Бытовик
Шрифт:
И вот, под прицелом десятков глаз, в том числе, и гражданских, усеявших крепостной вал, этот молодой человек, одетый в форму чиновника таможенной службы империи и маленьким штандартом наследника местных владык за спиной, размотав конец троса, тянущегося от лебедки, цепляет гниющий и смердящий лошадиный труп, после чего взмахом руки, дает команду на эвакуацию источника зловония и болезней с площади.
Зачем я это делаю? А мне нужны были свидетели, тем более, с обеих сторон, что я пришел на площадь с самыми мирными и гуманными намерениями — утилизировать источники болезней и запахов,
А что будет со мной, я сейчас и узнаю. На ближайшей ко мне башне, как раз, появился мой средний братец, да не один, а в сопровождении десятка солидных господ, в том числе, судя по серебристым эполетам, и старших офицеров и уже несколько подзорных труб наведено на меня.
Стрелять в меня начали, когда я, содрогаясь от отвращения, обматывал веревку вокруг раздутого тела второго несчастного животного. Магический щит включился, как только я увидел дымки между кирпичными зубцами башни, и несколько пуль, с утробным чавканьем, ушли в рикошет. Я сразу же бросил веревку и побежал, но не в сторону домов, окружающих площадь, а забирая вправо, сбивая прицел стрелкам и артиллеристам, одновременно достав из кармана брюк и запалив самодельную дымовую шашку, которую я слепил из подручных материалов вчера днем. Если бы владел магией ветра, то закрутил бы на площади многочисленные пыльные вихри, что мгновенно скрыли бы мою фигуру от стрелков, но пока приходиться изображать мишень «Бегущий кабан», надеясь, что вонючий дым из самодельной шашки разгорится побы…
Все-таки хорошие у братца в башнях артиллеристы, даже жаль таких… Вот я бегу, а, через мгновение, лечу кувырком под грохот выстрела крепостной пушки и, со всего маху, плюхаюсь на жесткую, как ржаной сухарь, глину рыночной площади, да так, что дух из меня выбивает полностью. Последнее, что я вижу — высокое небо Аустерлица, парящего в нем черного ворона и чувство боли от, сжигающего руку, трофейного лечебного браслета.
Осознал я себя только ночью, когда кто-то приподнял мою голову и влил в потрескавшуюся от жажды глотку холодной воды. Я пытался прошептать, что очень хочу еще, но не смог произнести ни звука, а потом сознание погасло.
— Очнулся, ваша милость? — надо мной склонилось усатое лицо Суслова.
— Пи…пить…- прохрипел я.
— Да куда же в вас столько помещается? За ночь, почитай, полбочки в вас влили…
— Пить…
— Ну что-же с вас взять…- мою голову приподняли и в глотку потекла холодная, чудеснейшая, самая вкусная вода.
— Где я? — я попытался повернуть голову, чтобы оглядеться, но, в голове помутилось, и мне пришлось ждать несколько минут, пока головокружение не ушло.
— В саду, на столе лежите… Прощение просим. — потупился Евдоким: — Но вы, ваша светлость должны понять, что не из непочтительности…
Оказывается, что, после того, как меня накрыло краем картечного артиллерийского выстрела, магическая защита моя накрылась медным тазом, а в довершении всего, княжеские стрелки начали расстреливать мое распростертое тело из винтовок. Бравые полицейские, сорвав со столба в ближайшем дворе, половинку ворот, под огнем, бросились ко мне, и прикрываясь воротами, сумели вытащить меня с площади, благо, к тому времени, моя самодельная дымовая шашка достаточно разгорелась
На этой половинке ворот меня и приволокли во двор Суслова, собираясь меня похоронить, но, видя, что я еще жив, решили с этим печальным делом немного погодить.
Примерно через час многочисленные раны на моем теле перестали кровоточить, а я смог издать членораздельный хрип «Пить». С того времени, весь вечер и всю ночь люди по очереди вливали в меня воду, заодно меняя под столом, в котором пришлось сделать дыру, ведра, которые я, с огромной скоростью наполнял зловонной, похожей на гной, жидкостью, изливаемой из меня, так сказать, естественным путем.
Я с трудом, но поднес к глазам лечебный браслет. Благородное золото на нем покрылось темной патиной, как будто его долго держали над дымящимся костром, один из камней треснул, а остальные практически не светились магической силой, зато боли я не чувствовал, а вместо страшных ран на моем теле, тут и там, виднелись пятна молодой, розовой кожи. Камни на кольцах тоже потухли, утратив свое магическое свечение и…
— Евдоким, скорее отведи меня в уборную… — я попытался встать со стола, на котором лежал среди кустов, голый, лишь покрытый какой-то ветхой простынёю, но получалось пока плохо.
Полицейский попытался убедить меня, что лучше не вставать, но я заставил его поднять меня, и обмотавшись тряпкой вокруг бедер, опираясь на руку Евдокима, осторожно поплелся в сторону будки, прячущейся среди вишневых деревьев. Очевидно, пули картечи, почти растерзавшие меня, не обладали достаточной степенью стерильности и занесли в меня всякую вредную дрянь, да и организм мой перемололи, что лекарский браслет, надрывая свои ресурсы, шил мое тело заново, выводя из туши всякую дрянь. Уверен, что вытянул он меня только благодаря апгрейду со стороны Макоши, вряд ли первоначальной прошивки артефакта хватило, чтобы вытащить меня с того света. А сейчас я, хотя слабый и вонючий, но практически здоровый, и это всё поправимо, осталось только помыться и одежду нормальную найти…
Через час я сидел за столом, облаченный в старые штаны и нательную рубаху, жадно наворачивал горячую мясную похлебку, не обращая внимания на траурное молчание сидящих за столом моих соратников, к которым присоединился и одноногий поручик.
— Что приуныли, господа? — покончив с второй миской варева, я устало откинулся к стенке и начал медленно, смакуя, пить сладкий взвар, кажется, с медом.
— Так, ваша светлость…- протянул Федот Аникеев, с позавчерашнего утра — городовой высшего разряда: — Как теперь-то, у них же…
— Вы что, господа, не поняли? — Я попытался изобразить бодрую улыбку в тридцать два зуба, тем более, что за ночь меня восстановился, сломанный в детстве нижний клык: — Все так и было задумано. Вчера эти мятежники стреляли в княжеское знамя, а это не прощается…
Я ткнул в сторону, прислоненного к стенке, изодранного пулями, моего вчерашнего прапора и продолжил:
— Я специально спровоцировал их на активные действия, чтобы понять, насколько они далеко готовы зайти. Теперь никакой жалости к врагам княжества не будет, ко всем.