Бык в западне
Шрифт:
— Как это понимать? Зачем Джону такой подарок? Как, по-твоему, я мог подняться в самолет с таким багажом?
— Винтовка? Откуда винтовка? — ошеломленно спросил Куделькин. Зрачки его странно расширились. — Что за черт? Откуда у вас винтовка? Вы отобрали винтовку у Чирика?
Куделькин действительно ничего не понимал.
Ни на мгновение не выпуская бывшего чемпиона из виду, ни на мгновение не опуская руку с пистолетом, Куделькин присел и коротким движением одной рукой открыл «дипломат», уроненный на пол застреленным им Чириком.
— Вот мой «дипломат», — заявил
— Гонорары?
— Естественно.
— Почему гонорары?
— А как еще это назвать?
— Не знаю, — хмуро хмыкнул Валентин. — Впрочем, мне один черт. Не знаю и не хочу знать, что ты там получаешь и как все это называется. И я, и Джон, например, всю жизнь получали премии и зарплату Гонорарами мы это не называли. Не знаю, чем ты там занимаешься, но…
Куделькин не дослушал. Не дослушав Валентина, но поняв его, он левой рукой выдернул из кармана удостоверение.
«Российская Федерация.
Комиссия содействия правоохранительным органам по борьбе с организованной преступностью и коррупцией.
Капитан Куделькин Юрий Иванович».
— Капитан… — растерянно покачал головой Валентин. — Я боялся другого… Ну, если так… Но я тоже не понимаю… — И кивнул. — Ты, кажется, застрелил человека.
— Да ну, человека! Чирика я застрелил, — зло проговорил Куделькин-младший, пряча в карман служебное удостоверение. — Наглого преступника, который давно заслужил смертную казнь. Не один раз и давно. У нас, дядя Валя, смертная казнь пока не отменена.
Валентин взглянул на злое лицо Куделькина, и вдруг ему стало все равно.
Ответит ему Куделькин-младший или не ответит, скажет он ему правду или не скажет, объяснит он ему, каким образом попал в его руки «дипломат» с винтовкой, или нет, какая разница?
Валентину вдруг действительно стало все равно.
Это же понятно, хмуро подумал он. Что тут, собственно, объяснять? Во все времена все всех подставляли и все всех использовали. Вот теперь подошло нужное время, и Куделькин-младший подставил меня. И использовал. Так, как ему было нужно. Зачем ему было меня предупреждать? Я оказался рядом, вот меня он и подставил. Наверное, ему было удобно подставить и использовать именно меня, а не кого-то другого. Что странного? Что мне теперь от его объяснений? Что могут изменить его объяснения?
Подняв взгляд, Валентин снова отчетливо увидел неподвижные женские ноги, тускло отраженные в зеркале. Он заставил себя перешагнуть через распластавшегося на полу Чирика и заглянул в комнату.
— Кто там? — негромко спросил Куделькин, пряча пистолет под пиджак. — Там есть кто-то?
— Там труп.
— Чей?
— Наверное, Лёльки Кирш, — хмуро ответил Валентин.
Он уже узнал труп. Или ему казалось, что он узнал. В любом случае, он чувствовал странное и
Он узнал труп. Или ему так показалось
Во всяком случае, как это ни странно, он с поразительной ясностью чувствовал в застоявшемся воздухе пустой квартиры неповторимый горький запах гвоздик.
Давным-давно. В другой стране. В другое время…
Там были монашки в белом, вспомнил он. Там были крикливые разносчики мороженого. Там была кафешка «Под крокодилом».
«Ну, Кудима! Ты сам подумай! Почему у них так, а у нас совсем не так? Почему в Москве я живу в общаге и если мне квартира светит, то лет через пятнадцать, не раньше, когда я стареть начну, когда мне на все наплевать будет, а у них квартиры за деньги, в любое время можно купить квартиру, были бы деньги? А? И почему у меня в общаге на всех один душ, а у них в каждой квартире ванна? Ну, почему, Кудима? Не молчи! Я не пойму. Почему мы их освободили, а они живут лучше нас?..»
И что-то еще такое — ревниво-наивное, злое.
— Кудима! Почему у них так много цветов? Где в Москве увидишь столько цветов? Почему у них цветы никто не рвет и не ворует? Кудима! Вот вчера я ездила с Николаем Петровичем в Лазенки. Там кругом розы, там везде розы. Там тысячи роз. Понимаешь, Кудима, там целые леса роз. Но их никто не ломает и не крадет. Почему?..»
И читала стихи.
Ну да, что-то про человека, которого били.
В этом мире постоянно кого-то бьют.
Правда, того человека, про которого читала стихи Тоня, кажется, били и день, и два. А может, даже всю неделю. А человек не сломался. Такой оказался человек. Железного характера человек. Это все к вопросу о памяти. Тоня все время задавала такой вопрос. Головой его колотили по столешнице по дубовой… А все равно тот человек молчал. Ничего, кажется, не выколотили из того человека.
Валентин молча смотрел на Тоню.
Тоня, или ее двойник, лежала на полу, очень по-женски подогнув в колене левую ногу, лицом в содранный с дивана старенький клетчатый плед. Будто ей было страшно.
Валентин не видел лица Тони. Но ему и не надо было видеть ее лицо.
Бизнес-вумен с Красного проспекта в светлом деловом костюме вдруг необратимо превратилась в Тоню. Она действительно зачем-то была здесь, в квартире крутого деда Рогожина, и лежала на полу, зарывшись лицом в чужой клетчатый плед.
А днем раньше Валентин видел ее на Красном проспекте.
Конечно, он знал, настоящая Тоня давно лежала на Митинском кладбище в Москве, настоящая Тоня давно получила там свою последнюю прописку, но, видимо, Тонина великая комсомольская гордость никак не могла смириться. Честная и преданная своему делу комсомолка Тоня даже мертвая хотела активно помогать Родине. Она и мертвая продолжала активно перемещаться по российским городам, наводя в них необходимый и долгожданный порядок, как когда-то ее учил Николай Петрович Шадрин. Ездила до тех пор, пока установившийся порядок не был нарушен.