Царская невеста

Воронина Виктория

– Правда хороша девица, Пардус? – обратился он с вопросом к своему пятнистому любимцу, которого самолично выпестовал с детства. Гепард в ответ пренебрежительно фыркнул, считая, что есть дела поважнее девиц.

Машей владели совсем иные чувства. В Посольскую избу девушка вернулась разочарованной и подавленной. Касимовский царь лишь смеялся над ней и не хотел жениться, и она уже не знала, что ей предпринять, чтобы добиться успеха в столь щекотливом деле. Назойливой мухой на задворках сознания крутилась мысль, что ключик к решению ее задачи заключается в словах самого молодого хана, что приручить всякое живое существо можно лишь с помощью любви. Но Маша старалась не думать об этом, ей

молодой татарин вовсе не казался достойным ее девичьего сердца, и она не испытывала никакого удовольствия думая о совместной жизни с ним. И все же дочь воеводы Плещеева намеревалась сделать все возможное, чтобы покорить его сердце и тем самым удовлетворить требования боярина Морозова.

Скоро Маше снова представился случай увидеться с царем Касимова. На следующее утро над городом закружились пушинки первого снега, и Джамиля радостно объявила девушке, что татары будут справлять праздник ранней зимы Каз Омэсе – «Гусиное перо». Позади остались осенняя уборка урожая и приготовление запасов на зиму, и Каз Омэсе означал взаимное угощение, веселые игры и развлечения молодых неженатых парней и девушек, которые не только ощипывали гуся, заготовляя из пуха одеяла, подушки, мясо длительного срока хранения и лечебный гусиный жир, но и приглядывались друг к другу, выбирая себе пару.

С наибольшим размахом праздник наступления зимы отмечали в Ханском дворце. Фатима-Султан разослала приглашения всем знатным женщинам города: пригласила она так же Марию Плещееву на свой пышный прием, причем девушка оказалась одной из первых приглашенных гостий. Маша без особой охоты принялась собираться. Помня не то предупреждение, не то угрозы молодого хана, касающихся его матери, она не горела желанием встречи с Фатимой-Султан, однако это приглашение было сродни приказу, нарушить который не представляло возможным. И Маша отправилась в гарем, захватив подарок для султанши – большой серебряный гребень в ореховой расписной шкатулке.

Фатима-Султан восседала на тронном возвышении среди празднично одетых знатных женщин, выделяясь богатством и великолепием своего царственного наряда. Одежда худощавой султанши состояла из бархатного платья кулмэк насыщенного зеленого цвета, синих штанах-шароварах и длинном желтом камзоле. Ее темное суконное покрывало, отделанное золотым и серебряным тесьмом, закрывало спину и волосы, на голове красовалась остроконечная шапочка кашпу, украшенная тесными рядами серебряных монет, к ней же были приделаны длинные ушные подвески со вставками из драгоценных камней. Пышное нагрудное украшение изю портнихи пришили прямо к платью, по-прежнему тонкий стан владычицы обхватывал большой пояс из золотых пластин. Новые сапоги ичиги матери касимовского царя были сплошь покрыты узорами, даже на высоких каблуках красовался цветочный орнамент. Украшения ее приближенных слуг также стоили немало денег, но выглядели по сравнению с ее драгоценностями блекло и невзрачно.

Вопреки ожиданию Фатима-Султан очень приветливо встретила русскую гостью, громко восхитилась ее подарком, хотя в серебряном гребне не было ничего столь ценного, что могло вызвать восторг татарской владычицы, привыкшей к роскошным дарам. Она любезно предложила дочери воеводы Плещеева принять участие в праздничном застолье, и главный евнух Кизляр-ага отвел девушку за столик в углу, подальше от татарской царицы и ее любимого внука Карима, находившегося на попечении нянек.

