Быть чеченцем: Мир и война глазами школьников
Шрифт:
Это было в конце ноября 1999 года. Дядя Хас-Магомед вез с родственниками труп убитого племянника Аслана для захоронения в родном селе. Не доезжая Катыр-Юрта, на повороте Янди, их обстрелял танк. Выскочив из машины с белым платком, дядя с поднятыми руками направился к военным, выкрикивая: «Не стреляйте! Здесь женщины и дети!» До последнего часа мой дядя оставался законопослушным человеком и верил наивно, что невинную голову меч не сечет.
Выстрелы продолжались. Дядя был изрешечен. Тогда тяжело раненная жена Аслана (покойника) чудом сумела вытащить из машины малолетних детей, тоже раненых, и отползти на безопасное расстояние. Машина взорвалась. Если бы не случайная свидетельница, это страшное преступление осталось бы неизвестным, а трупы родственников — неопознанными: подошедшие к горящей машине солдаты бросили в огонь расстрелянного
44
Были и другие свидетели, кроме выжившей женщины. Поскольку ответвление дороги на село Янди (Орехово) находится на самой окраине Катыр-Юрта, это преступление видели жители села.
Вот показания одного из них: «14 ноября 1999 года при установке блокпоста между Катыр-Юртом и райцентром Ачхой-Мартан на западной окраине села российские военные убили и сожгли четырех человек, везших для захоронения труп умершего в Ингушетии родственника. Случилось это на том самом месте, где оборудовался блокпост. Военные без предупреждения открыли огонь по приближающейся „Газели“. Находившиеся в ней отец и сын Хас-Магомед и Аслан Астамировы, брат Хас-Магомеда, Абдурахман Астамиров и еще один человек, чье имя мне неизвестно, сразу же погибли. Из остановившейся машины со своим 5-летним сыном на руках выскочила Асет, жена Аслана, и легла на обочину дороги. Они оба были ранены. Женщина плакала и просила подошедших военных: „Ради Аллаха, оставьте нас в живых“… Ее погрузили в БТР и доставили в Ингушетию, в Слепцовск (ст. Орджоникидзевская). Убитых людей военные сожгли вместе с их машиной. Там же сгорел и труп человека, который перевозился для захоронения на кладбище нашего села». В несовпадении фамилий (Ирбагиевы и Астамировы) нет ничего необычного: Зелимхан называет погибшего Хас-Магомеда «дядей», но это мог быть дядя по матери, или (при чеченских традициях поддержания связей с дальними родственниками в «больших семьях»)двоюродный, или троюродный дядя, фамилии же дальних родственников, очевидно, могут отличаться. Житель села говорит про блокпост, а Зелимхан (очевидно, со слов выжившей Асет) пишет про «танк». Но чеченка, очевидно, не разбиралась в военной технике и могла так назвать любую бронированную машину. Оборудование блокпоста в тот день лишь начиналось, никакие капитальные сооружения, очевидно, возведены не были, и пост, действительно, мог представлять лишь стоящую на обочине боевую машину.
Сейчас нас не бомбят. Но люди продолжают гибнуть. Неизвестно, когда закончится эта война. А пока мы, вернувшись на пепелище, пытаемся выжить.
Если мне это удастся, то я тоже выучусь, стану трудиться. Конечно, в первую очередь построю заново дом.
Опять война
Милана Такаева, Шалинский район, с. Мескер-Юрт, 9-й класс
Я хочу рассказать о моей семье. Она начинается с истории моих прабабушки и прадедушки. Моя прабабушка — 1885 года рождения, она умерла в 1972 году. Прадед — 1880 года рождения, он очень хорошо знал арабский язык и Коран.
В сталинский период, в 1937 году, его упрятали в тюрьму, и он пропал без вести. Мой дедушка искал его по всем инстанциям, писал письма, и ответы на них по сей день хранятся у нас. В 1958 году прадед мой был реабилитирован. По рассказам прабабушки мы знали, что она долго носила ему передачи, которые ему не передавали. Тогда тюрьма находилась напротив бывшего кинотеатра «Космос» на берегу реки Сунжа. По рассказам стариков, бывших заключенных этой тюрьмы, известно, что их там жестоко били и издевались над ними.
Мой прадед — Берсанов Товсолт — был делегатом на II Всероссийском съезде горских народов, который состоялся в Москве.
