Царская невеста

Воронина Виктория

В поисках гусиных крыльев

К берегу спустилась я.

Только о тебе все мысли,

Вдоль по берегу бродя.

Гусиные перья посчитала,

Когда они махали крылами.

на кого же мне взглянуть,

когда я так тоскую, тебя любя.

Когда гусь бьет крылом,

его пух уносит ветер.

А девичья любовь

Остается

навсегда. Да, навсегда!

Слушая любовную песню, хан Ильдар грыз крепкими зубами баранье жареное ребро и посматривал на ту, ради которой вторгся к матери без ее предварительного позволения – на русскую девицу, по-прежнему упорно скрывающую свое лицо. Правда, фата сегодня была короче для удобства приема пищи, и молодой хан мог полюбоваться округлым девичьим подбородком и небольшими губками в форме сердечка. А руки у Марии Плещеевой, мнущей шелковый платочек, были тонкие, изящные – настоящие руки знатной девицы, не знающие тяжелой работы и украшенные дорогими кольцами! Сладко, сладко было представлять, что это она поет татарскую песню «Гусиное перо», обращаясь к нему с признанием. Он никогда ее не видел, однако верил без всяких сомнений в ее красоту. Не вняла она его предостережениям, не уехала из Касимова, но сейчас молодой хан был этому безумно рад, любовные чары околдовывали его незаметно для него самого.

Громоздкая фигура Кизляр-аги заслонила от глаз Ильдара любезную его сердцу девицу. Он недовольно поморщился, собираясь прогнать прочь назойливого главного евнуха, но тут же оставил это намерение. Маша, послушная велению, переданного ей через Кизляр-агу, встала из-за своего столика и подошла к ковровому возвышению Фатимы-Султан.

– Мария Никифоровна, знаю, что в Московии любят пить крепленое вино, и чтобы ты ни в чем не испытывала нужды, жалую тебе чарку этого напитка, - любезно произнесла султанша, и по ее знаку молодой евнух поднес девушке небольшой поднос с серебряной чаркой, накрытой зеленой парчой.

Маша невольно вздрогнула – произошло то, о чем ее предупреждал молодой касимовский царь, она удостоилась сомнительной «милости Фатимы», которая на этот раз состояла из смертельной отравы. Отказаться от нее она не могла, ее просто предадут в руки палачей, и перед смертью ей придется пережить дополнительные муки за то, что она оскорбила владычицу, отвергнув ее «угощение». Маше ничего не оставалось как распрощаться со своей слишком молодой и короткой жизнью на пиру татарской властительницы, и она, стараясь сохранить внешнее достоинство, низко поклонилась Фатиме-Султан и произнесла, протягивая руку к подносу:

– Благодарствую за угощение, милостивая царица!

Но еще один любитель крепкого вина опередил ее.

– Нет, дочь Плещеева, позволь мне выпить вино и совершить с тобой поцелуйный обряд, - вскричал молодой касимовский царь, перехватив у нее серебряную чарку.

– Я должна отдать тебе свое вино, владыка Ильдар? – переспросила, уже ничего не понимая Маша.

– А разве ты не хочешь отдать мне его и просто поцеловаться со мной, Мария Никифоровна?
– с поддразнивающей улыбкой спросил у нее молодой татарин. Он знал, что такой напиток добра его телу не принесет, однако всю жизнь принимал противоядие во избежание отравления врагами и надеялся, что от одной чарки яда не умрет. А вот для Марии Плещеевой подобное угощение означало верную смерть, отказ же от него означал смерть мучительную.

– Сын мой, правоверному мусульманину не подобает пить вино! – воскликнула, обретя дар речи Фатима Султан. Но ее попытка вмешаться в ход событий и остановить безрассудного сына ни к чему не привела.

– Энкей, один раз не считается, - упрямо заявил ей непослушный отпрыск. Он быстро выпил яд, за который она отдала увесистый мешочек серебряных монет заезжему аптекарю и крепко прижался поцелуем к вздрагивающим от волнения девичьим губам. Маша словно провалилась в нечто теплое, бесконечно приятное.

