Было записано
Шрифт:
— Кого-то из наших выкупаешь? — шепнул мне догадливый Илико по-грузински.
— Да!
— Вай, какой молодец!
— Помалкивай!
— Могила!
— Вот ваши деньги! — протянул мне похудевший на треть мешочек Овечкин, подрагивающий под моросящим дождем.
… Он отыгрался на мне, когда мы благополучно прибыли в Темир-Хан-Шуру. Не успел караван втянуться в ворота крепости, штабс-капитан включил старшего начальника.
— Господин подпрапорщик! Немедленно отправляйтесь в казарму и приведите себя в божий вид! — он брезгливо зыркнул
— Вы забыли главное, Ваше Благородие! Вам следовало бы поздравить меня прапорщиком! Дело сделано. Пришла пора выполнять обещания.
— Позже! Все позже! Вам надлежит составить подробный отчет о проделанной работе. Не забывайте! Мы в армии, а не у Шамиля в ауле.
Я скрипнул зубами, но подчинился. Он прав: я снова в роли вооруженного раба!
— Слушаюсь!
Пришлось отправляться в казарму. Засел на отчет. Корпел над ним долго. Взвешивал каждое слово, подозревая, что любую мелочь могут использовать против меня.
Когда закончил, отправился в дом гарнизонного начальника, где была организована пирушка в честь возвращения героев.
— Не велено пущать! — преградил мне дверь часовой.
«Вот же, сука, Овечкин!»
Мне в голову уже начали закрадываться нехорошие подозрения. А что, если этот мараз решил не примазаться к успеху, а полностью его присвоить? С него станется. Подчиненный Траскина, той еще мрази. Яблочко от яблони недалеко падает. А как же слово чести, господин штабс-капитан?!
Наутро мои подозрения начали приобретать еще более зримые очертания. Овечкин вызвал меня в штаб гарнизона. Забрал отчет. Внимательно его изучил. Остался крайне довольным.
«Интересно, что его так возбудило? Перепишет, как свой, только фамилию свою вставит вместо моей?»
— Вам, господин подпрапорщик, надлежит сопроводить тело подполковника Траскина в Ставрополь!
Я растерялся. Полученный приказ несколько выбил меня из колеи.
— Хотел вернуться в Тифлис с князем. У меня там семья. И в полку меня заждались… — заблеял я самым жалким образом.
— Кому, как ни вам, сопровождать тело погибшего товарища?! — вернул мне Овечкин с мерзкой улыбочкой мою шпильку, которую я неосмотрительно воткнул ему в присутствии князя на берегу Сулака.
Крыть нечем. Шах и мат. Оказалось, что еще не все.
— Что с моим производством?
— Вам все расскажет генерал-майор Траскин. Уверен, у него найдётся, чем отблагодарить спасителя семейной чести, — сказано это было так двусмысленно, что нетрудно и догадаться: меня еще ждут неприятные сюрпризы. — Отправляйтесь немедленно. Путь неблизкий. А тело…
— Хотелось бы попрощаться с моим другом, князем Орбелиани.
— Князь отдыхает. Вчера засиделись допоздна. Столько вина… Жаль, что вы к нам не присоединились, — я еле сдержался, чтобы не нахамить. — Будить его не будем. Конвой вас уже ждет. Выступайте без промедлений. Это приказ, подпрапорщик!
Овечкин не поленился и сопроводил меня до арбы. Он наслаждался ситуацией и этого не скрывал. Лошади мне никто
— Поезжайте, господин подпрапорщик, — штабс-капитан выделил интонацией мое звание. — Рад был с вами познакомиться!
Так и хотелось плюнуть ему на прощание в слащавую улыбчивую рожу! Как же ловко обставил разговор! Ни к одному слову не придерёшься! Все на намеках, на недомолвках. Размазали вас, Константин Спиридонович, тонким слоем и спасибо не сказали! Чтобы достойно отвечать на скрытые колкости, нужно носить офицерскую шинель и шашку вместо ружья.
Я предавался уничижительным рефлексиям под заунывный скрип арбяных осей, плохо смазанных нефтью. К этому звуку следовало заново привыкать. Вокруг тянулись знакомые места с унылым пейзажем вокруг. По этой дороге тянулся обоз с ранеными почти полгода назад. Тогда мы вместе с фон Ребиндером, несмотря на свои раны и жару, радовались жизни, как дети, шутили, подтрунивали друг над другом. Теперь же единственным моими спутниками были молчаливый возчик-татарин и труп подполковника Траскина.
— Прости, боевой товарищ, нет у меня слез тебя оплакать. Ты погиб с честью, которой нет ни у твоего брата, ни у его подчиненных.
… До небольшого поста, пункта для ночевки караванов на Кумыкской равнине, мы добрались ближе к сумеркам. Казаки запалили костер из собранного по дороге хвороста. Поставили маленькие чайники, чтобы вскипятить воду.
— Чайку не желаете, Вашбродь?
— Верховые! Сюда скачут! — тревожно вглядываясь вдаль, крикнул часовой.
Минуты тревожного ожидания пролетели быстро, сменившись на радость от встречи. Всадниками оказались князь Орбелиани и несколько казаков.
— Я не мог не проститься с тобой, дружище! — обнял меня Илико.
— Овечкин тебя отпустил?
— Закатил ему скандал! Как он мог прогнать тебя, нашего спасителя?! Угрожал ему, что в Тифлисе ему никто не подаст руки.
— Сия чаша его не минует, Илья Дмитриевич. Он замыслил, я уверен, приписать себе все заслуги.
Илико запрыгал около костра, выкрикивая слова, неподобающие отпрыску древней династии Грузии.
— Успокойся! Ты сделаешь все, как надо. Вино привез?
— Э, мы не Кахетии и не в Тифлисе. Чихирь пусть казаки пьют! Взял у маркитантов в долг коньяку и рому.
— То, что нужно!
Выпили.
Потекли неспешные разговоры. Я рассказывал новости, которыми не успел поделиться с Илико в Даргинской яме. Мы тогда успели обменяться лишь парой слов. Известия о геройстве старшего брата при Раче его скорее огорчили, чем восхитили. Догонять теперь придется!
Илико не унимался с благодарностями. Славословие в мою честь следовало одно за другим. С чем сравнить тостующего грузина? Разве что с прорвавшейся плотиной! Остановить его могла лишь полностью опустевшая тара.