Царственный паяц
Шрифт:
ЗВЕЗДА И ДЕВА
Вот и звезда золотая Вышла на небо сиять.
Звездочка верно не знает,
Что ей недолго блистать.
Так же и девица красна:
Выйдет на волю гулять.
Вдруг молодец подъезжает —
И воли ее не видать.
Стихотворение хотя и бездарное на мой взгляд, — я подчеркиваю на мой, так как на
иной оно может и теперь показаться далеко не таковым: увы, я слишком хорошо изучил
вкусы и компетенцию в искусстве рядового
всех «лучших» традиций поэтического произведения: здесь вы найдете и
высокопоэтические слова, как, например, «звезда» и «дева», да еще «красна», и размер
«общепринятый и гармоничный»... для слуха обывателя, и такие «гладкие», — не
пропустите, пожалуйста, уважаемый корректор, буквы «л», — рифмы, как «сиять» —
«блистать» — «гулять» — «видать» и, - что самое главное, - конечно, в этом
«образцовом» произведении имеется столь излюбленное классическими поэтами
сопоставление, в данном случае в виде «звезды» и «девы», т. е. дева поступает, как
звезда... Все вышеперечисленные «достоин
ства» разобранного стихотворения дают право критику, выражающему вкусы
обывателя, причислить его - стихотворение, а не обывателя, а если угодно, и обывателя
— к разряду классических... произведений, на мой же взгляд - идиотств...
Подобные этим стихи я писал, к сожалению, достаточно долго, восхваляя в них
«солнце золотое», «синие моря» и «чарующие грезы», и происходило это главным
образом оттого, что я зачитывался образцовыми поэтами, не умея их читат ь...
Значительно ранее этого времени меня стали усиленно водить в образцовую
Мариинскую оперу, где Шаляпин был тогда просто басом казенной сцены, выступал в
24
«Рогнеде» и «Игоре», и об его участии еще никого не оповещали жирным шрифтом. Из
других артистов выступали тогда Стравинский, Славина, Долина, Куза, чета Фигнеров,
Карякин, Бзуль, Фриде, Яковлев, Чернов и др.
Благодаря чтению и слушанию всего этого образцового, в особенности же
благодаря оперной музыке, произведшей на меня сразу же громадное впечатление и
зачаровавшей ребенка, мое творчество стало развиваться на двух основных принципах:
классическая банальность и мелодическая музыкальность... От первого я стал
излечиваться в 1909-1910 гг., от второго же не могу, кажется, избавиться и теперь:
слишком до сей поры, несмотря на всю ее сценическую «вампучность», люблю я оперу,
будь то старая итальянская Доницетти или Беллини, или же последние завоевания
Игоря Стравинского и Сергея Прокофьева, моих громоимянных соотечественников...
Да,
Чайковского, и изысканнейшую эпичность Римского-Корсакова, и божественную
торжественность Вагнера, и поэтическую грацию Амбруаза Тома, и волнистость
Леонкавалло, и нервное кружево Мас- снэ, и жуткий фатализм Пуччини, и
бриллиантовую веселость Россини, и глубокую сложность Мейербера, и - сколько
могло бы быть этих «и»!
Бывая постоянно в Мариинском театре, в Большом зале консерватории у Церетели
и Дракулли, в Малом (Суворинском) театре у Гвиди, в Народном доме и в
Музыкальной драме, слушая каждую оперу по несколько раз, я в конце концов достиг
такого совершенства, что, не раскрывая программы, легко узнавал исполнителей по
голосам. В особенности часто, почти ежедневно, посещал я оперу в сезоны 1905—1907
гг. При мне делали себе имена такие величины, как Л. Я. Лип- ковская и М. Н.
Кузнецова-Масснэ (тогда еще Бенуа), явила свой изумительный промельк Монска,
выступали Джемма Беллинчиони, Ливия Берленди, Мария Гай, Мария Гальвани,
Олимпия Боронат, Зигрид Арнольдсон, Баттистини, Руффо, Ансельми, Наварини,
допевали Земб-
рих и Кавальери. Однако Собинова слышал я не менее сорока раз. Удивительно ли,
что стихи мои стали музыкальными, и сам я читаю речитативом, тем более, что с
детских лет я читал уже нараспев, и стихи мои всегда были склонны к мелодии?
2
С 1896 г. до весны 1903 г. я провел преимущественно в Новгородской губ<ернии>,
живя в усадьбе Сайвола, расположенной в 30 верстах от г. Череповца, затем уехал с
отцом в Порт-Дальний на Квантуне, вернулся с востока 31 дек<абря>1903 г. в
Петербург и начал посылать по различным редакциям свои опыты, откуда они, в
большинстве случаев, возвращались мне регулярно. Отказы свои редакторы
мотивировали то «недостатком места», то советовали обратиться в другой журнал,
находя их «для себя неподходящими», чаще всего возвращали вовсе без объяснения
причины. Вл. Г. Короленко нашел «Завет» «изысканным и вычурным», Светлов
(«Нива») возвратил «Весенний день...» Продолжалось это приблизительно до 1910 г.,
когда я прекратил свои рассылы окончательно, убедившись в невозможности попасть
без протекции куда-либо в серьезный журнал, доведенный до бешенства
существовавшими обычаями, редакционной «кружковщиной» и «кумовством». За эти