Бывшие. Первая жена
Шрифт:
Будит меня движение рядом. Уже темно. Просыпаюсь, вздрагивая — в первую минуту не понимаю, где я, и это вызывает панику.
— Это я… Не бойся.
— Ян… — расслабленно выдыхаю и сажусь, пытаясь прийти в себя.
В лагере тихо.
В лесу темно не так, как в городе.
Источников света нет вообще, и если ночь безлунная, как сейчас, то хоть глаз выколи.
Он нависает надо мной, протискиваясь в салон. Тихо стонет, пытаясь устроится на сиденье.
— Рука болит? — тихо спрашиваю я.
Он молчит,
Ну, не раненого же сгонять?
— Тебе нужен врач, — напоминаю вновь. — Дело даже не в том, что там остались осколки от кости. Скоро будут сутки, может начаться воспаление… Ты же не хочешь заработать заражение крови?
— Я принял антибиотики.
— Все равно. Когда мы вернемся в город?
— Завтра вечером будем там.
— Когда начнется обмен?
— Утром. Нас там не будет.
— Нет?
— Это небезопасно.
Ну да.
Вряд ли Горский лично поедет хлопотать за телохранителя, пусть и такого, как Герман. Я там вообще не нужна.
Интересно, Ян спасает его, потому что к нему привязан или просто чтобы не оставлять в руках врага козырь против себя? Он был прав: Герман знает о нем слишком многое. Как устроена охрана. Наверняка, секретные коды для службы безопасности, и бог знает, что еще.
Они знают это.
Повезет, если не доперли, что это личный телохранитель Горского, доверенное лицо, что вряд ли… В этом случае Яну придется менять всю систему безопасности. Придется быть еще долго настороже. А еще это означает, что Германа сейчас пытают, не жалея, чтобы выбить из него как можно больше до обмена. Им нужно, чтобы к утру он еще был живым и это все.
Тяжело вздыхаю.
Чертовы амбиции бывшего, вот что в этом виновато.
Да и Герман тоже виноват.
Если бы они не настояли идти к Роману на свидание в тот проклятый вечер, этого все го бы не было. Может, Ян и палец себе поэтому отрезал. Как он сказал? Нужно уметь жить со своими решениями? Вот он и живет…
Горский расслабляется у меня на коленях.
Он тоже давно без сна.
— Ян? — опускаю руку ему на плечо.
Заснул.
Откидываюсь на сиденье свободнее и даже держать руку на плече Яна уже не так страшно. Даже слегка сжимаю плечо ногтями.
Я отдохнула, хоть и спала всего несколько часов. Больше не спится.
Думаю о Марке.
Роман не сказал о ребенке Яну.
И даже не пытался надавить на мой «долг», понимая, что у меня нет возможности помочь. Прикусываю нижнюю губу. Это хорошо, но… Утром он окажется у своих. Его заставят передать фирму, и… Ян считает, его убьют.
А если он скажет о Марке им?
Богдану. Или своему боссу.
Захочет купить свою жизнь или проболтается под пыткой.
Я не могу быть уверена, что этого не случится.
А
Было бы лучше… Если бы Ян пристрелил его сегодня, как грозился. Только он этого не сделает из-за Германа.
А если бы он знал о сыне?
Он бы выстрелил?
Снова закусываю губу до боли.
Ситуация патовая.
Наклоняюсь, проводя пальцами по его волосам. Я думаю, ответ: да. Он бы выстрелил, потому что это единственный способ обезопасить ребенка…
Смотрю в сторону входа в бункер, где его держат.
Если Роман просто умрет, все будет хорошо. Марку ничего не будет грозить, и Ян об этом не узнает. А вот если его обменяют…
— Ненавижу свою жизнь… — шепчу я.
Всю, с того момента, как поверила Альбине Борисовне и потащилась на тот кастинг.
Можно взять пистолет охранника. У него потом будут проблемы, но это потом. Охрана курит на входе, не говорят, но выходят, видимо, регулярно. Периметр охраняют от внешних опасностей, от тех, кто здесь подлости не ждут.
И чем больше я об этом думаю, тем мне страшнее.
Я представляю, как тот, кто ненавидит Яна всей душой и желает его смерти, узнает про ребенка. Злата, я… От такого рычага влияния он не откажется.
Марк обречен.
— Ян? — шепчу я и, убедившись, что он спит, приподнимаю его голову от колен. — Мне нужно выйти…
Если проснется, скажу, что иду в туалет.
Колени нагреты его теплом. Я выскальзываю из авто в холодный лес. Пахнет хвоей, свежестью и лесными травами. Бетоном и старой стройкой.
Не знаю, то дальше.
Стараюсь не думать дальше, чем на один шаг.
Охрана все еще дымит, закрывая огоньки ладонями. Я просто попытаюсь. Попробую. Я должна. По-настоящему я должна только Марку и больше никому — ни Северному, ни Яну, ни Герману.
Проскальзываю внутрь незамеченной, на столе несколько пистолетов, магазины с патронами и пустыми. Беру один из пистолетов.
Сердце бьется в горле.
Трудное решение.
И времени мало.
И выхода нет.
Я знаю, что мне нужно это сделать, и на сомнения нет времени. Если я не сделаю этого сейчас, то уже не смогу. Утром их обменяют. Все будет кончено. Я могу потерять ребенка.
С оружием я спускаюсь к Роману.
Он не спит.
А жаль.
Было бы проще.
И Германа жаль — без Северного у него нет шансов. Его замучают в плену. Пусть это останется на моей совести, я согласна.
Поняв, что он не один, Роман поднимает голову.
Взгляд меняется, когда он видит меня. Смотрит на пистолет, на мое сосредоточенное, застывшее лицо. И все понимает сам. Он понял, что я пришла убить его и видит, что решение это взвешенное.
Но, сука, смотрит в глаза.
— Я ему не сказал, — произносит он запекшимися губами. — Горский не знает. И им не скажу…