Волны неведомого блаженства катились по всему ее телу, волнуя и будоража ее молодую кровь. Никогда дочь воеводы Плещеева прежде не думала, что мужской поцелуй может быть так сладок и желанен. Она сама невольно тоже захотела ответить поцелуем на поцелуй, однако тут Ильдар-хан сильно пошатнулся, и белая пена обильно выступила на его губах.

– Лекаря! – неистово закричала уже мало что соображающая Фатима-Султан.

Поднялся переполох, но молодой касимовский царь почти не запомнил его подробностей. Сильнейшая боль разрывала его внутренности, и вечером почти все врачеватели города собрались у ложа владыки, чтобы вырвать своего царственного пациента из объятий смерти. Через несколько дней болезнь отступила, Ильдар мог принимать посетителей и первой навестила хана его мать.

Фатима-Султан до сих пор не могла успокоиться после происшедшего в ее покоях инцидента. Только ее сынок мог сотворить подобную глупость – рискнуть своей жизнью ради девицы, лица которой он даже не видел, вовсе не думая при этом о матери в муках и слезах породившей его на свет. А она после смерти своего супруга царственного Арслан-хана все свои усилия вложила в его воспитание, исправно приумножала дворцовую казну, отдала единственную дочь Алма-бике замуж за сибирского царевича Мухаммеда-Кули, лишь бы у Касимова был сильный союзник. Но сын вырос каким-то приземленным, возрождение величия Золотой Орды его не волновало, новым Чингиз-ханом – покорителем Вселенной он стать не стремился. По-настоящему его привлекали только смазливые девицы и увлекался он одной охотой в окрестных лесах. Бабник, одним словом, и шалопай! При всем этом наследник был достаточно умен, чтобы по своей воле расстроить все ее планы, касающиеся его, и хитроумные расчеты.

– Сеид, как ты мог так публично опозориться, - чуть не расстаться с жизнью из-за ничтожной московитки, которую нужно было в первый же день прогнать из Касимова! – вскричала Фатима-Султан, подходя к лежащему сыну.

– Да ничего страшного со мной не случилось. Два дня поболел живот, и все, - пробурчал Ильдар, чувствуя тем не менее себя раздавленным червяком после сильного отравления.

– Когда ты наконец усвоишь, что ты – могущественный чингизид и твой долг перед нашим народом дойти до последнего моря, как завещал твой великий предок! – закатила глаза под лоб его мать, возмущенная его неподобающим поведением.

– Энкей, всему свое время, - несколько нетерпеливо отозвался молодой хан, которому уже порядком надоели материнские наставления. – Запомни, больше ты не причинишь вреда девушке, которая находится под моим покровительством. От Марии Плещеевой ты не избавишься как от Айгуль, и Плещеева станет моей главной женой. После некоторого размышления я решил пойти на брачный договор, который мне предлагает царь Алексей Михайлович, как только обдумаю некоторые условия.

Фатима-Султан притихла, ее Сеид-Бурхан несмотря на болезненный вид был настроен весьма решительно. Она сама в душе сознавала, что перегнула палку разлучив сына с его любимой Айгуль. Хан Ильдар стал неуправляемым после такой потери, внешне он почтительно выслушивал ее слова, а на деле все делал наперекор ее воле.

– Хорошо, женись, если вздумал жениться, - скрепя сердце, произнесла султанша, не желая настраивать против себя сына еще больше – Только пусть эта русская примет Ислам, иначе не приму ее в гареме!

Сказав эти слова, Фатима-Султан с гордо поднятой головой вышла из опочивальни. Ильдар задумчиво посмотрел ей вслед, признавая, что в этом случае мать права. Не только Фатима-Султан, но и его подданные не признают столь полюбившуюся ему силой духа русскую девушку его главной супругой, если она будет иноверкой. Оставалось надеяться на то, что его терпение и находчивость смогут разрешить это затруднение. Молодой хан мечтательно улыбнулся, вспоминая упоительный поцелуй с невестой, присланной ему царем Алексеем. Ради повторения такого блаженства стоило идти против воли матери и ее советников, а также преодолевать строптивость самой Маши Плещеевой.