Царство. 1951 – 1954
Шрифт:
«Что теперь? — скромно раскланиваясь, принимая восторженные аплодисменты, подумал Георгий Максимилианович, и сам же ответил: Теперь — я!»
После решения Пленума Брежнев еле держался на ногах, его, всего час назад могучего человека, Секретаря ЦК, кандидата в члены Президиума Центрального Комитета, превратили в ничто, разжаловали, растоптали. Он шел с заседания один-одинешенек, никто уже не спешил к нему с угодливой улыбкой, никто не торопился рассказать последние новости или свежий анекдот, никто, предусмотрительно сбавив шаг, не сопереживал вместе с ним тяжелой болезни Сталина; члены ЦК проходили мимо опального, не повернув в его сторону головы, только генерал Грушевой и донецкий секретарь Струев подбодрили старого товарища добрым словом: мол, не отчаивайся, держись! А как держаться, когда тебя сковырнули с
— Политрук, несчастный политрук! — прикрывая за собой дверь Центрального Комитета, шептал бывший вожак.
— Ты не должен раскисать, падать духом! — утешал Брежнева Струев. — Пойдем к Хрущеву!
— Хрущеву, Саша, сейчас не до меня! — отмахнулся Брежнев. — Пропал я, друг милый, пропал!
Расцеловав жену, которая светилась словно весеннее солнце, Георгий Максимилианович прошествовал в столовую и уселся на центральное место. Он оглядел знакомую комнату, массивную полированную мебель, плотные с переливчатым золотом бордовые портьеры, ковры, картины. В доме, казалось, все изменилось, сделалось торжественным, величественным, и понятно почему: теперь он, Георгий Максимилианович, — председатель Совета министров Союза Советских Социалистических Республик, государства, занимающего шестую часть света! Маленков покосился на большую фарфоровую тарелку с изображением Владимира Ильича Ленина, подаренную ему еще в тридцать четвертом работниками Отдела руководящих партийных органов. Тарелка эта с тех самых пор стояла на буфете. В 1936 году рядом с ней появилась другая, с изображением Сталина.
В яростной схватке за власть, вытесняя один другого, бились за трон претенденты на российский престол: Троцкий, Рыков, Бухарин, Молотов. Победителем стал Сталин. Джугашвили-Сталин не отличался сердобольностью, когда надо прикидывался надежным соратником, был обходителен и остроумен, в трудную минуту мог стать отчаянным командиром и горячим организатором самых неподъемных дел. И заявил Сталин о себе, о своих претензиях на власть не поспешно, а сказал лишь тогда, когда подобрался к самой ее вершине, обескровил противников, схватил власть за горло. Сын сапожника был не из робкого десятка.
Самым коварным его врагом был не патрон, выпущенный из винтовки, не артиллерийский залп, страшнее всего был человек, ведь только от человека могло исходить зло, направленное зло, непримиримое. Он был очень осторожен с людьми, очень внимателен, этот бывший семинарист.
Иосиф воспитался дипломатом, сыграло роль здесь и беспробудное пьянство отца, который выпив, хотел нещадно драть сына, и палочное обучение в духовной семинарии (Библию Джугашвили знал назубок), и поспешный первый брак, и первый арест, и первый выстрел из револьвера, от которого свалился к ногам окровавленный противник, и бесконечное чтение книг. Но прислушивался Иосиф не к печатному слову, а к собственной интуиции и еще — наблюдал. «Стоящий рядом еще не друг, а вот недруг — наверняка!» — такой вывод напрашивался целеустремленному юноше.
Джугашвили держался сильных, пока сам не сделался таковым, пока не обзавелся ретивыми попутчиками, которых подпустил почти к самому сердцу, но не впустил в него. Иосиф мерил жизнь по себе, а мерить по себе — есть самая строгая мера. В результате врагов не стало, а он сделался обожаем и любим.
Отказавшись от Бога, Иосиф Виссарионович целиком посвятил себя новой религии — марксизму-ленинизму, под красным знаменем которого собралось несокрушимое пролетарское войско. Народу обещали свободу, равенство, братство, солдатам — мир, крестьянам — землю, просили взамен лишь чуточку терпения, всего чуть-чуть повоевать, всего капельку!
«Грабь награбленное!» — командовали комиссары. Такой призыв многим нравился. И воевали, и отбирали, и крепчала Советская власть.
С новой армией расправляли крылья и новые вожаки.
