Бывшие. Я до сих пор люблю тебя
Шрифт:
В его голосе неподдельное беспокойство.
— Да в порядке все со мной, не нужно ничего, — недовольно говорит Эми и засовывает в уши наушники.
— Прости ее, — вздыхаю, глядя виновато на Вову.
— Я все понимаю, брось, — улыбается мне искренне. — Тами, у меня есть два билета на симфонический концерт. Пойдем завтра? У меня как раз выходной.
— С удовольствием, Вов, — кладу руку поверх его и ловлю себя на мысли о том, что это касание стало чужим, будто я ворую его у кого-то.
Того, кому оно нужнее, чем мне.
Убираю руку и растираю пальцы,
— Все в порядке, Тамила? — в его голосе слышна забота.
— Да, Вов. Я просто устала. Так много всего… еще и перелет был не из легких.
Слава богу, я сидела через пять рядов от Титова и не видела его.
— Конечно, детка, я все понимаю. Я рад, что ты вернулась. Эта неделя без тебя была тоскливой, — улыбается мне.
Я не хочу врать. Потому что за эту неделю не вспомнила о Володе ни разу. Он дневал и ночевал на работе, а я даже не думала о нем.
Именно поэтому я просто улыбаюсь ему. Неискренней, вымученной улыбкой. Но понимающий Володя легко кивает, наверняка думая, что я просто устала.
Эмилия убегает домой, а мы стоим с ним у подъезда. Вова прижимает меня к себе, я обнимаю его в ответ.
Он не требует ничего. Никогда не требовал. Он не конфликтный, не слишком эмоциональный. Скорее спокойный, уравновешенный. Совсем не такой, как Герман.
Мне кажется, именно потому, что он противоположность Германа, меня и прибило к нему. Володя замечательный.
Жаль, что глупым чувствам и доверчивому сердцу этого не объяснить. Голос разума не слышен этим двоим, они глухи к нему.
Вова уезжает, а я захожу в квартиру, где дочка уже принялась разбирать вещи и сортировать их.
— Эмилия, Володя — мой выбор. Мне досадно оттого, что ты не уважаешь его. Ты моя дочь, и я желаю тебе самого лучшего. Мне бы хотелось думать, что это обоюдно у нас с тобой.
У дочки из рук падают джинсы на пол, она смотрит на меня расстроенно.
— Я обидела тебя, мам?
— Мне неприятно то, как ты общаешься с Вовой. Я не могу находиться меж двух огней.
Эми виновато опускает глаза в пол и говорит тихо:
— Я просто хотела, чтобы вы с папой снова сошлись. И во Франции вроде как между вами потеплело, но мы вернулись, и снова появился этот костоправ и папина баба.
В глазах дочери слезы, и я, не сумев сдержаться, подхожу к ней, беру за руку, помогаю сесть на кровать.
— Эм, это нормально, что ты, как ребенок, хочешь, чтобы оба родителя были рядом, но в реальной жизни все так не работает. Одного желания мало. Сейчас нас с твоим отцом устраивают наши личные жизни. Но даже если что-то поменяется, это будет только наш выбор. А пока, пожалуйста, просто прими то, что есть. Я с Володей, а папа с Инессой. Не нужно хамить нам или им, тем более когда никто не давал повода вести себя невежливо.
— Но вы же не любите этих своих Володь и Инесс, — хлюпает носом.
Прижимаю голову дочери к себе, глажу ее по волосам.
— Иногда одной любви недостаточно, чтобы быть вместе. Любовь это прекрасно, но должно быть что-то еще. Уважение, забота, доверие и много-много всего.
— А как же в омут
— Это красиво звучит, но в реальной жизни живет недолго.
Например, три месяца. А потом еще за три забывается раз и навсегда.
Глава 23. Все, что было
Герман
Тринадцать лет назад
— Сын, соберись. Поднимайся!
Отец толкает меня в плечо, и я сажусь на диване.
Башка трещит, в висках пульсирует. Во рту сухо, язык прилипает к небу.
С трудом разлепляю глаза, и яркий солнечный свет тут же долбит в глаза. Задеваю ногой бутылку, она со звоном заваливается на бок. Из нее ничего не выливается, она пуста. Как и моя гребаная душа.
Отец поднимает бутылку и кривится.
— Полгода прошло, сын.
— Знаю я, бать… знаю…
А в душе пусто так же, как и в тот день, когда она выставила меня с вещами за порог.
Думал, может, это поможет — бессознательность и зеленая тягучая бездна, в которую я стабильно скидываю себя.
А потом поднимаюсь, сутки дурман выветривается, возвращаю себе человеческий вид и еду к ней. К Тами и моей дочери. К двум девочкам, которых любил больше всего на свете.
И люблю до сих пор, конечно.
— Пора браться за ум, сын. Ты молодец, выдаешь хорошие показатели. Вся компания обсуждает твой отдел. То, что ты собрал рядом с собой умных, дельных ребят. Вставай и поезжай на работу, они ждут тебя.
— Жаль, что только они… — запускаю руку в волосы и оттягиваю их до боли.
Хочется вырвать их с корнем, чтобы хоть немного заглушить ту тоску, что жжет внутри.
Отец садится рядом, кладет руку мне на плечо, тяжело вздыхает.
— Молодые вы. Неготовые ко взрослой жизни. Просто не вывезли.
— Да, бать… не вывезли, — роняю голову на руки.
Отец по-доброму смеется, треплет меня за волосы:
— Соберись, Герман, это не конец света. Все еще можно исправить, сын. Но для начала разберись в себе.
Еду на работу с отцом, пытаюсь вникнуть в дела, но голова чугунная, мысли летят к Тами, к Эми. Душа рвется к ним. Беру в руки телефон, просматриваю все наши фото, от начала до самой последней — той, где уже нет света в глазах. Ни в ее, ни в моих.