Бывшие. Я до сих пор люблю тебя

Черничная Даша

— Так вот, к ней сегодня на прием пришла пациентка. Предлагала деньги за то, чтобы та сделала УЗИ и соврала ее мужчине о сроке. У нее срок шесть недель, а она хотела, чтобы Лена написала срок около двенадцати недель. Знаешь, как зовут эту пациентку?

В горле пересыхает. Ищу лавочку и сажусь на нее, руки сжимают трубку с такой силой, что того и гляди она треснет.

— Догадываюсь, — произношу хрипло.

— Она показывала мне ее карту, Тамил. Там срок реально шесть недель. Если Герман не врет и последний половой акт был у них больше трех

месяцев назад, то это не его ребенок. Фигура Германа достаточно известна в городе, поэтому из светской хроники Лена знает, и кем Инесса приходится Герману, и кем Герман приходится тебе, поэтому она и пришла ко мне. Конечно же, Лена отказала ей. Все-таки подсудное дело, за это и присесть можно. Но не все врачи такие, как Лена, сама понимаешь. Поэтому я считаю своим долгом сказать тебе правду.

С минуту я не могу найти слов. Лишь дышу в трубку.

— Кому-то с тобой очень повезет, Вова, — говорить сложно, но я продолжаю. Голос вообще не похож на мой. Болезненный, сиплый.

По щекам стекают две слезинки от облегчения, и я спешу смахнуть их.

— Вова, спасибо тебе за все. За то, что был рядом. За то, что простил и до последнего сохранил достоинство. Я очень… очень хочу, чтобы ты был счастлив…

— Буду, Тами, — произносит мягко. — Обязательно буду. И ты тоже…

Прощаемся, кладем трубки.

Поднимаю взгляд на дочь, улыбаюсь. Герман не отвечает, сообщение не читает.

Гуляем по парку, выходим на пустынную аллею. По обе стороны раскидистые лапы кленов. Я молчу, до сих пор не могу отойти от шока.

Отписываюсь Герману где мы, мало ли.

— Мам, давай посидим? — Эми ведет меня к лавочке.

Садимся, любуемся красотой. Я притягиваю Эми к себе за плечи, утыкаюсь носом в ее волосы, дышу своей дочерью. Она тоже ластится ко мне. Молча заряжаемся друг от друга.

— Пойдем? — предлагает она, и мы поднимаемся, медленно идем по аллее. Вдруг слышим позади крик:

— Тами! Эми! — Герман стоит на дальней стороне аллеи, а потом, увидев, что мы обернулись, срывается на бег.

Эмилия не сдерживается и тоже бежит навстречу отцу. Когда она врезается в него, а тот вжимает ее в себя, моя душа разрывается на тысячу частиц.

Дышу глубоко, чтобы не плакать, но момент такой, что сдерживаться сложно.

Подхожу и обнимаю их обоих.

— Прости, папуль, — Эми хлюпает носом.

— Перестань, дочка. Все хорошо, — и смотрит на меня. — Все хорошо.

— Я знаю, — улыбаюсь ему сквозь слезы.

Эмилия поднимает лицо и переводит взгляд с меня на своего отца. Герман произносит, глядя на нее:

— Нет никакого братика, Эми. Инесса беременна, но не от меня. У нее срок маленький. На тот момент мы уже разъехались.

— Да? — дочь делает бровки домиком.

— Да… — переводит взгляд на меня. — Может, мы попросим у мамы для тебя братика.

Эмилия расплывается в улыбке:

— Я хочу, да. Я буду помогать тебе, мам, честно.

Качаю головой. Дураки такие… Не могу сдержать слез и реву…

Глава 49.

Я всегда буду…

Тамила

— Тут проблемы с сетью, так что может быть такое, что ты не сможешь до меня дозвониться.

— Понятно. Как тебе там вообще?

— Ну что сказать… красота невероятная. Теперь я понимаю, почему отец решил выкупить эту базу. Конечно, доработок много нужно, но в целом потенциал нереальный.

— Он хочет сделать там курорт?

— Наоборот. Тихое семейное место. Стареет, — усмехается. — Но на самом деле, атмосфера тут располагающая. Сосновый лес, запах непередаваемый. Снег хрустит под ногами, все белым-бело. Жаль, что у тебя не было возможности поехать.

— У Всеволода выставка. Я не могу ее пропустить, — поджимаю губы.

— Мне не хватает тебя, — низким голосом произносит Герман.

Закусываю губу. Мы не виделись больше недели. Я жутко скучаю по нему.

Так странно. Мы прожили в одном городе тринадцать лет, но никогда я так не скучала по Титову. А сейчас прямо тоска снедает изнутри. Хоть на стену лезь.

Болтаем с Германом о том, о сем. Он за почти за тысячу километров. Вернется нескоро. Через неделю или две. А там как пойдет.

— Мам, я готова! — кричит Эмилия, и я выхожу из своей комнаты.

Эми уже сидит на чемодане, готовая ехать к бабушке и дедушке.

— Дай мне одеться, и я вызову нам такси.

— Как папа? Ты же с ним разговаривала? Он скидывал мне фотки. Какая красота там, ма!

— Ага. Красиво.

— И он совсем… один…

— Да.

— Скучает, — дергает бровью.

— Скучает по нам, да.

— Мам, так, может… того?

— Чего?

— Мам! Ну что ты? Езжай уже к нему.

Захожусь в громком смехе.

— Поехали к бабушке и дедушке, сводница!

Сначала отвожу дочку на такси к родителям. У них сегодня по плану шашлык и рассказы дочери о том, как она ездила с мамой и папой в Париж. Еще раз.

Мы вырвались в Париж, да.

На недельку только, но ничего.

Это была самая счастливая неделя. Хотя у меня после таких счастливых недель — огромная копилка воспоминаний.

В галерее все как обычно. Суета, движение, волнение.

У Никольского новая выставка. Матери и их дочери. Среди пятнадцати изображений две фотографии — наши с Эми. На одной я обнимаю ее, упираюсь лбом в ее лоб. На другой мы дурачимся в ворохе опавшей листвы.

Изображения разные. Первое фото глубокое, в нем чувствуется трепет и любовь. Второе невесомое, веселое, от такого даже дышится легче.

— Это моя любимая, — Всеволод становится рядом и указывает подбородком на первый снимок, где мы с Эми друг напротив друга.

— Все твои работы прекрасны, — подмигиваю Никольскому.

— Мне твоя помощница написала, что их купили одними из первых.

— Что? — улыбка сходит с моего лица.

— Она так сказала. Их приобрели еще до того, как они были выставлены. Я думал, это ты, — разводит руками.