Проходит время, наступает 1944 год. Моих дедушку и бабушку высылают вместе с другими чеченцами в Среднюю Азию. Вот рассказ моей бабушки Марет:
«Рано
Меня не пускали в дом к детям, я плакала, умоляла, потом схватила двух малышей, подошла к третьему, который находился в люльке. В доме у нас был запас продуктов и кое-что из дорогих вещей. Я хотела взять все это, но мне не разрешили. И один из солдат заступился за меня, я что-то из вещей я сунула за пазуху. Военная женщина, стоявшая у двери, отняла их у меня, как будто они были ворованные. Подняли детей и люльку с малышом на машину, и я попросила, чтобы разрешили взять один мешок кукурузной муки.
И нас доставили в Киргизию. Этот мешок кукурузной муки у меня забрали. Моя семья осталась без еды. Мы с мужем оказались на чужой земле с нашими детьми — Мухади, 1938 года рождения, Хавой, 1941 года рождения, Бауди, 1943 года рождения. И там мы прожили 13 лет. Я обменяла шаль свою на полмешка муки, и киргизская женщина вдобавок дала мясо, хотя они тоже жили в тяжелых условиях. Эта женщина смотрела на нас и плакала. Мы стали сеять кукурузу, строить дома из саманных кирпичей, черепичного покрытия не было. Чтобы дождь не протекал в дом, приходилось подниматься на крышу и замазывать глиной.
Через некоторое время мы переехали к своим родственникам. Там муж устроился на работу учителем, ведь до высылки он работал директором Мескер-Юртовской школы.
Однажды я пошла за водой, и следом за мной пошла моя дочь Хава, и я ее не пустила с собой. Сказала, чтобы она пошла обратно домой. Дорогу домой она не нашла и потерялась. Искали ее трое суток и наконец нашли в семье киргизов, которые приютили ее. Оказывается, она одну серьгу обменяла на дыню.
На земле Киргизиия похоронила семерых детей. На моих плечах и на плечах моего мужа осталась еще одна семья. Семья моего брата и моя мать. Мой брат умер от туберкулеза, и второго брата я похоронила через два года, после этого дети остались круглыми сиротами.
Старушка-мать не могла работать, чтобы прокормить себя и своих внуков, а внуки были совсем маленькими. Днем я работала у себя на огороде, а ночью, при лунном свете, на огороде матери. Так тянулись все эти годы.
Тем временем наши дети подросли, и нам дали разрешение вернуться домой.
В 1957 году мы приехали домой, на свою исконную землю. Старшего сына забрали в армию на три года. В 1966 году, в 16-летнем возрасте, умерла моя дочь — Табарак, 1949 года рождения. И вот я похоронила самых своих близких и родных мне людей».
Так кончается рассказ моей бабушки. И я продолжаю писать историю своей семьи и пишу о своих переживаниях.
В 1994 году начинается война, наступают самые тяжелые дни для чеченского народа, в десятки раз тяжелее, чем высылка из Чечни. Кругом разруха, болезни, смерть невинных людей. В 1996 году наступила передышка, когда было объявлено перемирие; приехал генерал Лебедь и заключили Хасавюртовский договор. Люди плакали от радости.
Наступает 1999 год. Опять война. Это был ад: страшные удары, самолеты бросают бомбы на мирные села, города. Люди живут в ожидании смерти. С тех пор моя бабушка потеряла здоровье, зрение у нее совсем ухудшилось.
То, что пережито в 2002 году, — бесчисленные зачистки [45] — это все заставило забыть пережитые две войны, высылку в Киргизию, оставило отпечаток на всю оставшуюся жизнь. И вот я пишу, думая: неужели нам придется пережить еще что-то худшее? И молю Аллаха, чтобы это не повторилось.
Вот такую роль сыграла моя семья в истории моего народа. Я не хочу, чтобы эта история повторилась, не хочу терять своих родных и близких людей. Не хочу видеть униженным и оскорбленным своего брата Якуба, не хочу видеть слезы на глазах моих сестер Хадижат и Мадины.
45
Мескер-Юрт — село на равнине к юго-востоку от Грозного; жители возделывают огороды, выращивают овощи. Вплоть до 2002 года здесь, действительно, неоднократно проходили «зачистки», наиболее жестокая из которых проводилась группировкой федеральных сил с 21 мая по 11 июня 2002 года. В ходе той «зачистки» также были задержаны и «исчезли» 21 человек.