Примером для подражания стал Ленин, к Ленину Сталин тянулся, Ленина копировал, и не будь Владимир Ильич тяжело ранен отравленными пулями, может, никогда Сталин не добрался бы до трона, но судьба распорядилась иначе. После смерти непримиримого революционера Иосиф хладнокровно нацелился на престол. Методично оттесняя соперников, он, как ледокол, двигался к цели.
Сталин не позволил Ильичу
«Ленинизм-сталинизм! Ленин-Сталин!» — только так произносили эти величайшие имена. Иосиф Виссарионович часто рассказывал, как Ленин выслушивал его советы, вникал в исчерпывающие рекомендации, благодарил за новаторские идеи. В конце концов, стало неясно, чей авторитет выше — Ленина или Сталина? Вроде бы Ленин — основатель первого в мире рабоче-крестьянского государства, отец Октябрьской революции, великий творец! — но, позвольте, а кто же товарищ Сталин? Самый скромный, самый дальновидный, самый отзывчивый, обаятельный и эрудированный человек? Не менее человечный, чем Владимир Ильич?! Отец народов, вождь всех времен, гениальный руководитель, никем не превзойденный военный стратег, провидец — кто же тогда он?! Непонятно. На барельефах, украшающих административные здания, на знаменах, грамотах, государственных документах рядом с профилем Ленина, появился профиль Сталина. Сталинский профиль стоял впереди ленинского, был виднее, понятнее, а Ленин — как бы за ним, как бы сзади, а значит, и авторитета у Сталина больше, и сила сталинская во много раз крепче. Одинокий профиль Ленина уже нигде не отыскивался, теперь Ленин навсегда останется рядом со своим верным учеником и соратником, который, в конце концов, превзошел мудрого учителя. А разве это плохо? Это хорошо! Памятники Ильичу еще кое-где встречались, но их стало меньше сталинских, потому что без Сталина люди уже не могли обходиться. Разбросанные по необъятной стране бронзовые, каменные и бетонные сталинские фигуры были высоки и могучи. Мурашки бегут по коже, когда смотришь на величественные постаменты. В Москве, на месте снесенного собора Христа Спасителя, планировали построить самое высокое в мире здание — Дворец Советов, которое венчала бы 150-метровая фигура Ленина, но Дворец Советов так и не начали строить, а вот Сталинские монументы множились, шагали по стране, они попали в Европу, их готовили для установки в далекой Азии. Может, не надо больше тиражировать бронзовые фигуры Ленина, зачем путать людей?
— Ста-лин! Ста-лин! — в исступлении ревела толпа, проходя демонстрацией по гранитной брусчатке Красной площади.
От мала до велика все говорили о Сталине, у каждого он был на устах. Сталин — это имя, Сталин — судьба огромной страны, история великой эпохи! Куда Ленину до Сталина, лежи себе в Мавзолее и помалкивай! Получалось, что Сталин перерос вдохновителя революции, вытеснил его, затмил.
Но Сталин умирал. На горизонте замаячил образ Георгия Максимилиановича Маленкова. Недаром он присматривался к полузабытому вождю революции, готовясь скопировать с него многое, да взять хотя бы простую ленинскую кепку! Не в пример Молотову и Берии, которые предпочитали фасонные шляпы, Георгий Максимилианович, подражая Ильичу, наденет фуражку. Станет носить в точности такую, какую имел Владимир Ильич, а все эти Молотовы, Берии, Булганины, Хрущевы пусть разгуливают в чем попало!
5 марта, четверг
Юрий Брежнев узнал, что отца сняли, из газеты. Он отшвырнул «Правду», нервно прошелся по комнате и в отчаянии завалился на диван. Послезавтра семья Леонида Ильича должна была переезжать из Кишинева в Москву — а теперь зачем ехать?!
— Ничего хорошего не будет! — сам себе объяснил раздавленный известием юноша: быть сыном Секретаря Центрального Комитета — одно, а обычным студентом — совсем другое.
Юрий учился в Днепропетровске, в Технологическом институте, в Молдавию к матери приезжал на каникулы, а последний раз навещал в Москве отца.
— Москва ни с чем не сравнимый, прекрасный город! — прошептал несчастный студент. Он мечтал поселиться в столице. — Теперь так и останусь сидеть в дыре!
Хрущев крепко спал, когда руки Нины Петровны взяли его за плечи и легонько потрясли.
— Никита, Никитушка, вставай!
— А?! Что?!
— Маленков звонит.
Не надевая тапки, а прямо, как есть, в пижаме и босиком Хрущев побежал к телефону. Вчера он был так измотан, что не пошел на прогулку, а выпив снотворного, завалился в постель.