Царица Армянская
Шрифт:
Таги-Усак вошел, придерживая руками свой жреческий хитон, чтоб не
волочился.
— Приветствую тебя, наш господин, вольный человек Арбок Перч! —
сказал он, склоняясь перед ним.
— Чему и кому я господин? Издеваешься?..
Таги-Усак, кланяясь еще ниже, проговорил:
— Как же иначе, Арбок Перч? Если ты восседаешь, как на троне, и по
обе стороны от тебя стоят покорные и бесправные люди, а брат твой перед
тобой на коленях, значит, ты господин,
нами нет равенства.
— Мне ненавистны всяческие правители! — гневно воскликнул Арбок
Перч. — Против них и восстал!..
— Мне тоже не в радость мои правители, — сказал Таги-Усак. — Но и
ты-то ведь стал правителем. Один решаешь судьбы людей своего отряда,
решаешь, что им делать, как жить. Похоже, стремишься, чтобы и тебя
обожествили.
Арбок Перч внутренне негодовал: «Что же это он так, или не верит в
возможность своей погибели?..» И снова ощутил себя скованным, несвободным.
А свободный-то вот он, стоит перед ним в жреческом балахоне, прежний его
друг, собрат по оружию. Стоит и смело говорит то, что думает, никого не
боясь.
Грубо сколоченный стул, на котором восседал Арбок Перч, был под ним
как горячие угли.
— Ну, если не я, брат мой, — по возможности спокойнее заговорил Арбок
Перч, — так кто-то же должен вести людей вперед? Это неизбежно?..
— Да, — согласился Таги-Усак. — Так и порождается власть одного над
другим. Так возникают правящие и подвластные.
Арбок Перч резко повернулся к нему.
— Ну ладно, кончай свою проповедь! Говори, чего хочешь!
— Ясно, чего хочу. Ты бессилен изменить существующее положение вещей,
как комар бессилен изменить направление ветра.
— Но я хочу освободить человека от оков!..
— Освободить его от оков — это значит уничтожить его.
Арбок Перч предложил своему собеседнику треногий стул против себя и
сказал:
— Все — суета сует. Я это понимаю, Таги-Усак. Но ты, умный,
всезнающий звездочет, укажи верный путь. Растолкуй.
— А его нет, того пути, которого ты ищешь. Этот безумный мир каким
создан, таким и будет вечно. Так и будет через тяготы и смуты тщетно
метаться в поисках света. Если допустить, что возможно иссушить все
источники рек, тогда можно допустить, что и желаемое тобою тоже возможно.
Нет, другого пути нету.
— Но укажи хоть малую возможность облегчить существование человека!
— Нет ее...
Речи Таги-Усака бросили в дрожь людей Арбок Перча. Заметив это,
предводитель поспешил сменить тему разговора.
— Однако приехавший по повелению
пока и не изложил, чего он хочет.
— Скорее, я прибыл сюда по желанию царицы. Она, которая ценит тебя,
считает зятем, советует тебе вновь присоединиться со всем отрядом к цареву
войску.
— Этому не бывать! — решительно воскликнул Арбок Перч. — Я верю в
свою силу.
— Понятно, — сказал Таги-Усак. — Будь я на твоем месте, мой ответ был
бы таким же. Однако царица жалеет и тебя, и свою приемную дочь Ерес Эпит.
Она удерживает царя, не дает ему выслать войско против тебя. Но гнев
Каранни велик.
— Я понимаю.
— Тогда будь здоров.
— Счастливого пути. Больше тебе сказать нечего?
— Есть, пожалуй, — проговорил Таги-Усак. — Пожалей свою жену. Я
приметил, она в ожидании. На этом прощай.
— Прощай. Но, может, тебе есть еще что-то сказать?
Таги-Усак улыбнулся.
— Как видишь, я теперь жрец. Если попадешь в беду, можешь
рассчитывать на меня.
С этими словами он вышел.
Арбок Перч долго смотрел вслед своему собрату и мысленно пожалел его:
наверняка однажды падет от руки Мари-Луйс или сам покончит с собой из-за
нее, непременно так будет...
* * *
После коронования Каранни властители земель и провинций заспешили
восвояси.
Но Каранни под тем или иным предлогом все не отпускал их. Новый город
был удивительно веселым. Каш Бихуни расквартировал Драконов полк
неподалеку от бань, в длинном приземистом строении. Там же поставил и
лошадей. Воины без устали острили в адрес посетителей бань. Особенно
доставалось молодицам.
— Э-эй, красавица, отчего твое лоно пустует?
— Из-за таких бесталанных, как ты, — смеясь, отвечали девушки. — Вы
разве мужчины?
— Не отдалась еще храму?
— Жду твоего приглашения, черный бычок!..
Большое оживление царило на базарах, в лавках, где торговали дорогими
диковинными товарами. Всему этому покровительствовала царица. Она
радовалась восшествию супруга на трон. Но это только внешне. Душа ее была
опустошенной, лишь печаль гнездилась в ней. Царя обрела ценою потери мужа,
какая уж тут радость...
В день коронования Мари-Луйс дала понять Нуар, что ей не следует
присутствовать в храме на торжественной церемонии. Неприязни к Нуар она не
испытывала, но теперь уже боялась, как бы та сама не заполыхала ненавистью
к ней. И при этом горевала. Горевала, вспоминая, что сама, своими руками