Царица Армянская
Шрифт:
пропасть. В твоей борьбе ты, Арбок Перч, — враг человека. Люди делают из
кремня точило и носят его с собой не столько для того, чтобы наточить нож,
когда понадобится, сколько для того, чтобы заострить ум. И мы, жрецы,
существуем для того, чтобы помогать таким заблудшим, как ты, вновь обрести
своих богов. Я прибыл сюда потребовать именем царя, чтобы ты одумался и
вернулся на прежнюю стезю. С этим следует поторопиться, чтобы пресечь все
дальнейшие
гору свернуть...
Принесли зажаренного кабана, разрубили его на куски и подали один
окорок Арбок Перчу, а другой гостю-жрецу.
— Угощайся, жрец, — предложил Арбок Перч, — и продолжай точить свои
лясы. От тебя я не жду опасности. Если только не выведешь меня из себя.
Ведь одно время ты восхищался мною и благословлял?..
Разговор разговором, а дух жареного мяса делал свое дело. Они
принялись с аппетитом есть, запивая сочное мясо отменным вином.
Арбок Перч расслабил пояс. Таги-Усаку на миг подумалось: «Не
собирается ли он накинуть его мне на шею?..»
Досыта наевшись, напившись, Арбок Перч сказал:
— Укороти свою речь, у меня много дел.
Таги-Усак извлек из сумы глиняные таблички и начал читать:
— «Я, Каранни, единовластный владыка двенадцати провинций Страны
Хайасы, состоящий в союзе со многими царствами мира, я, победивший царя
хеттов спесивого Мурсилиса, пишу тебе, сын Арбока, отступник Перч, о том,
что ты утратил бога. Положи конец своим разбоям и явись с повинной. Я,
царь...»
Тут Арбок Перч выхватил из рук жреца таблички и кинул их в огонь.
— Говори то, что сам хочешь сказать, Таги-Усак. Нечего мутить ясный
день царевой бранью.
Таги-Усак и взгляда не кинул вслед угодившим в костер табличкам.
— Я хочу сказать, что тебе лучше искать мира, Арбок Перч. Устремляясь
в небеса, ты близок к падению в ад. Сейчас самое время трижды задуматься и
просить о прощении и милосердии.
Арбок Перч снисходительно усмехнулся и сказал:
— Ты хочешь быть мне полезным, друг?
— Очень хочу.
— Так вот, в следующий раз приезжай ко мне не для того, чтобы читать
мораль или извещать об угрозах твоего царя. Привези лучше с собою веселых
женщин, любящих и умеющих спеть и сплясать, чтоб мои парни хоть
сколько-нибудь приобщились к радостям жизни. Тебя здесь встретили на этот
раз жестковато. Но ты уж смирись. А еще советую тебе самому трижды
задуматься и молить небеса о прощении, верный слуга царя.
Разбойники зашумели.
головой Каранни. Кто-то громко закричал:
— Э-эй, люди, а голова-то у царя пустая! Гляди-ка, братцы, пустая!..
И пошла, разгулялась удалая братия. Кто пел, кто плясал.
Таги-Усак испытывал странное чувство. На душе почему-то вдруг стало
светлее. Он попрощался с Арбок Перчем и Ерес Эпит и поспешно покинул
Шаггом.
* * *
Опять пришла весна.
Царь Каранни выслал войско против мятежников с наказом всех
уничтожить.
А Арбок Перч тем временем носился из конца в конец, наполняя грохотом
выси и ущелья горы Пархар. Сила играла в нем — здесь его власть.
— Я отвергаю всех богов! И Мажан-Арамазда с его шлюхой женой
Эпит-Анаит тоже! Их вообще нет! А если и есть, то существуют они только во
вред человеку, как его злые враги! Их надо отринуть, уничтожить!..
Он торжествовал, что и сила-то в нем великая, и воля твердая. Раньше,
когда был рабом, все эти чувства спали в груди мертвым сном.
Мятежники, не унимаясь, налетали на окрестные поселения, крушили там
храмы, идолища богов, разрушали дома властителей и старост, загодя
бежавших подальше от опасности.
Царевы люди сетовали, что Каранни забрал у них войско, держит его при
себе, а их оставил беззащитными. Теперь вот и разбойникам не могут
противостоять.
А между тем простой люд, и особенно рабы, встречали мятежников с
радостью, помогали им.
Как-то люди Арбок Перча ворвались во владения одного из храмов и
потребовали, чтобы жрецы передали им всех своих рабов-служек. Что тут
поднялось: шум, гвалт невообразимый.
— Это храм Мажан-Арамазда! — вопили жрецы. — Его святая обитель. И
никто не смеет здесь ничего тронуть, ни единого камня!..
И тут все было осквернено и разрушено, разграблено.
Арбок Перч с вершины горы наблюдал, как пылает храм, и на миг вдруг
почувствовал страх. В ушах зазвенел крик сожженных заживо. Он в ужасе
схватился за Ерес Эпит:
— Неужто я совершаю грех, жена моя?
Она нежно прижалась к нему:
— Нет, любимый, никакого греха ты не совершаешь. Ты освящаешь и
землю, и небо огнями пожарищ и кровью.
— А кто же тогда греховен, кто?
— Греховны те, кто породил разного рода бредни, предержащие в страхе
все человечество. Греховны все, кто властвуют, — цари, жрецы. Они лживы.