Царь нигилистов 6
Шрифт:
— Такие вещи трудно бывает скрыть, — мило улыбнулась Вера Ивановна.
А Саша почувствовал себя королем из «Обыкновенного чуда», разбирающим доносы министров друг на друга.
— Тогда Александр Иванович Тургенев говорил, что Тютчев был бы полезен России просвещенным умом своим, — продолжила Вера Ивановна, — а не проектами восточными, а, следовательно, противо-европейскими, а значит антихристианскими и античеловеческими.
— Подписываюсь под каждым словом, — сказал Саша. — За запад меня не надо агитировать.
— Александр Иванович был братом государственного
— Декабриста? — спросил Саша.
— Да, — кивнул Гогель.
— Государь, ваш батюшка, его простил, — возразила хозяйка, — и Николай Иванович уже приезжал в Россию. И сейчас горячо поддерживает проекты крестьянской эмансипации.
— Их многие поддерживают, — возразил гувернер.
После Опочининых Саша заехал в Гостиный двор в книжный магазин Вольфа и попросил всё, что есть Чичерина.
Маврикий Осипович лично принёс «Опыты по истории русского права», изданные Солдатенковым и посвящённые Кавелину, и «Очерки Англии и Франции», изданные там же.
Вольф распорядился подать кофе и усадил дорогого гостя в кресло.
Саша вспомнил, как он когда-то в будущем зависал так за книгами в магазине «Москва», правда без кресла и кофе, просто стоя с раскрытой книгой между рядов полок.
Он отпил из чашечки и раскрыл первую книгу, там была та самая статья про общину. Саша не удержался и просмотрел. Да, Анна Михайловна пересказала близко к тексту.
— Опыты беру, — сказал Саша. — Маврикий Осипович, можете одолжить мне карандаш и чистый лист бумаги.
— Конечно, Ваше Императорское Высочество!
И Саша прочитал Бориса Николаевича прямо в магазине с карандашом и закладочками.
Остальные статьи сборника Саша оставил на потом и переключился на Англию и Францию.
После многословного и не очень содержательного предисловия «Очерки» начинались статьёй «О политической будущности Англии». Саша погрузился в чтение, ожидая встретить пророчества вроде того, что основной проблемой городов двадцатого века будет конский навоз на улицах.
Автор хвалил англичан за энергию, инициативность, способность к самоорганизации и любовь к закону и упрекал за чрезмерную традиционность, вплоть до университетских колледжей, живущих по уставам 15 века, и за излишний аристократизм, впрочем, сдающий позиции демократии. И никаких тебе «наглосаксов».
Местами даже слишком восторженно. В дом англичанина может лить дождь и врываться ветер, но полицейский служитель не может в него войти без законного приговора суда. Англичанин готов идти в тюрьму лишь бы не заплатить несколько шиллингов незаконного, неустановленного парламентом налога. А несколько полицейских охраняют митинги по двести тысяч человек, где честят правительство почём зря, но никто даже не думает прибегнуть к насилию. А гласность составляет основу всей общественной жизни Англии, так что невозможно скрыть злоупотребления.
Гласность даёт слово новым потребностям граждан, а потому Англии не нужны насильственные перевороты, поскольку народ миром
«Очерки» были гораздо откровеннее того, что автор говорил у Елены Павловны. Здесь он просто пел гимн английской политической системе, не отвлекаясь на объяснения того, почему русским это не подходит.
Саша настолько увлёкся, что солнце успело окраситься алым и бросить багровые блики на книжные шкафы, а на столике уже скопилось три пустых чашечки из-под кофе.
— Александр Александрович, мы так опоздаем к Евреиновым, — заметил Гогель.
— Отличная книга! — сказал Саша. — Только продраться через воду в начале. Суть прекрасна. Я беру по две. И той, и другой.
Вольф улыбнулся и кивнул приказчику.
— Как ваши воскресные школы, Ваше Императорское Высочество? — спросил он. — Не нужны ещё буквари?
— Прекрасно! — сказал Саша. — Ушинский подключился к делу, кадетские корпуса, военные школы и гимназии уступают классы по выходным. Учебники точно будут нужны, я пришлю за ними, когда понадобятся.
Саша ничуть не кривил душой, пока он отвлёкся на пенициллин и спасение сначала своего шкодливого кузена, а потом Ростовцева, дело благополучно развивалось без него, и только за декабрь было учреждено пять новых школ в Петербурге.
Саша расплатился за Чичерина, поблагодарил Вольфа, и они с Гогелем спустились вниз к экипажу.
Генерал-майор Евреинов встретил гостей внизу у лестницы, как турецкий султан Константина Николаевича. Саша успел узнать, что Михаилу Григорьевичу немного за пятьдесят, он окончил Институт Корпуса путей сообщения, то есть был военным инженером (что говорило в его пользу), и принимал участие в подавлении предыдущего польского восстания (что было неприятно, но слишком распространено).
Хозяин встретил августейшего гостя в парадном мундире (ибо был предупреждён) и при орденах: Анна в петлице, Владимир с бантом и польский знак отличия за военное достоинство, очевидно выданный царём Польским Николаем Павловичем за победу над мятежниками против императора Всероссийского Николая Павловича.
Держался Евреинов подобострастно, не разгибаясь из полупоклона.
Саша небрежно сдал ментик ещё более подобострастному лакею и пошёл вслед за хозяином.
Конкуренция за право подложить свою дочку под великого князя здесь была неслабая и совершенно очевидная, несмотря на вероятность брака примерно около нуля. Как говориться, «глаза светились надеждой»: от «не от мира сего» Тютчева до весьма практичной Опочининой.
Но стоит ли этим пользоваться, учитывая планируемую либерализацию и связанную с ней свободу слова? Конечно, облить грязью могут и совершенно на пустом месте, но отбрехаться от лжи всё-таки проще, чем от правды. По крайней мере, хотелось бы верить.
— Ваш визит — огромная честь для нас, Ваше Императорское Высочество, — доложил генерал, разливая чай.
Ну, да, Саша мог бы просто оставить визитку в прихожей. Не бог весть! Управляющий Петергофскими дворцами. Ни знаменитый поэт Тютчев, ни древний род Шуваловых, ни потомки Кутузова.