Буря в полдень
Шрифт:
К. Корсакас, открывший съезд, выступил с обстоятельным докладом о советской литовской литературе, которой к тому времени стукнуло всего лишь пять лет, да и из них львиная доля приходилась на войну. Й. Шимкус и я дополнили К. Корсакаса докладами о поэзии и прозе. Проанализировав истоки нашей советской литературы, мы уделили основное внимание литературе Отечественной войны и авторам, работавшим в эвакуации, хотя не забыли и о тех, кто жил и посильно трудился в условиях оккупированной Литвы. Мы говорили о задачах писателей, снова сплотившихся в одну советскую семью. Нам казалось тогда, что главная из задач — активно бороться за восстановление Советской Литвы, против вооруженного наступления националистов. Само собой, нам пришлось коснуться и политической и творческой растерянности, дезориентации некоторых писателей,
Мысли наших докладов углубили другие ораторы, в первую очередь Ю. Палецкис, П. Цвирка и К. Прейкшас. Они призвали писателей отказаться от затянувшегося «обдумывания» позиций, от ожидания каких-то «перемен», объясняли некоторые стороны марксистско-ленинского мировоззрения и метода социалистического реализма и призывали создавать литературу, которая своим содержанием и духом утверждала бы новую жизнь, боролась бы за нее, воспитывала наш народ в свете новых идей страны социализма. Я не ставлю перед собой цели подробней анализировать или цитировать сказанные тогда речи — пусть это сделают историки литературы.
Первый съезд наших писателей продолжался три дня. На нем выступили многие товарищи — пожилые, в расцвете сил и совсем еще юные. На трибуну поднимались старый поэт А. Ластас и вечный спорщик К. Якубенас, остроумно говорила о писателях и периодической печати Л. Янушите, Бутку Юзе разбирал отношения между писателем и народом, В. Жилёнис ставил вопросы детской и молодежной литературы, Ю. Балтушис призывал к общественной активности и к борьбе против бандитизма; А. Венуолис говорил о драматургии, А. Хургинас — о поэтических переводах, А. Мишкинис требовал немедленного издания книг советских писателей для школ, а Ю. Бутенас занялся журналом «Пяргале». Генерал Й. Мацияускас и бывший боец Литовской дивизии И. Зинкус говорили об отношениях писателей и дивизии. Э. Межелайтис энергично поднимал проблемы организации и воспитания молодых писателей; Й. Марцинкявичюс, Ю. Жюгжда, П. Пакарклис, Ю. Юргинис и другие коснулись различных сторон нашей культуры.
Съезд принял устав Союза и избрал постоянное правление. В него вошли не только идейно зрелые советские литераторы, как Балтушис, Цвирка, Корсакас, Мозурюнас, Шимкус или Тильвитис, но и такие видные писатели, как Ю. Паукштялис, П. Вайчюнас и А. Венуолис. Съезд сделал все, чтобы сплотить лучших наших писателей в единую семью для общей цели — создания советской литературы.
Когда были избраны постоянные органы Союза, слово попросила писательница старшего поколения С. Чюрлёнене. Она в нескольких фразах очень метко охарактеризовала значение съезда.
— Я хочу от души поблагодарить правительство, партию и подготовительную комиссию съезда, — сказала она. — Здесь вложено столько работы! Я полагаю, что эта работа даст большие плоды, — пока проявились лишь характеры, души, чувства, а потом, после раздумья, дождемся и результатов. Большое спасибо!
Правление избрало своим председателем Пятраса Цвирку, который в 1940—1941 годах руководил Оргкомитетом Союза писателей. Этот выбор имел определенный смысл: Цвирка был одним из самых известных прозаиков младшего поколения и организатором литературного журнала «Пяргале».
