Быть жизнью
Шрифт:
Улицы еще казались знакомыми, но я четко понимал, что везут меня куда-то, где я еще никогда не был. Ни трезвым, ни пьяным.
– За город. – Отвечает девушка. – Там у меня семейный дом. Не переживайте, моих родственников не было там с десяток лет.
Так вечер и правда обещает быть насыщенным.
– Вы живете одна? – спрашиваю.
– С недавних пор, как дядя уехал в Европу и перестал выходить на связь. Неужели это так странно?
– Ну, вы выглядите молодой и в наше время не редкость, что молодые девушки уже живут не одни. Или еще не одни.
Она ухмыльнулась.
– Вы пытаетесь раскусить меня. Я уверена, что вы так делаете каждый раз. И сейчас вы скажете, что каждый раз вы угадывали почти полностью.
Она с хищным интересом поглядывала на меня.
– По поведению человека можно многое о нем рассказать, – отвечаю я.
– Расскажите обо мне.
Мы стояли в пробке. Впереди была авария, об этом заверил таксист.
Я поглядел на нее и спросил:
– Уверены?
Она кивнула, улыбаясь.
– Что ж… – начал я. – Вы боитесь этого мира и скрываете это за своей несменяемой ничем другим улыбкой. Вы жили, возможно, с матерью. Вы очень женственны, весьма ласковы и нежны, манерны и до сих пор не нарушали этикет. По крайней мере, из тех правил этикета, которые мне известны. Возможно, дело в возрасте. На вид вы лишь недавно перепрыгнули возраст согласия, но как вам продавали алкоголь в баре для меня, конечно, загадка. И вы пунктуальны. Вы думаете наперед. Иначе с чего бы нас ждало такси на улице.
Она слушала меня внимательно, не перебивая ни мимикой, ни словами, ни жестами, и это меня в ней подкупало.
Дослушав, она еще какое-то время обдумывала мои слова, затем, отвернувшись к окну, заговорила:
– А вы явный похититель сердец. Развращаете юных дам на одну-две ночи, даете надежду, а затем пропадаете из их жизни. Вы ненавидите женщин и постоянно не смотрите ни на кого, кроме своей жертвы, на хвост которой присели, иначе стали бы вы так рьяно предлагать незнакомке выпить крепкий алкоголь? Возможно, это из-за какого-нибудь травматичного опыта в прошлых отношениях, откуда и берется ваш сексизм. И именно из-за вашего сексизма, мне кажется, вы росли с отцом. По другому я не могу объяснить такую неприязнь к противоположному полу.
– Вы не угадали, – сказал я и улыбнулся.
– А кто сказал, что вы угадали? – спрашивает она.
В ответ я лишь улыбнулся.
Мы оба прекрасно понимали друг друга, мне даже казалось, что мы просто изумительно друг друга дополняли.
Мне становилось все приятнее и приятнее находиться в ее компании.
Внезапно водитель сказал:
– Минут через 15 будем на месте.
– Хорошо, Сергей, – откликнулась девушка.
– Вы знаете таксиста?
Она рассмеялась.
– Все-таки, у вас отвратительная интуиция.
Мы подъехали к железным воротам. Водитель Сергей нажал на какую-то кнопку на своем пультике на брюках, и ворота отворились. По вымощенной гравием дороге мы проехали еще около 300 метров среди сосен, елей и дубов, и только после мы доехали до особняка. Вокруг него тусовалось около пяти человек. Трое
– Я, кажется, сильно промахнулся, – прошептал я, озираясь на особняк.
Она засмеялась.
– Да, – говорит, – сильно мимо, но не страшно. Этот вечер обещает быть насыщенным. Пойдемте.
– Вы ведь так и не представились, – сказал я.
Она улыбнулась.
– Анна.
– Валентин.
– Весьма приятно.
– Взаимно.
Еще как взаимно. Чтоб меня драли семеро мужиков, особняк!
Она… Эта Анна не такая, какой показалась на первый взгляд. Только я одного не понимаю, какого дьявола она делала в том убогом и дешевом баре?
Мы прошли по вымощенной кафелем тропинке ко входу в дом. Выглядел особняк вблизи еще угрожающе, чем с расстояния.
Дворецкие, завидев меня, вежливо ретировались в отдаленные углы особняка, и мы остались одни.
Внутри эти амбиции огромных денег смотрелись еще игривее.
Дорогие ковры, картины, узоры из перил на лестнице, кожаная мебель и проклятая, чарующая, невероятная, несносная чистота.
– Тут безумно красиво. – Говорю. – Но мне даже не верится…
– Во что именно вам не верится, Валентин?
– В то, что девушка, живущая в таком месте, сидит в дешевом и убогом баре, где сидят такие же убогие и дешевые люди.
Она прошла вдоль огромной гостиной, скинула сумку на диван и сказала:
– Дешевых людей не бывает, Валентин. Даже в самом убогом есть то, что можно вывести для себя: урок или убеждение. И в таких барах, как раз-таки и есть такие люди. Недешевые, понимаете?
О, да, еще как понимаю.
Она огляделась.
– Все это – последствия дешевизны души. Самые богатые люди ходят именно в такие бары.
– Хотите сказать, что для вас неважно, сколько зарабатывает парень? – спрашиваю.
– Оглядитесь, неужели это так странно по-вашему?
– Люди разные, – я пожал плечами.
Она усмехнулась:
– Это приходит не сразу, но со временем.
Анна ушла на кухню, оставив меня одного в гостиной.
Богатенькая мамочка или папочка, или вся семейка. Предки дворян, богатейших дворян, которых не удалось раскулачить Сталину и которых не тронула война.
Либо везунчики, либо опять отвратительная интуиция.
Скорее, второе.
Картины смахивали на высокую цену. Если бы я еще хоть что-нибудь смыслил в их ценности, я бы, может, сказал бы больше, но у меня нет чувства вкуса.
Ведь я даже пью лишь водку.
Чистая, пахнущая новизной мебель, черт ее дери.
Если бы Анна зашла в мою квартиру, она бы тут же выпрыгнула из квартиры в окно от одного лишь запаха.
Анна вернулась в гостиную.
– Есть хочешь? – спросила.
– Можно попробовать.
Она улыбнулась и снова пропала на кухне.
Попробовать еды богатых. Богатой, золотой курицы. Платиновой свинины. Серебряной говядины. Мраморного мяса.
На что хватит фантазии у денег.
Ходячие мешки, переполненные зелеными.