Бывших не бывает
Шрифт:
– Варвара! – монах вытолкнул имя из себя, как ругательство. – Сука старая! Снова власти захотелось! Мало ей было в Киеве крови… Предупреждали ведь её!
«Как он смеет так о Порфирородной?! К чёрту, Макарий, он прав! И, значит, Ирину предупреждали… Интересно!»
– А кто предупреждал?
– Погоди, позже, – отмахнулся Феофан, – дай подумать!
Некоторое время они молчали. Потом начальник епископской тайной службы, видимо, пришёл к какому-то выводу, потёр ладонью лицо, как будто снимал прилипшую паутину, и ворчливо обратился к собеседнику:
– Давай, выкладывай, что у тебя с Илларионом? С самого начала, как его здесь увидел.
«С самого начала, говоришь? Придётся с самого и обо всём… А ты чего ждал, Макарий? Или не знал,
Феофан слушал внимательно, иногда кивал, но не перебивал ни словом, ни жестом.
«Ну что ж, Макарий, кажется, ничего лишнего ты не сказал…»
Видимо, глаза выдали старого солдата.
– Да не бойся ты! – епископский доглядчик неожиданно закряхтел по-стариковски, усаживаясь поудобнее. – Рассказывал ты – я аж заслушался, но ничего лишнего не сказал. Ну, мне твои тайны без надобности, а потребуется – так в лоб и спрошу. И расскажу, зачем мне то знать надо. Вот тогда и ответишь.
– Уверен, протоспафарий?
– Уверен, уверен, – кивнул Феофан. – Я сегодня много про тебя понял. В том числе и то, что в пыточную тебя тащить без пользы, а если всё как следует объяснить, то нужное сам скажешь, но ничего сверх того. Ну, мне и так хватит. Да и тебе тоже.
– А что ещё ты про меня понял?
– Понял, почему Ларион так тебе доверился. Я не в укор тебе и не в обиду – и мыслей нет насмехаться. Скорей, сочувствую – тебя ведь в гадючье гнездо затащили. Неважно, сами ли затащили или загнали… Нужен ты им сейчас, очень нужен. Вот только закавыка в том, что ты им чужак, а они в своем гнезде стороннего не потерпят, даже если это свой чужак.
– Ну для меня это не новость, – невесело хмыкнул отставной хилиарх. – Она Порфирородная, он патрикий, а я потомственный варикозус [70] .
– Думаю, ты был хорошим солдатом, – Феофан будто не заметил реплики собеседника, – Илларион таких, как ты, знавал немало и привык использовать. Он думает, что видит тебя насквозь, дескать, что там такого может быть – мозоль от каски на подбородке и в башке та же мозоль. Прямой, как копейное древко. Это полезно. Гадюка в темноте хорошо если не видит, так чует, а на свету, бывает, и промахивается.
70
Варикозус (лат.) – страдающий варикозным расширением вен на ногах. Со времён римского полководца Гая Мария это прозвище стало нарицательным именем пехотинца.
Рядом с такими друзьями, как он, выжить порой труднее, чем на поле боя, но ты не зря прожил столько лет в монастыре – сумел убедить его. Научился хитрить, ловчить и кланяться. Десять мыслей зараз думать научился – и ни одной правдивой. Так и надо!
Отец Меркурий распрямился на лавке – до того показались обидными слова епископской ищейки.
– Чего скривился? – опять усмехнулся Феофан. – Обиделся? Зря. Это тебе не щит к щиту сходиться. Тут оружие другое – палатийское, а оружие нельзя презирать… Слыхал я разок, как старый десятник новиков поучал, мол, голуби, в первом бою вы все поголовно обсеретесь, так в том позора нет. Позор будет, если кому из вас случай представится тем говном, что у него по портам течёт, ворогу глаза залепить, а он не воспользуется. Оно хоть и воняет, а чем ворога приложил, то и добро… Вот и ты, брат, так же обязан. За себя и своих людей.
«Вон как он повернул. Палатийское оружие… И ведь прав, ???????!»
– Ты не таился от меня, но этого мало… – Феофан улыбнулся, как улыбается учитель способному ученнику. – Ты же мне, как стратигу на поле боя докладывал – кратко, четко и без лишних подробностей. Но ты же сюда не командира искать пришёл, а союзника. Да и я не могу дать тебе четкий приказ, решив сразу все твои сомнения – не тот случай. Так что давай снова попробуем.
