Было записано
Шрифт:
Заявился и мой главный начальник. Блестящий золотым аксельбантом барон Вревский. Оценил мой вид, поморщился от шрама на лице. Ни слова не сказав, удалился. Хотя, думаю, его так и подмывало обозвать меня отрядным бедствием и истребителем батальонного начальства. Наверное, пошел придумывать, как бы половчее упечь меня снова в солдаты или спровадить на небеса раба Божьего Константина. Не фиг путаться под ногами, бывший разведчик! И без вас забот — полон рот!
Не угадал. Вревский вдруг передумал. Развернулся и снова подошел. Склонился надо мной и тихо произнес:
—
— Припекло? — прохрипел я. — Не знаете, что дальше?
Вревский закатил глаза.
Мне его ужимки были до одного места. Устал. Озверел. Не верю. Не хочу.
— Офицерский чин и отставка. Без этого разговора не будет!
— Намек! Хоть что-то мне дайте!
Я завис в паузе. Голова начала болеть все сильнее. Черт с ним! Будь, что будет!
— Нельзя ходить на Дарго! Нельзя! Запомните и передайте: нельзя!
— Почему?
— А в чем смысл?
— Это же столица гор!
— Вы там были?! Столица, скажете тоже… Деревушка в котловине. Расспросите князя Илью Дмитриевича Орбелиани. Подполковника Снаскарева. И еще 20 человек, которых я оттуда вытащил. Это ловушка! Приманка! Залезть легко — выбраться трудно[2].
— Я не понимаю…
— Ступайте! Я устал. Все разговоры потом. Все подсказки — потом. Сперва эполеты…
Вревский крякнул от досады.
— Я понял! Постараюсь донести вашу мысль в меру своих возможностей. А пока единственный аванс, который в моей власти. Двухмесячный отпуск по контузии.
— Благодарю.
Вревский ушел. Я внутренне перекрестился: скатертью дорога. Любые посланцы от Чернышева мне были как серпом по известному месту…
Были посетители и приятные. Казаки приезжали с гостинцами. Брат Федор Торнау, которого нынче писари окрестили Торновым (он мне со смехом поведал сей анекдот), заехал проведать по пути на Лабинскую Линию. От купца Улуханова часто присылали достойный шахиншаха обед. Соседи по палате были в восхищении. Все было отлично. Но…
Я ждал Тамару. Отчего-то она все не ехала и не ехала. Терялся в догадках.
Наконец, свершилось. Жена соизволила прибыть, да не одна — с целой толпой. Явилось, не запылилось почти пол Тифлиса. С детьми, родственниками, слугами. Настоящий табор! Сонный Моздок всколыхнулся. Не успел он заскучать с прошлого года, когда его лишили статуса уездного города и перестали приезжать следующие в «экспедиции» важные господа по причине запрета активных действий, как нагрянула группа поддержки Косты Оливийского, лошадиной головой в голову ударенного.
Приход их был обставлен с таким шумом, что будь я даже в коме, и то наверняка бы проснулся. Они — Тамара, Соня, Бахадур, Вероника, Манана, Ваня, Малхаз, старший Орбелиани, братья Гуриели — будто на параде, громко печатая шаг, ввалились в палату. Не обращая внимания на шиканья санитаров, тут же все возопили, взмывая
— Всё! Всё! — зычным голосом перекрыл он общий шум. — Успеем еще наговориться.
Все прислушались, затихли.
— Давай, собирайся! — улыбнулась Тамара.
— Куда? — я удивился. — Я же еще не здоров.
— Ты никогда не здоров, как я тебя навещаю, — подколола супруга. — Все думала, как тебя окрестить? Быть тебе отныне Cicatrice-au-visage.
— Лицо со шрамом? Нет, лучше Scarface!
— Хотя в этот раз ты сам себя превзошел! — продолжала неугомонная супруга.
— Тамара!
— Все знают, как ты получил сотрясение! Уже не тайна!
Все, в подтверждение, засмеялись.
— Ладно! Давайте, давайте! Издевайтесь! — я начал бурчать. — Ради такого, конечно, стоило сюда приехать!
— Конечно! — подтвердила супруга. — Чего лежишь? Я же сказала: собирайся!
— Куда?!
— Мы дом сняли. Там сегодня переночуешь. Завтра вернем обратно. Я договорилась.
— Сразу предупреждаю, — я посмотрел на Григола Орбелиани, — мне пить нельзя!
— И это знаем! — успокоил меня князь. — Ничего, мы за тебя выпьем!
Что он имел в виду? Что выпьют за мое здоровье или за мою долю тяжкую? Пояснений не дождался. Смысл? Сделают и то, и другое.
Вот так я и попал за большой стол в одном из моздокских купеческих домов. Усадили на почетное место. Я подумал, что имею полное право воспользоваться своим болезненным положением. Вел себя, почти как ребенок. Ну, или как падишах. Только что с ложечки не кормили. А так стул рядом со мной стал своего рода приемным. Никто долго на нем не задерживался. Все подходили по очереди, усаживались, рассказывали про новости. Тамара, как и полагается жене падишаха, сидела с другого бока с Соней на руках.
Первой отчиталась она. На вопрос — что творится? — ответила, что все в порядке. Больше ничего не смог вытянуть из неё. Только отметил про себя, что что-то недоговаривает. Что-то её все-таки беспокоит. Пристал с ножом к горлу. Но женушка с легкостью отбила все мои нападки.
— Ты головой слаб! — усмехнулась она. — Поэтому и мерещится.
Тут нас прервала Вероника. Её распирало больше всех: такое приключение пережила. Все рассказала. Большую часть на греческом. Я признался про себя, что у неё талант к языкам не в пример выше моего, на несколько порядков. Так она бойко уже щебетала. Слушая и наблюдая за ней, я вдруг подумал, что вполне возможно, что как-то промелькнувшая у меня прежде в голове мысль о том, что она со временем переплюнет Тамару, тоже имеет солидные основания. Она, рассказывая мне про свою жизнь, уже, я это чувствовал, что-то скрывала. При этом лисье выражение не сходило с её прелестного личика.