Царица Армянская
Шрифт:
— Каюсь, царица! — вопил он. — Пощади заблудшего. Обещаю сделать все,
чтобы пресечь и опровергнуть страшную ложь! Я помогу тебе!
Мари-Луйс потянулась к опоясывающему ее кушаку, в складках которого
прятала кинжал, но ограничилась тем, что ударила верховного жреца носком в
подбородок, и, отойдя, села на свое место. Если его сейчас уничтожить, а
сделать это ей очень просто, то кто же тогда опровергнет чудовищную
ложь, — как она сможет очистить
еще уничтожать эту мразь.
Верховный жрец лежал распростертым. Он неспособен был о чем-то
думать, только чувствовал, что отныне с удвоенной силой ненавидит
враждебную к богам царицу.
Мари-Луйс сделала ему знак, чтоб поднялся.
Арванд Бихуни встал, оправил свое облачение и хотел сесть, но царица
не разрешила:
— Стоять! Ты не заслуживаешь того, чтобы сидеть в моем присутствии.
Верховный жрец понял, что на этот раз спасен, но все же спросил с
деланной робостью:
— Какую смерть ты мне определяешь, царица?
Мари-Луйс не мигая глядела на него. «О дитя мое, единственное счастье
жизни, я обязана спасти тебя, пусть даже ценою своей жизни!..»
После долгой паузы она сказала в ответ на вопрос жреца:
— Ты не стоишь того, чтобы твоя мерзкая жизнь кончилась от моей руки,
Арванд Бихуни.
— А чего же я вообще стою?..
Царица не ответила. Онемела от боли и тревоги. С трудом придя в себя,
она сказала:
— Ты обязан опровергнуть свою ложь.
— Исполню непременно, царица!..
— Никто!.. Слышишь, никто из тех, кто распространял эту ложь, даже
те, кто хоть краем уха ее слыхали, не должны остаться в живых. И умертвишь
их ты!..
— Будет исполнено, великая царица.
— А теперь сгинь с моих глаз.
Арванд Бихуни поклонился и вышел.
Царица направилась в детскую. Ребенок безмятежно спал с выражением
ангельской невинности на лице. Его черные кудри были схвачены обручем,
увенчанным золотой птичкой.
Мари-Луйс опустилась перед кроваткой на колени.
— О дитя! Мое несчастное дитя!..
И эту ночь, и весь следующий день Мари-Луйс не отходила от сына.
Рассказывала ему легенды и сказки, запомнившиеся еще из детства в далеком
отчем горном крае, играла с ним. И то и дело надевала ему на голову корону
и любовалась.
Мальчик безудержно веселился.
* * *
Дни проходили в стенаниях и страданиях.
Во дворце, в старом и новом храмах каждый день кто-нибудь умирал. То
два-три жреца, то кто-то из придворных. Умирали скоропостижно, загадочно и
таинственно.
Мари-Луйс знала
обещание...
В один из дней царица попросила привести к ней лучшую в городе
жрицу-гадалку. Раньше она никогда такого не делала, всегда порицала
разного рода вещунов-предсказателей. Но сейчас сердце занозой пронзала
такая боль, что надо было любой ценой, пусть хоть ценой самообмана, чуть
успокоиться, погасить огонь души.
Гадалка явилась во всеоружии, с гордым сознанием значимости своего
ремесла. Мари-Луйс сорвала два крупных камня с короны и положила их на
протянутую ладонь жрицы.
— Погадай, что ждет меня завтра, и постарайся хоть отчасти
приблизиться к правде, если можешь. Не лги.
Жрица рассмеялась.
— Да весь мир — это гнездо лжи, царица. Все мы друг друга обманываем.
Я — тебя, ты — кого-то другого, а тот — еще кого-нибудь. Так все во лжи и
пребываем, до самых богов...
— Ладно, ладно, гадай, — прервала ее царица. — Только покороче.
— А что, если мое гадание напугает тебя?
— Царицы не из пугливых.
— Я имею в виду испуг матери.
— Если она мать, то дважды царица.
Гадалка извлекла из кожаной сумы разную ветошь, расстелила все на
ковре и стала носиться вокруг вприпрыжку, то что-то шепча, то всхлипывая,
и при этом ужасно гримасничая.
Наблюдая за ней, царица невольно испытывала чувство омерзения.
Наконец гадалка изрекла:
— Ты погибнешь от низвергнутых тобою идолов! Произойдет это велением
богов!..
Мари-Луйс тихо вздохнула.
— А мой сын?..
— Он будет жить. И придет время, заменит отца своего на троне, станет
царем.
Словно глыба свалилась с души Мари-Луйс, так ей вдруг стало легко. И
мир засиял...
— Кто глаголет твоими устами?
— Боги, которых ты низвергла, царица.
— Так разве они еще есть?..
— Есть, есть, царица. Все до единого. Даже богам не дано низвергнуть
богов в единоборстве...
— Однако, — прервала царица, вновь обретая покинувшие было ее силы, —
говоришь, велением богов все произойдет? А может, по злой воле верховного
жреца Арванда Бихуни?
— Верховный жрец наш, Арванд Бихуни, святой. И он ведь в
отшельничестве. Из-за тебя покинул город, нашел, говорят, приют у
бежавшего еще ранее жреца Таги-Усака, неведомо, где именно.
Царица пристально посмотрела на закутанную во все черное, до самых
глаз, маленькую гадалку. Но та даже не моргнула.