– Что?
– Разобраться в этой каше, брат Меркурий, что же еще? – мягко усмехнулся Феофан. – Забудь про доклад, давай рассказывай. Что вспомнишь. Самые мелкие мелочи. Нам надо понять, что они задумали. И что нам с этим делать. А я, чтобы тебе легче было,
Давно у Меркурия не случалось таких разговоров. Ни духовник в монастыре, ни многочисленные ищейки друнгария виглы, обретавшиеся при войске, ни даже Никодим не сумели так вывернуть его наизнанку и выжать до капли, как сделал это Феофан – и всё это с заботливым выражением лица. Его интересовало все – от того, где стояли свечи в келье у отца Иллариона, и обстановки в гостиной Варвары, до того, о чем Меркурий беседовал в свою бытность в монастыре с Никодимом. Даже насчёт списка книг, имеющихся в монастырской библиотеке, полюбопытствовал, проявив при этом недюжинные знания и в этой области, и в настроениях тамошней братии и настоятеля. Огромного труда стоило отставному хилиарху не свернуть в разговоре на обсуждение философских теорий и не выложить своему собеседнику совсем уж лишнего.
Но зато и прояснилось кое-что. Феофан не только расспрашивал, но и сам на вопросы отвечал, зачастую предугадывая их.
– А ведь обманул тебя Илларион, – заключил он, выслушав рассказ о первой встрече Меркурия с епископским граматевсом. – Вернее, напрямую не обманывал, да так повернул, что ты сам сделал нужные ему выводы и в них уверился.
Никак не мог он стать причиной твоего к нам прибытия. Не успевал просто. И отрока Михаила он первый раз увидал тогда же, когда и я – нынешней весной, а до того о его существовании даже не подозревал. Да и сотней ратнинской не особо интересовался – я бы знал, поверь. Нет, о том, что есть такая, он знал, и об отце Михаиле тоже. Но вот судьбой их без Иллариона распорядились – всё шло к тому, что не будет больше сотни…
По словам Феофана, сотня та сидела в лесах Погорынья, вроде в Туровском княжестве, но подчинялась князю Киевскому, ибо когда-то из Киева её прислали, а князь Туровский над сотником власти не имел. Со временем Киеву она стала не нужна, а Туровскому вовсе без надобности, скорее, лишняя. Раньше помогала поместному боярину дань собирать, но сейчас он уже и сам справляется, зато приходится выделять сотне прокорм из той дани. И хоть князю после того достаточно остаётся, а всё равно жалко, да и ртов хапужистых вокруг него с избытком, и не заткнуть те рты нельзя. Да и выбили ратников в последнем походе. Сильно. А кого не повыбили, те до того без дела застоялись, что кольчуга им жать стала – начали подумывать, что ремеслом жить прибыльнее и спокойней.
– …Отец Михаил к таким настроениям тоже руку приложил, пастырским словом сердца смирял – он это умеет. И не по приказу, просто сам душой болеет за то, что воины против христианских заповедей живут. Будь его воля, всех бы от причастия отлучил, Августин Блаженный [71] , прости господи! И ведь понимает, что нельзя им иначе, а вот не приемлет, хоть ты тресни! Себя переломить не может и не хочет, хотя человек учености редкой и ума недюжинного. Я, признаться, боялся, что не примут его там. Однако зацепился как-то. И приняли, и уважают даже.
71
Блаженный Августин – Аврелий Августин Иппонийский, христианский богослов и философ, влиятельнейший проповедник, епископ Гиппонский, один из Отцов христианской церкви. Защищал учение о предопределении: человеку заранее предопределено Богом блаженство или проклятие, но это сделано им по предведению человеческого свободного выбора – стремление к блаженству или отказ от него. Человеческая история, которую Августин излагает в своей книге «О граде Божием», «первой мировой истории», в его понимании есть борьба двух враждебных царств – царства приверженцев всего земного, врагов Божьих, то есть светского мира (civitas terrena или diaboli), и царства Божия (civitas dei). При этом он отождествляет царство Божие, в соответствии с его земной формой существования, с римской церковью. Августин учит о самодостоверности человеческого сознания (основа достоверности есть Бог) и познавательной силе любви. При сотворении мира Бог заложил в материальный мир в зародыше формы всех вещей, из которых они затем самостоятельно развиваются. Отрицал оправдание убийства в любой его форме, в т. ч. и на войне, и считал, что христианин не может быть солдатом.