Маша заняла отведенное ей место, но выставленные блюда не вызывали у нее аппетита, и это при том, что они могли удовлетворить самый взыскательный вкус гурмана. Восхитительно пахла только что приготовленная рыба, выловленная из Оки, золотистая корочка беляшей с гусятиной сочилась светлым жирком, азу из отборной баранины дворцовые повара потушили с овощами. Большой горкой поднималось на тарелке мучное печенье из обжаренных кусочков теста, перемешанных с медовым сиропом, рядом с

ним красовался крымский темный виноград в вазе из грузинского хрусталя. В кувшинчиках хранился освежающий напиток молочного цвета носивший название буза, а также насыщенный узвар из сухофруктов, подслащенный медом. Все застолье выглядело весьма аппетитно, но у Маши словно комок в горле встал при виде этого гастрономического изобилия.

Девушка призадумалась, что с нею не так и почему ей кусок в горло не идет в отличие от других гостий властительницы Касимова, громко и быстро поедающих еду за своими столиками. Ее же рука не поднималась взять что-либо от услужливо кланяющейся ей евнуха, и смотреть на роскошные яства ей вовсе не хотелось. Возможно аппетит ей перебила хозяйка застолья. Фатима-Султан любезно ее встретила, даже чрезвычайно любезно, но при этом на какое-то мгновение взгляд ее сделался острым и колючим словно чертополох. Вот это различие между внешним приветствием и внутренним неприятием сразу подсознательно насторожило Машу и она, нехотя отведав печенья, начала осматриваться вокруг.

Приемные покои Фатимы-Султан были украшены живописью и цветочными узорами: на стенах можно было видеть, как махараджа в сопровождении свиты едет на большом слоне, охоту татарских ханов на оленей, цветущие сады. В окна мастера вставили разноцветные стеклышки и когда солнце било в них весь зал озарялся радужным сиянием. За перегородкой музыканты играли на сазе, думбре и курае протяжную заунывную мелодию, выражавшую вековую тюркскую тоску по привольным степям, а двенадцать арабских танцовщиц кружились ровным кругом на большом бухарском ковре под эту музыку.

Маша подивилась тому, что у арабских плясуний лица закрытые, а животы голые, и это зимой-то! – но вскоре снова задумалась о своей нелегкой судьбе. С нею соседки – жены знатных беев - избегали общаться, она сидела на отшибе, как чужая на этом празднике жизни, и было непонятно зачем Фатима-Султан пригласила ее сюда. Явно не к добру, но с какой целью султанша хотела видеть ее дочь воеводы Плещеева все еще не могла понять.

Вдруг возник переполох какой бывает, когда единственный петух заходит в переполненный курятник, и мирно дремавшие до того куры испуганно кудахчут и мечутся, пытаясь избежать напора воинственного самца. Некоторые женщины помоложе в волнении спрятали свои лица за широким рукавом бархатных платьев, старухи неодобрительно поджали губы, а ханские наложницы, наоборот, радостно подались вперед, стараясь изо всех сил обратить на себя внимание вошедшего молодого мужчины.

– Зачем пожаловал сюда, Сеид? – недовольно спросила Фатима-Султан у внезапно нагрянувшего сына. – Ты же собирался на охоту!!!

– Передумал, когда узнал какое ты затеваешь пышное застолье, Энкей(мамочка), - небрежно ответил матери хан Ильдар и несколько раз подбросил в воздухе весело визжащего малыша Карима. – Неужели у тебя не найдется для меня куска моей любимой конской колбасы?

– В моих покоях находятся много посторонних женщин, - с нажимом произнесла султанша, намекая на то, что сыну нужно удалиться с затеянного ею пира.

– Не беда, холостому мужчине можно находиться среди женщин в праздник Каз Омэсе, обычай это допускает, - не растерялся молодой хан. Он взял у матери две шелковые подушки, небрежно бросил их на нижнюю ступеньку ее тронного возвышения и улегся на них, выражая свое намерение насладиться пиром, танцами и песнями.

Фатима-Султан молча надулась как делала каждый раз, когда что-то у нее шло не по плану, но открыто возражать сыну, полноправному властителю своего царства не решилась. Она подала знак главному евнуху и две невольницы проворно поставили перед молодым ханом поднос, полный яств. Сладкоголосая певица тем временем начала петь с некоторым придыханием: