Буря Жнеца
Шрифт:
Четыре дня похода на разоренный север, карабканья по хребтам гор. Они обходят громадные массивы льда, почти ощутимо ползущие в долину, издающие жуткие скрежеты и стоны. Эти левиафаны смертельно ранены, сказал однажды бывший раб, но не хотят уходить молча.
Плавящийся лед наполнил воздух зловонием, накладывающимся на запах плесневых спор. Гниение всяческого мусора: замороженных в прошлые тысячелетия растений, ссохшихся трупов животных, иногда принадлежавших к давно вымершим видам. Под свалявшимся мехом, хрупкими шкурами, сломанными костями таятся вздутые полости, взрывающиеся и наполняющие
Оказывается, именно миграция ледяных гор вызвало почти что панику среди Тисте Анди, обитающих в подземном монастыре. Глубокое ущелье – его вход – обращено на север, разделяясь на несколько рукавов; и по каждому теперь крадутся массы слежавшегося снега, огромные куски льда. Ручьи талой воды смазывают путь, ускоряя движение к югу. И в этом льду сохраняется зловонная магия, остаток древнего ритуала, все еще достаточно могучего, чтобы одолеть Ониксовый Орден.
Серен Педак подозревала, что в их путешествии, в появлении Скола таится больше, чем должны думать она и ее путники. «Мы шагаем в сердце ритуала, к его последнему ядру. Потому что там поджидает тайна.
Скол намерен разрушить ритуал? И что случится?
Что, если это уничтожит нас? Лишит шанса отыскать душу Скабандари Кровавого Глаза, освободить ее?»
Она начинала страшиться конца путешествия.
Прольется кровь.
Завернувшийся в подаренные Тисте Анди меха Удинаас зашагал рядом. – Аквитор, я тут подумал…
– Мудро ли это?
– Разумеется нет, но я бессилен. Как, полагаю, и ты.
Она скривилась. – Я потеряла понимание смысла путешествия. Ведет Скол. А я… я уже не понимаю, почему еще не покинула вашу кислую компанию.
– Значит, задумываешь нас бросить?
Она пожала плечами.
– Не надо, – сказал сзади Фир.
Она удивленно повернула голову: – Почему?
Воин казался выведенным из равновесия своими же словами. Он колебался.
«Что еще, новая тайна?»
Удинаас засмеялся: – Его брат протянул тебе меч, аквитор. Фир понимает: это была не простая любезность. Готов биться об заклад, что и ты взяла его не просто так…
– Ты ничего не понимаешь, – сказала Серен. Ее вдруг охватило беспокойство. – Тралл уверил меня, что не имел ничего…
– Ты веришь, что все вокруг откровенны? – спросил бывший раб. – В каком мире ты обитаешь? – Он снова засмеялся. – Уверен, что не в том же, что я. Разве за каждым сказанным нами словом не таятся тысячи не сказанных? Разве мы зачастую говорим не то, что хотели сказать, а нечто противоположное? Женщина, посмотри на нас. Посмотри на себя. Наши души тоже заключены в зачарованную крепость. Да, мы построили ее собственными руками – каждый из нас – но успели забыть половину залов и коридоров. Мы вваливаемся в комнату кипящего гнева и тут же выбегаем, чтобы собственные эмоции не сожгли нас заживо. В других местах холодно словно во льду – они холоднее, чем здешняя замороженная земля. Иные остаются вечно темными – ни одна лампа не работает, свечи гаснут, как будто там нет воздуха. Мы шатаемся, шарим руками,
– Как хорошо, что тысячи слов на каждое слово остаются не сказанными, – буркнул Фир, – иначе мы обнаружили бы, что мир подходит к закату, а ты всё еще не кончил болтать.
Удинаас не повернул головы. – Я сорвал завесу с твоей просьбы остаться, Фир. Ты станешь отрицать? В Серен ты видишь нареченную брата. То, что он мертв, ничего не меняет – ведь ты, в отличие от младшего братца, человек чести.
Тут Удинаас удивленно вскрикнул: Фир Сенгар протянул руку и схватил беглого раба за складку шубы. Приступ его гнева отправил Удинааса лицом в грязь.
Тисте Эдур резко поднялся, чтобы подойти к распластавшемуся летерийцу – но Серен Педак заступила ему дорогу. – Стой. Прошу, Фир. Знаю, он заслужил… Но не надо.
Удинаас пытался сесть; Чашка склонилась рядом, стараясь стереть с лица пятна грязи. Он закашлялся. – Что же, эти комплименты были последними, Фир.
Серен повернулась к бывшему рабу: – Порядком злорадные комплименты. Повторю свой совет во второй раз: больше не произноси ничего подобного. Никогда. Или ты не ценишь жизнь…
Удинаас выплюнул грязь, смешанную с кровью. – Ах, но теперь мы действительно вошли в темную комнату. И тебе там не рады, Серен Педак. – Он с усилием встал. – Тебя предупредили. – Он оперся одной рукой о плечо Чашки, поднял голову. Внезапно засиявшие глаза заново изучили Серен, Фира, обратились к тропе, на которой Сильхас Руин и Скол стояли рядом, смотря вниз. – Вот самый важный вопрос – того рода, который немногие решатся озвучить. Кто из нас, друзья, не одержим желанием смерти? Может, нам обсудить взаимное самоубийство?
На несколько ударов сердца повисла тишина. Затем Чашка сказала: – Я не хочу умирать!
Серен заметила, что улыбка беглого раба увяла, превращаясь в гримасу нескрываемого горя. Но тут он отвернулся.
– Тралл был слеп к истине, – спокойно сказал ей Фир. – Но я был там, аквитор. Я видел, что видел.
Она не желала смотреть ему в глаза. «Любезность. Как мог такой воитель признаться в любви ко мне? Неужели он думал, что успел хорошо меня узнать?
И почему я могу видеть его лицо так ясно, будто он стоит рядом? Я поистине одержима. О, Удинаас, ты прав. Фир человек чести – настолько честный, что разбивает нам сердца.
Но, Фир, нет особой чести в поклонении мертвецу».
– Тралл мертв, – сказала она, поражаясь своей жестокости. Фир сильно вздрогнул. – Он мертв.
«Как и я. Нет смысла почитать мертвых. Я слишком многое повидала, чтобы верить в обратное. Скорбь по утраченным возможностям, потерянным потенциалам, вечному обману обещаний. Горюй, Фир Сенгар, и ты наконец поймешь, что горе – всего лишь зеркало, придвинутое вплотную к лицу.
Источники слез – шансы, которые мы не решились осуществить.