Царь Аттолии
Шрифт:
— А помощник Орнона является домой с синяком под глазом, — закончила Эддис. — Довольны все, кроме бывшего помощника посла.
Комната была небольшой с фресками на стенах и изящными резными панелями, закрывавшими низкий потолок и заставлявшими помещение казаться еще меньше. Здесь не было мебели, чтобы присесть, и крюка, чтобы повесить лампу, поэтому Сеанус некоторое время стоял с лампой в руке, дожидаясь прихода своего отца.
— Мне нельзя приходить сюда, — сказал он. — Мы не должны встречаться.
Эрондитес хмыкнул.
— Я должен получить твой отчет.
— Все
Сеанус пожал плечами, лампа в его руке покачнулась, и тени дико заметались по комнате. Казалось, сатиры на стенах танцуют, украдкой поглядывая на заговорщиков.
— В царской свите уже не осталось ни одного придворного, не запятнавшего себя перед царем. Он уже готов выгнать их всех.
— Еще рано, — сказал Эрондитес. — Я пока не хочу, чтобы он увольнял их. Сначала он должен взять себе любовницу, а потом она скажет ему, кого следует приблизить к себе.
— Вы продвинулись меньше меня, — заметил Сеанус.
Барон сердито фыркнул.
— Потому что она всего-навсего красивая, недавно овдовевшая и глупая задница, которая танцует хуже своей сестры.
— Почему бы не использовать сестру, если она приглянулась царю?
— Она читает Софокла и Эврипида. Любит вышивать. Простодушная и бесполезная незамужняя девица. Зато ее сестра успела дважды овдоветь и вполне готова водить царя за нос. Он должен быть с ней. Я сказал ее отцу приструнить обеих, в особенности младшую. Она больше не будет танцевать с царем. А как насчет тебя?
— Что насчет меня?
— Я не хочу, чтобы тебя уволили вместе со всеми. Ты единственный из его слуг, который должен остаться с ним.
— Конечно, — сказал Сеанус. — Он не отпустит меня.
— Кажется, я слышал иное.
— Он зависит от меня. Остальные слуги не понимают, но мы с каждым днем все больше сближаемся с царем. Он не уволит меня, когда решит выкинуть всех остальных.
— Постарайся убедиться в этом, — предупредил барон.
— Обязательно, — сказал Сеанус.
Когда они ушли, Евгенидис немного передвинулся на одной из балок, поддерживающих стропила крыши. Деревянный потолок являлся, по сути, просто экраном, скрывающим чердак, но не задерживающим звуки. Он сидел в темноте, скрестив ноги, над комнатой, находящейся в стороне от жилья, но при этом недалеко от апартаментов царя. Абсолютно пустая и неподходящая для какого-либо использования, она была гарантирована от внезапных визитов нежелательных свидетелей. Зато архитектор, спроектировавший ее и использовавший деревянный экран вместо потолка, был пра-пра-прадедушкой Евгенидиса. Он назвал эту комнату «гадюшником для заговорщиков».
Бесшумно, как сова, Евгенидис пробрался в свою комнату и скользнул в постель. Уже лежа в темноте он прошептал:
— Итак, Сеанус, мой дорогой. Странно, что я не знал. И бедную Хейро отец наказывает за танцы со мной. Сеанчик, в какую игру ты играешь, а?
Следующим вечером он снова танцевал с маленькой сестрой леди Фемиды, Хейро.
— Это было красиво сделано, — сказал царь.
— Простите, Ваше Величество?
— То, как вы пытались избежать танца со мной и заставили меня настоять на своем приглашении. Только это.
Он указал на танцующих и они расстались. Когда они снова встретились, он сказал:
— Знаете, я слышал, как кое-кто
— Я не понимаю, о чем вы говорите, Ваше Величество.
— Он не понимал, насколько ошибается, — продолжал царь.
— Ваше Величество…
— Отец бил вас, моя дорогая?
Она слегка споткнулась. Он взял ее за руку.
— Вы устали. Позвольте проводить вас на место.
Танцоры вокруг них расступились, и он повел ее к стулу у стены.
— Я могу закончить танец с вашей сестрой.
Ее пальцы крепче сжались на его запястье.
— Всего один танец, дорогая, — пообещал царь. — Потом, клянусь вам, я пойду дальше. Я не могу позволить, чтобы вас избивали, потому что вы пытаетесь спасти меня от хищных когтей вашей сестры. Хотя мне удивительно, почему вы решили, что я стою вашей доброты?
— Может быть, потому что у меня есть глаза на голове, Ваше Величество, — сказала Хейро.
Евгенидис опешил.
— Ну, я рад, что обо мне заботятся. Придется указать вашему отцу, как хорошо иметь умную дочь, восхищающую царя, даже если это не та дочь. Вы всегда можете позвать меня на помощь, если понадобится.
Евгенидис склонился над ее рукой. Он почувствовал, как она вздрогнула и, посмотрев через плечо, увидел ее приближающегося отца.
— Он обязательно спросит, почему вы так пристально на меня смотрели, — предупредила Хейро.
— Пустяки, — сказал царь Аттолии. — Скажите ему, что мне понравились ваши серьги.
— Ваше Величество могли бы потанцевать с моей подругой леди Юнис. Она красивая девушка, — быстро проговорила Хейро.
— Мне нравятся красивые девушки. Кто еще?
Она назвала еще несколько имен, но замолчала, когда ее отец с горящими яростью глазами подошел ближе.
— Она утверждает, что плохо себя чувствует, — раздражительно проворчал царь. — Она предлагает мне закончить танец с ее сестрой.
Лоб ее отца разгладился. Он повел Хейро прочь. Царь вернулся в круг танцующих с леди Фемидой.
Две недели спустя Костис сидел на крыльце столовой, наслаждаясь теплым солнышком, скользящим между стенами двух высоких зданий дворца. Скоро оно должно было скрыться за одним из них. Светило с бесконечным терпением продвигалось по небу, а прохладная тень все удлинялась, постепенно подкрадываясь к лестнице. Скоро она коснется его ног, и ему придется либо передвинуться либо терпеть холод. Если повезет, Аристогетон придет раньше, чем Костису придется принять решение. Арис немного задерживался. Они с Костисом получили трехдневный отпуск и собирались провести его на охоте в горах, выбравшись из суматошного города.
Костис давно собрал свои вещи и провел в ожидании большую часть дня. Странно, теперь Арис был по горло занят своими новыми обязанностями, а жизнь Костиса превратилась в одни сплошные каникулы.
Телеус объяснил, что его положение остается неясным, пока его будущее находится на стадии рассмотрения. Возможно, его переведут в какую-нибудь крепость на границе, а может быть, вернут на старую должность командира отделения. Это обещание озарило надеждой жизнь Костиса и наполнило его дни тревожным ожиданием. В то же время он продолжал в качестве лейтенанта нести вахту на стенах и наблюдать за обучением кадетов на плацу и в учебной казарме.