Царь Аттолии

Тернер Меган Уолен

Не слишком ли часто я «сэркаю», подумал Костис.

— Понимаю, — сказал Суза. — Тем не менее вы невольно становитесь обладателем определенного количества информации, которую, я уверен, вы пожелаете реализовать, лейтенант.

Костис надеялся, что его лицо не отразило испытанного им в этот момент ужаса. Однако, адмиральский адъютант получил от кого-то свою информацию, и сцена, устроенная Костисом на полигоне, могла навести придворных на мысль, что это у него язык не держится за зубами. Ему очень хотелось развернуться на каблуках и уйти, но он не мог. Он так

же не знал, что ожидает получить от него Суза.

— Не так много, на самом деле, сэр, — сказал Костис. Он вспомнил аудиенцию у царицы. — Он проводит время в одиночестве, глядя в окно.

Он пожал плечами, словно извиняясь за незначительность информации. Брови Сузы сошлись на переносице. Вероятно, он не считал эти сведения незначительными. Было вполне очевидно, что Костис сообщил ему действительно нечто важное.

— Спасибо, лейтенант.

Барон протянул монету, которую Костис после минутного колебания принял, не зная, как отказаться. Затем Суза ушел.

Костис побрел через дворец вниз в казарму, считая себя полностью виноватым, хотя царь и не снизошел до прямого обвинения.

Глава 7

Табурет с громким стуком ударился о стену.

— Я собирался сесть на него, — мягко заметил Арис.

Он лежал на кровати, ожидая Костиса.

— Во всяком случае, я собирался пересесть туда, когда ты придешь. Что случилось?

— Я только что сделал глупость. Ужасную.

— Ты сказал царю, что ты не сплетник?

— Нет, — ответил Костис. — То есть да, я сказал царю. Но я сделал не эту глупость.

— Ты уверен?

В другой раз Костис рассмеялся бы.

— Я сказал царю, что никогда не пал бы так низко, чтобы сплетничать о его личных делах.

— И что?

— В полдень меня вызвала царица и спросила, чем занимается царь, когда уединяется в своих покоях.

— Ах.

— Но я не мог ничего сказать царице.

— Судя по тому, что ты здесь и еще дышишь, что-то ты ей все же сказал?

— Она хотела знать, делает ли он что-то кроме того, чтобы все время глядеть в окно. А я сказал, что не знаю. Думаю, я не сказал ей ничего нового, я ведь не отказывался отвечать, просто я действительно ничего не знаю.

Он поднял руки, призывая Ариса согласиться, что его ответ не заставил его нарушить слово.

— И что дальше?

Арис не торопился выносить свой приговор. Он знал, что случилось что-то еще.

— Потом Суза задал мне тот же самый вопрос.

— Ах.

— Да перестань ты ахать!

— И ты ему сказал?

— Я думал, что это ничего не значит, но теперь мне кажется, что все не так просто. Для Сузы это было важно. А я этого не понял и проболтался.

— Но ты сказал то, что царица и так уже знала.

— Нет, — возразил Костис, — царица догадывалась. Ей просто нужно было подтверждение, правда ли это. — он потер лицо руками. — Я так устал от людей, которые знают больше

меня и оказываются умнее меня. Я хочу вернуться на ферму. После этих умников я запросто смогу поладить с любым из родственничков.

— Ну, по крайней мере, Суза не проболтается, и никто не узнает на этот раз, — успокоил его Арис. — Ты что на меня так смотришь?

— Ну, я ведь должен рассказать ему, не так ли?

Аристогетон не согласился. Шагая по комнате взад и вперед, он пытался убедить своего друга не обременять себя дальнейшими сложностями. Какое значение, в конце концов, имело то, что царь любит глядеть в окно? Что интересного он мог там высмотреть?

Костис не знал и не догадывался.

— Но это важно, Арис. Ты должен понять. Раз это важно для царицы и Сузы, значит, это может быть использовано против него.

— Тогда скажи ему, что тебя расспрашивала царица. Если Суза бросит ему в лицо какую-нибудь гадость, царь подумает, что слухи пошли от царицы. И он ничего никогда не узнает.

Костис покачал головой.

— Если Суза собирается наброситься на него, царь должен знать.

— Почему? — требовательно спросил Арис. — Ты ведь не будешь переживать, если завтра он отравится каким-нибудь деликатесом?

— Не буду, пусть себе травится. Главное, чтобы это не имело ничего общего со мной.

Арис смотрел на него, подозрительно прищурившись.

— Кажется, тебе не все равно, если он отравится, — заметил он.

Костин со вздохом признал этот очевидный факт.

— Если бы он подавился костью и волей божию помер, я бы не переживал. Но я не могу… Наверное, я сейчас похож на старого ханжу Софокла, но я не могу стоять в стороне и смотреть, как его убивают. Я никогда не хотел иметь ничего общего с такими людьми, Арис. Я хотел быть солдатом.

— А еще ты мечтал стать когда-нибудь капитаном гвардии, — напомнил Арис.

— Уже что-то не хочется. Это было до того, как я попал в это осиное гнездо.

— И чего же ты хочешь теперь?

— Вернуть себе хоть каплю самоуважения. Вот вся моя цель. Я расскажу ему о Сузе, расскажу о Сеане и, может быть, с благословения богов, меня сошлют в какую-нибудь колонию не самого строгого режима где-нибудь во Фракии.

— Слышал я об этой Фракии. Только ее чаще называют Сракией, позволь напомнить.

* * *

Твердо решив поговорить с царем, Костис приготовился ждать подходящего случая. Он не посмел заговорить на утренней тренировке на следующий день. Вокруг было слишком много людей, и его могли услышать. Он собирался дождаться, когда царь отпустит своих придворных. Он уже даже начал волноваться, что царь выгонит его вместе с остальными слугами, когда пожелает снова запереться в одиночестве. Кроме того, при завоевании Эрондитеса-младшего царь, кажется, нашел новый способ восстановления душевного равновесия. Между уроками и аудиенциями он иногда выходил в сад. В дни, когда царь находил свободное время в своем расписании, сады пустели. Он мог приказать охранникам занять места в ключевых точках и прогуливаться между ними в одиночестве.