Начался длительный, трудный и сложный процесс консолидации и воспитания писателей. Не всегда он проходил гладко из-за разницы в идейных и эстетических взглядах да и в характерах самих писателей; мешал этому и воцарившийся тогда стиль культа личности, которому были свойственны грубость, администрирование и командование там, где следовало применить убеждение. В первые же дни новое руководство Союза поняло, как сложна и трудна его работа. Я каждый день встречался с Цвиркой и не раз слышал от него жалобы — то на писателей, не спешивших включиться в активную литературную деятельность, то на некоторых руководящих, деятелей, которые не всегда отличались терпением, тактом, а то и элементарной человечностью. Сам Цвирка старался отдать новой для него работе всю свою горячую душу, энергию и знания. Увы, организационной работы он не любил и не всегда занимался ею последовательно и терпеливо. Его тянуло к собственному творчеству, а для этого оставалось все меньше времени и сил. Как часто мой друг приходил ко мне мрачный, раздражительный, несчастный из-за наложенных на него обязанностей, которые чем дальше, тем больше были ему в тягость.
Обострялась
В это тревожное время окончательно рухнул старый и утвердился новый строй, и у нас появлялись все новые люди, которые были готовы сражаться за Советскую власть. Выросли новые, с о в е т с к и е люди, которые, не пугаясь террора националистического подполья, приступили к строительству новой жизни, к созданию новой литературы и искусства нового типа. Цвирка относился к таким людям как к истинным друзьям, старался помочь им своим политическим и художественным опытом.
Уже после войны начал выступать в литературе революционер-подпольщик, прошедший нелегкую школу жизни, Александрас Гудайтис-Гузявичюс. Именно Цвирка, а не кто-нибудь другой внимательно ознакомился с рукописью «Правды кузнеца Игнотаса» и дал ей «зеленую улицу», разглядев беллетристический талант автора. Цвирка ценил нового писателя за богатый жизненный материал, собранный им в тюрьмах буржуазной Литвы. С первыми своими произведениями, по-юношески пылкими, выступил в периодике Миколас Слуцкис. В первый день войны немецкие фашисты «приветствовали» его в Палангском пионерлагере бомбами, в Литву он вернулся из деревни Константиновка, Малмыжского района, Кировской области, где провел войну в литовском детдоме. Начал печататься Юозас Мацявичюс — поэт, чуткий к явлениям новой жизни, тонкий лирик, певец природы и чувств человека. Поначалу несмело, но с завидным упорством пробивался в литературу Альфонсас Беляускас, комсомолец, в годы войны лесоруб и боец Литовской дивизии, тоже прошедший трудную школу жизни. Выступил со стихами сын железнодорожника Антанас Йонинас, талант и энергию которого не подкосила тяжелая болезнь. Живописные очерки и наблюдательные рассказы публиковал Йонас Авижюс. Еще в военное время при содействии Цвирки стал печататься воин Литовской дивизии К. Марукас. Теперь он тоже не сидел сложа руки. Я перечислил здесь лишь некоторых из тех, кто впоследствии стал интересными писателями.
Многие из них не раз говорили и писали о том, какое большое влияние в начале творческого пути оказал на них писательский авторитет Цвирки, его политическая стойкость, литературное мастерство, наконец, доброжелательность, душевная теплота. Он поддерживал каждого, у кого замечал проблески таланта, старался из искорки раздуть яркое пламя.
«Он приходил почти на каждое собрание, активно участвовал в прениях, много и интересно говорил, — писал А. Йонинас. — Нас восхищали и речь и манеры Цвирки. Он говорил непринужденно, не мог долго усидеть на месте, обычно разгуливал по всему залу, почесывая макушку, иногда перебивал сам себя. Его речь была плавной, искрилась остроумием и, может быть, поэтому хорошо запоминалась».
Конечно, тогда тоже было много молодых людей, которые устремились в литературу, стараясь занять в ней какое-то место, — их имена помнят сейчас разве что товарищи по началу литературного пути. Цвирка старался не оттолкнуть и таких: если они, не став писателями, останутся хоть добрыми друзьями книги, и это принесет пользу, говаривал он. На встречах с молодыми, на собраниях секции молодых писателей, на обсуждениях произведений и в повседневном общении Цвирка стремился привить им потребность в литературных занятиях, воспитывал любовь к социализму. Еще ребенком испытав на своем горбу буржуазный гнет, всей душой ненавидя фашизм в буржуазной Литве, Цвирка помогал молодежи понять и полюбить новую жизнь, которая строилась на руинах старого общества, возненавидеть силы прошлого, пытающиеся повернуть колесо истории вспять.