Буря Жнеца
Шрифт:
Когда я скорблю, Фир, я не могу различить пятна от собственного дыхания. Это о чем-нибудь говорит тебе?»
Они двинулись в путь. Молча.
В сотне шагов впереди Скол всё крутил свою цепочку с кольцами. – О чем этот разговор? – спросил он.
– Ты слишком долго жил в уютной пещере, – сказал белокожий Тисте Анди.
– О, я довольно часто выходил. Гулял по Синей Розе, кутил – одни боги знают, сколько ублюдков я наплодил. Почему…
– Однажды, Смертный Меч, – прервал его Сильхас, – ты поймешь, что способно ранить сильней любого железного
– Мудрые слова. Особенно в устах того, кто еще воняет могилой и гнилой паутиной.
– Если бы мертвые могли говорить, Скол… что они могли бы поведать тебе?
– Мало что, полагаю. Разве что жалобы на то и сё.
– А может, ты только этого и заслужил?
– Ох, я лишен чести. Ты об этом?
– Не уверен, чего именно ты лишен, – отвечал Сильхас Руин, – но уверен: к концу странствия я все пойму.
Цепочка туго навернулась на руку. – Они подходят. Что ж, продолжим движение вперед и вверх?
Так много воспоминаний, которые Тук Младший – Анастер, Первенец Мертвого Семени, Трижды Ослепленный, Избранник Волчьих Богов, Невезучий – предпочитал не будить.
Например, другое тело; тело, в котором он был рожден, первый дом его души. Взрывы со стороны Отродья Луны, зависшего над обреченной Крепью, огонь, резкая боль, палящий жар… о, не надо было там стоять. Потом проклятая марионетка Хохолок, бросивший его в забвение – там его душа отыскала всадника, иную силу – волка, одноглазого и печального.
А как жаждал его смерти Паннионский Провидец. Тук припомнил клетку, духовную тюрьму, мучения, в ходе которых его тело калечилось, исцелялось и снова калечилось – процесс, казавшийся бесконечным. Но воспоминания о боли и прочих мерзостях стали почти абстрактными. «Но все же это тело, хотя истощенное и покалеченное, было моим…»
Потерять годы, вдруг ощутить новую кровь, странные члены, так уязвимые перед холодом. Пробудится в иной плоти… для борьбы с памятью мышц, борьбы с тем, кто был так внезапно изгнан. Тук гадал, проходил ли доселе тропой таких мучений смертный человек. Тоол как-то сказал, что его отметили огонь и камень. Потеря глаза даровала сверхъестественное зрение. А как насчет потери изношенного тела ради молодого, более здорового? Воистину дар – его пожелали совершить волки или Серебряная Лиса?
Но постойте! Поглядим повнимательнее на Анастера – потерявшего глаз, обретшего новый, потом снова потерявшего. Его разум, прежде чем сломаться и быть выброшенным, испытал уродующий страх, бежал от навязчивой любви матери. Он жил жизнью тирана среди каннибалов. О да, поглядите на его члены, мышцы, и припомните – это тело возросло на человеческой плоти. Эти уста, столь любящие произносить речи – они вкусили все соки сородичей. Не забывайте.
Нет, он сам точно не забудет.
А тело может. Оно знает голод, жажду битвы – хочет идти среди трупов, созерцая раздробленную плоть, торчащие кости, обоняя вонь пролитой крови. Ах, как копится во рту слюна!
Что же, у каждого свои секреты.
И немногие секреты следует делить с другими. Если вы не желаете их терять.
Он ехал вне основного войска, притворяясь, что ведет разведку – ведь когда-то давно он был солдатом – разведчиком. Армия овлов Красной Маски, четырнадцать тысяч воинов и вдвое больше вспомогательного
И не забудем К’чайн Че’малле. Живых, дышащих. Тоол – или то была Леди Зависть? – рассказывали, что они вымерли тысячи лет назад. Нет, десятки, сотни тысяч лет назад. Их цивилизация стала прахом. «И раны в небесах, что никогда не исцеляются; не забудь эту подробность, Тук».
Здоровенные твари охраняли Красную Маску, едущего во главе колонн. Ему нападение ассасинов не грозит, это точно. Самец – Сег’Черок – был Охотником К’эл, рожденным ради убийств, элитным стражем Матрон. Так где же Матрона? Где его Королева?
Может, это юная самка, спутница Охотника. Ганф Мач. Тук спрашивал Маску, откуда он узнал их имена – но Вождь Войны отказался отвечать. «Неразговорчивый ублюдок. Лидер должен владеть тайнами, может быть, они ему нужнее, чем всем прочим. Но ЕГО тайны сводят меня с ума. К’чайн Че’малле, ради Худа!»
Юный воин – изгой путешествовал по восточным пустошам. Так говорила легенда – хотя она была именно легендой в точном смысле слова, истиной ниоткуда, ведь о десятилетиях приключений Красной Маски ничего достоверно не известно. Но каким-то образом этот человек заслужил алую чешуйчатую личину. И обнаружил К’чайн Че’малле из плоти и крови, не порубивших его на куски. Каким-то образом передавших ему свои имена. И предложивших союз. «Да, вот эту часть сказки я особенно не люблю!
Да нет, мне вся сказка не по нраву.
Восточные пустоши. Типичное название для мест, которые придумавшим это название показались негостеприимными или не поддающимися завоеванию. Мы не можем их присвоить – значит, они бесполезные, пустопорожние. Пустоши. Ха, зря говорят, что люди лишены воображения!»
Выжженная земля, населенная призраками или демонами; там каждый листик травы в подлом страхе прижался к соседу. Там свет солнца темнее, а тепло холоднее. Тени какие-то размытые. Вода соленая и, вполне возможно, ядовитая. Двухголовые дети – обычное дело. Каждому племени нужно такое место. Чтобы героические вожди направлялись в рискованные квесты, полные загадочных целей (дальше можно легко вставить моральные поучения). Увы, вот эта сказка далека от завершения. Герой должен вернуться, чтобы освободить свой народ. Или уничтожить его.
У Тука есть собственные воспоминания о поле брани – он был последним оставшимся в живых и потому лишился всяких иллюзий величия. Игрок он или свидетель – единственный глаз неизбежно смотрит косо. «Разве удивительно, что я увлекся поэзией?
Серые Мечи были порублены в куски. Зарезаны. О да, они сдавали жизни ценой большой крови, они заплатили Дань Псам, как говорят гадробийцы. Но что дала их смерть? Ничего. Напрасная трата. И вот я скачу в компании предателей.