Бывшие. Я до сих пор люблю тебя
Шрифт:
Зависает в такой позе и, закусывая губу, сканирует содержимое. И я тоже зависаю, глядя на нее. Неожиданно родную в этой темноте, но совершенно далекую и недоступную, как галактика.
Тамила тянется за стеклянной бутылкой с соком и резко дергается, увидев меня.
Вскрикивает, бутылка выскальзывает из ее рук, падает на пол, прямиком ей на ногу.
Мягко приземлившись, бутылка не разбивается, а просто закатывается под стол. Тами стонет, я подлетаю к ней и ловлю на лету, потому что она начинает заваливаться
— Поймал! — выдаю счастливо.
Тами обхватывает меня за шею и прижимается всем телом.
— Это все из-за тебя, Титов! — произносит сдавленно.
— Напугал я тебя, да, Тами? — она кивает. — Прости, котенок.
Выпаливаю на автомате, вообще не подумав.
— С дуба рухнул? — я даже в темноте вижу, как она округляет глаза. — Какой я тебе котенок?
— Вредный и, по всей видимости, голодный, ведь что поесть, ты так и не выбрала.
— Иди в… пень, Титов! — бьет меня по плечу.
Пересаживаю ее на стул, сам лезу в морозилку за льдом. Обматываю пакет полотенцем и сажусь напротив Тамилы. Поднимаю ее ногу, кладу себе на колено и прикладываю компресс.
— Ай!
— Прости. Но холодное лучше все-таки приложить, вдруг ушиб.
— Давай я сама подержу.
Не даю.
— Сиди уже.
— Ты же знаешь, что я и сама могу все сделать?
— Тами, я прекрасно знаю, что ты самостоятельная женщина. Но сейчас можешь, пожалуйста, просто посидеть спокойно?
— Ну… могу, — ведет плечом.
— Вот и сиди. Если станет больно — скажи.
— Почему ты никак не обозначил свое присутствие? — спрашивает возмущенно.
— Честно? Засмотрелся, — в свете луны ловлю ее блестящий взгляд.
— На… содержимое холодильника? — спрашивает с надеждой, но я не буду играть в эти игры.
— На тебя, — говорю твердо.
— Титов! У тебя дома Инесса осталась. Что за лапшу ты вешаешь мне на уши? — Тами стонет недовольно.
— Это не лапша, — веду плечом. — Ты спросила, я ответил. Ты красивая, Тами. Была и есть.
— Перестань! — начинает нервничать и вырывать ногу, но я не отпускаю ее.
— Не могу, — держу ее крепко и ловлю взгляд в полутьме. — Я скучаю по тебе.
— Прекрати! — все-таки вырывает ногу и встает со стула. — Зачем ты мне душу бередишь, Герман?
Поднимаюсь следом за ней, встаю напротив. Тами ниже меня, и я возвышаюсь над ней.
— Думаешь, я говорю это специально? Я не могу ничего поделать с собой, понимаешь? Отовсюду эта тоска по тебе лезет. Ты живая, вот стоишь передо мной, а меня накрывает оттого, что права никакого не имею коснуться тебя.
Тамила отходит на несколько шагов назад и выставляет вперед руку.
— Не надо сейчас об этом. Тринадцать лет не тосковал, а тут вдруг одолела грусть. Сегодня тоскуешь, а завтра мы вернемся домой, и ты поедешь к Инессе, а я к Володе. Лучше прямо сейчас придуши
— Откуда ты знаешь, как я жил эти тринадцать лет?
— Я что, по-твоему, слепая? Ты, знаешь ли, очень активно вел соцсети, так что сомнений в том, что ты не грустишь, не было.
Я только открываю рот, чтобы сказать, что это никакие не игры, что мои чувства горят под кожей, как выходит Эмиля:
— Вы чего раскричались? Опять ругаетесь? — потирает сонные глаза.
— Спорили о том, куда завтра поехать, — голос Тами срывается, пальцы подрагивают.
Она бросает последний взгляд на меня, резко разворачивается и скрывается за дверьми их с Эмилией спальней.
— Никак? — спрашивает дочь.
— Никак.
— Я верю в тебя, пап, — чмокает меня в небритую щеку и уходит следом за матерью, а я обессиленно опускаюсь на стул.
Глава 20. Фотографии
Тамила
Тринадцать лет назад
Я прокручиваю кольцо на столе. Оно совершает обороты, один за одним, потом ложится на стол.
Кладу золотой ободок к себе на ладонь, взвешиваю его и понимаю, что нет. Оно не имеет веса.
Что толку от него сейчас? Наш брак словно смешная карикатура, нарисованная неумелым художником на набережной.
Эми угукает в люльке, а я смотрю на нее. Дочка настоящая Титова. Волосики, улыбка, глаза — все от них.
— Что, кроха, ты готова?
Потому что я… да, я готова. Мне кажется, хуже уже просто быть не может.
Я жду Германа. Он, как всегда, задерживается на работе, но я не иду спать. Укладываю Эми, сама ухожу в другую комнату, сажусь на диван, на котором совсем недавно так и ничего не случилось.
Герман пытался, старался, убеждал меня, что сейчас все будет, но… не смог.
Так бывает у мужчины, когда он не хочет женщину. Кто тут виноват? Мужчина, который сердцем хочет, а вот тело и мозг вопят об обратном. Или женщина, которая любит и искренне желает наладить отношения, но… тоже не может.
Тут нет ничьей вины, это как перетягивание каната — дело обоюдное.
Мне просто грустно оттого, что наша история, несмотря на оглушительную и яркую любовь, оказалась настолько короткой. И сердце болит, потому что любовь — вот здесь она, бьется рядом с сердцем, как живая трепыхается.