Было записано
Шрифт:
Когда мы изрядно набрались, я встал с чашей в руках. Илико тоже. Наверное, я был уже изрядно пьян. Иначе не стал бы, покачиваясь, говорить того, что сказал:
— Есть просьба…
— Любая!
— Вернешься в крепость, скажи этой сволочи, Овечкину, — я немного подумал. — Коста просил передать… Рука моя крепка. Я отлично стреляю. Бойтесь, господин штабс-капитан, моего производства в офицеры!
Глава 24
Коста. Центр Кавказской линии, конец зимы 1843 года.
Я
Мне было поручено эту башню взять приступом. Или умереть. Выбор простой — победа или смерть. Так мне сказал батальонный командир. Отдав приказ, демонстративно достал часы.
— Сколько вам, господин подпрапорщик, потребуется времени справиться с мятежниками? Не хотелось бы задерживаться здесь надолго. Нас ждут вечером карты и вино.
— Ваше благородие! Вы предлагаете мне штурмовать башню с одним взводом? Это верная гибель!
Стоявшие рядом с нами офицеры заворчали в мою поддержку. Горцы стреляли метко. Дефилировать под выстрелами никому не хотелось.
— Хорошо! Дам полуроту. Ни человеком больше!
Без пушек взять башню? Что за абсурд?! Погублю понапрасну людей и сам погибну. В этом и весь смысл приказа майора. Он хочет моей смерти. Задание у него такое. И выбора мне не оставили. Отказаться невозможно. Погибать — неохота. Не дождетесь.
В том, что линеец замыслил недоброе, нет никаких сомнений. Раньше были догадки. Вчера полностью подтвердились. Ко мне подошел казак.
— Вашбродь! Сказать хотел. Подслушал намедни разговор офицеров. Хотят вас со свету сжить. Поручат вам дело, в котором не выжить.
— Зачем мне открылся?
— Должок у меня перед вами.
—?
— Сам я из станицы Калиновской. Сродственник мой, Степка Попов… Вы ему жизнь спасли. Давно по Линии слух идет: подпрапорщик Варваци — достойный офицер.
— Унтер-офицер, — криво улыбнувшись, поправил я.
Люди! Творите в жизни добро, и оно вам вернется! Вспомнил я Попова. Как он вызвался остаться вместо студента-Ивана в Шамилевом плену. И как выкупил его за тысячу абазов. Не верить казаку оснований не было.
… Две недели добирался я до Ставрополя с телом подполковника Траскина. Прибыл в разгар Филиппова пост. Оттого, наверное, получатель груза, генерал-майор Траскин, брат погибшего, был особенно не в духе. Чревоугодие — его планида. Видно с первого взгляда. Без богатого стола
Его Превосходительство соизволили лично выйти к печальному обозу.
— Благодарю за службу, подпрапорщик!
Попытался сунуть мне десятку. Я спрятал руки за спину.
— Мне было обещано производство в офицерский чин в случае успешного завершения обмена пленных.
— За что вас награждать? Вы выполняли роль переводчика. За это вас отметят денежной премией. Все заслуги принадлежат штабс-капитану Овечкину. Он вызволил наших людей. Ему — и почет, и орден. Думаю, Владимира просить для столь выдающегося офицера.
Он думал, я сейчас сорвусь. Недаром за его спиной стояли несколько дюжих молодцов. Страховали на случай буйства непокорного разжалованного штабс-капитана. Хрен ты угадал, слоняра! Случись этот разговор в Темир-Хан-Шуре, быть может, и сорвался бы. Но не сейчас. За долгую дорогу до Ставрополя успел и лоб охладить, и нервишки успокоить. Все просчитал заранее. Бодаться с дубом теленок не станет.
— Интересно, — позволил я себе толику упрямства, — поездку к Шамилю Овечкин тоже себе припишет?
— А кто-то ездил к этому злодею? Вы? Самолично покинули расположение воинской части?
Пришлось захлопнуть рот. Ваши тут не пляшут, Константин Спиридонович! Понадеялись на честное слово благородных господ? Распишитесь-получите! Благородия они только по титулованию. Дворянская честь им ни воровать не мешает, ни слова держать.
— Молчите? — продолжил изгаляться Траскин. — Разумно. Вот и держите рот на замке. Дольше проживете! За брата — спасибо!
— Я это сделал из уважения к достойному офицеру. Семью не выбирают.
— Вы что себе позволяете?! — взвился генерал.
— Вы неправильно меня поняли, Ваше Превосходительство! Пытался сказать, что мною двигали мотивы благородные, — я выделил это слово, — а не соображения, чьим братом был мой боевой товарищ.
Все он правильно понял. Но не стал раздувать скандал на ровном месте. Ситуация двусмысленная. Пойдут слухи по Ставрополю и ОКК о вопиющей неблагодарности Траскина. Его и так не особо любят в Корпусе. Все это он тут же просчитал.
— Будем считать, что вы мне оказали услугу. Я вам отвечу своей: спущу вам вашу дерзость. Ступайте в канцелярию Резервной бригады. Вас ждет новое назначение.
— Разрешите идти?!
— Идите!
Я пошел.
«Хорошо, что ни слова не сказал, не написал про Спенсера. А то поимел бы еще проблем. Он, наверное, уже в своем Лондоне. Встретимся ли когда?»
Пыль летела по улицам — шальная и злая. Город как вымер, разбежался по квартирам. Лишь у большого двухэтажного дома толпились офицеры, подъезжали дрожки. Гостиница грека Найтаки, как и в Пятигорске. Местная достопримечательность. Никто из приезжавших на Кавказ ее не миновал. Из ярко освещенных окон слышались радостные крики, стук бильярдных шаров. Пост, а тут веселье гурьбой. Зайти?