Буря Жнеца

Эриксон Стивен

Аблалу Сани снова снедает какая-то бесформенная тревога. Может, влюбился, или устрашен любовью. Полукровка живет в мире тревог, что удивительно, если подумать. Если подумать еще, неоспоримое достоинство между ног собирает сонм поклонниц, зажигает женские глаза светом обладания, жадности, завистливого соперничества – короче говоря, всех страстей, характерных для жриц. Увы, они поклонялись не той части, какой следовало. Беспокойный разум Аблалы требует любви к нему как таковому.

К сожалению, это

превращает великана в полного идиота.

– Аблала, – сказал склонившийся над горшком Багг, – погляди вверх, если не против, и убедись, что смотрящие на нас глазки – бусинки принадлежат хозяину. Если это так, позови его вниз, на ужин.

Аблала был очень высоким, так что обращенные вверх, скошенные от усилия разглядеть Теола глаза оказались в пределах досягаемости. Улыбнувшись и похлопав великана по голове, Теол сказал: – Друг мой, отойди, если можешь, на один шаг от ненадежной так называемой лестницы – я сознательно употребил такое слово, чтобы указать на недостаточность усилий моего слуги по починке – дабы я мог начать спуск в манере, подобающей моему положению.

– Что?

– Уйди с дороги, дубина!

Аблала с ворчанием присел и отодвинулся. – Почему он такой дурной? – простонал он, тыкая в Теола пальцем. – Мир подходит к концу, а он разве заботится? Нет. Не заботится. А надо. Конец света. А он что?

Теол начал нашаривать ногой верхнюю ступеньку. – Красноречивый Аблала Сани, как нам уследить течение твоих дум? Я в отчаянии. – Он завис в люке, опуская ногу все ниже.

Багг отозвался: – Если учесть зрелище, которое вы нам показываете, хозяин – «отчаяние» кажется подходящим словом. Джанат, лучше вам отвернуться.

– Слишком поздно, – сказала женщина. – К моему ужасу.

– Я живу в обществе вуайеристов! – Теол наконец нашел ступеньку и начал спускаться.

– А я думал, это куры, – сказал Аблала.

Пронзительный птичий крик оборвался жутким хрустом.

– Ох.

Багг начал ругаться: – Проклятие тебе, Сани! Эту ешь сам. И готовь тоже.

– Она под ногу попалась! Построил бы еще комнат, Багг, и ничего такого не было бы.

– А ты шагал бы снаружи, на улице. Еще лучше, чтобы ты перестал беспокоиться насчет всего сразу – и приносить тревоги сюда – и приходить к ужину – и…

– Ну, ну, – вмешался Теол, становясь на пол и поправляя одеяло. – Нервы совсем никуда не годятся. Воздух в доме спертый, мозги у Аблалы упертые, не пошел бы он к…

– Хозяин! Он всего лишь курицу раздавил!

– Нет, эту… вуаеру, – возразил Аблала.

– … черту! – договорил Теол.

– Думаю, пришло время умягчения, Теол, – сказала Джанат. – Хочу напомнить: у тебя к нему особый талант. Иначе тебя давно бы приперли к стенке.

– Эй, – закричал Аблала, – где мне этим заняться?

– Чем этим?

– Меня

это, приперло. Где бы… того.

– На складе, – сказал Теол, толкая великана к двери. Хотя безуспешно. – Аблала, ты идешь назад на склад, тот, что у стока. Используй ветки окопника – он лежит в куче мусора – а потом помой руки в корыте.

Великан с довольным видом направился вдаль по улице.

Теол повернулся и посмотрел на Багга. – Ладно. Помолчим в память об убиенной курице.

Багг потер лоб, прислонился к стене, вздохнул: – Извините. Я не привык к такой… толпе.

– Что меня поражает, – пробормотал Теол, изучавший еще живых куриц, – так полнейшее их равнодушие. Просто ходят вокруг убитой сестры…

– Погодите немного – они ее исклюют в клочья, – ответил Багг, поднимая трупик. – Лично я предпочитаю равнодушие. – Подняв искореженную тушку, он нахмурился, видя свернутую шею: – Покой смерти, свойственный всему сущему. Или почти всему. – Он потряс головой и швырнул мертвую птицу на пол перед Джанат. – Еще перышки, академик.

– Самая подходящая работа, – мурлыкнул Теол. – Сдирать прекрасные перья, обнажая прыщавый ужас под ними.

– Вроде как случайно заглянуть тебе под одеяло?

– Ты жестокая женщина.

Она помолчала, уставившись на него. – Если допустить, что это простые прыщи…

– Еще жесточе. Заставляешь меня думать, что на самом деле я тебе интересен.

Джанат метнула взгляд на Багга: – Что за исцеление ты применил? Мой мир кажется… уменьшившимся. – Она потерла висок. – Мои мысли странствуют далеко – так далеко, как возможно – и там пропадают. Блаженное забвение. Я помню, что произошло, но ни капли эмоций по этому поводу.

– Джанат, по большей части это ваша собственная защита. Мир ещё… разрастется. Нужно время. Но не удивляюсь, что вы развиваете в себе привязанность к Теолу, видя в нем защитника…

– Постой, старик! Привязанность? К Теолу? К бывшему ученику? Это в любом смысле неприемлемо, отвратительно…

– А я думаю, обычное дело, – возразил Теол. – Я слышал много разных историй…

– Обычное для дураков, не различающих любовь и почитание – раздувающих свои ничтожные эго, следует добавить. Свойство мужчин. Женатых мужчин. Жалкое…

– Джанат, разве… нет, не важно. – Теол потирал руки, взирая на Багга. – Мамочки мои, суп пахнет восхитительно.

Вернулся Аблала Сани, толкнул плечом дверь. – Окопник мерзкий на вкус!

Трое долго смотрели на него.

Наконец Багг подал голос: – Видишь полые тыквы? Аблала, возьми одну и черпай суп с вуаерой.

– Я так ее съем, я голодный.

Теол сказал: – Как раз одна для тебя.

Великан помедлил, глядя на раздавленную тушку. – Ладно.

– Перья оставишь? – спросила Джанат.