Царство. 1951 – 1954
Шрифт:
— Ало! Слушаю!
— Умирает! — раздалось в трубке.
Последние два часа Сталин умирал. Он ловил ртом воздух, не мог надышаться, врачи беспомощно стояли вокруг. Лицо Сталина почернело, губы стали тонкие, синие. В какой-то момент несчастный открыл глаза и оглядел пространство безумным взглядом, а потом, подняв левую руку, погрозил ей, может, предупреждая о чем-то, может, угрожая, а может — прощаясь, после чего глаза его снова сделались невидящими, рука безвольно упала. У постели появилась медсестра и сделала укол. Иосиф Виссарионович дернулся, напрягся всем телом, потом часто-часто хрипло задышал. Стоящие вокруг посторонились, пропуская вперед Светлану, за ней протиснулся Маленков,
Через минуту началась агония. Тело вождя тряслось, на лбу вздулись вены, он метался, как раненый зверь, пытался вырваться из мрачного плена. Чтобы больной не свалился на пол, два санитара старательно придерживали его.
— Не помогает укол, — растерянно проговорил считавший пульс академик. Укол был последней надеждой вернуть Иосифа Виссарионовича к жизни.
Вождь замер на своем низеньком диване. Только сейчас стало видно, какой он маленький, рост Сталина был всего сто шестьдесят сантиметров, губы искусаны, неестественно фиолетовы. Он что-то шептал или так казалось. Генералиссимус глотнул ртом воздух — раз, другой, третий и перестал дышать.
— Скорее сюда! — прокричал академик, решаясь любой ценой восстановить дыхание.
Из соседней комнаты спешил здоровяк в белом халате. Этот огромный верзила, скорее силач, чем медработник, ну прямо медведь, всей своей внушительной массой обрушился на Сталина, безжалостно схватил и стал изо всех сил тискать, заламывать, со всей мочи трепать остывающее бренное тело, да так, что окружающим стало жутко. Варварскими действиями здоровяк пытался заставить сердце биться. Светлана тряслась, Валюша рыдала. Ни укол, на который надеялись светила науки, ни изуверские упражнения силача не помогали. Амбал обхватил Сталина сзади, пропустив руки под мышками и приподняв, с удвоенной силой сдавил грудную клетку, голова генералиссимуса с всклокоченными редкими волосами неестественно дергалась, казалось, она, вот-вот отскочит от тела.
— Хватит, отпусти его! — удержал мучителя Хрущев и, обращаясь к, академику попросил. — Бросьте это, пожалуйста, умер же человек, разве не видите? К жизни его не вернуть!
Тело Иосифа Виссарионовича бесчувственно покоилось на диване и остывало. Маленков чуть заметно повеселел.
— Отмучился! — произнес профессор Лукомский.
Светлана стояла белая, как лист бумаги, за все время она не проронила ни слезинки, не вымолвила ни звука.
Как только Сталин умер, Берия, не взглянув на прежнего господина, умчался в Москву.
— Надо бы вызвать на «ближнюю» членов Президиума, — предложил Хрущев и вопросительно посмотрел на председателя правительства.
Маленков пожал плечами — кто теперь сюда поедет? Зачем? Это было уже неважно. Сталина, отца народов, гения, пророка и вершителя человеческих судеб не существовало. Маленков монотонно расхаживал по комнате и явно хотел поскорей исчезнуть. Он тяготился этим местом, стремясь навсегда распрощаться с ним, забыть неприветливый дом, его непредсказуемого, подозрительного владельца. Георгий Максимилианович уселся напротив Хрущева. Со всех сторон раздавались всхлипы, рыдания обслуживающего персонала, который беспрепятственно подходил к покойнику. Хотя все форточки и даже некоторые окна распахнули и сквозняк чуть ли не гулким ветром гулял вокруг, создавалось впечатление, что в сталинском доме нечем дышать.
В комнату, где лежал покойник, набилось полным-полно народа — и охрана, и обслуга, и медработники. Люди толпились
Сталина уже не оберегали, не охраняли, не обмирали в его присутствии. Вокруг ходило множество незнакомых людей, кто-то искоса поглядывал на сидящую в стороне его худую, некрасивую дочь. Было интересно запомнить ее, Светлану, чтобы потом в подробностях рассказывать друзьям, соседям и знакомым содержание этого ужасного весеннего дня.
6 марта, пятница
Валерия Алексеевна Маленкова с важным видом сидела напротив Нины Петровны. Подруги пили чай.
— Теперь все будет по-новому, — важно рассказывала Валерия Алексеевна. — Многое после Сталина предстоит переиначить.
— Видать, время пришло, — отозвалась Хрущева. — Мой только и твердит, что надо в корне жизнь менять!
— В корне, Нина, ничего не поменяешь, не так просто!
— Мужья разберутся! — отмахнулась Нина Петровна.
— Нет, мой без меня не проживет, я его голова!
— Ты умная, ты ректор, а я — больше по хозяйству.
— Теперь мне придется на всех приемах бывать, по командировкам с ним ездить.
— Помогай, помогай!
— Придется из института уходить.
— Как так?
— А что? — вскинула брови Маленкова. — Институт я на первое место вывела, пойди, поищи такой!
Валерия Алексеевна основательно расстроила Московский энергетический — на Красноказарменной улице высились монументальные корпуса, дом для преподавателей, студенческое общежитие. Она приглашала на работу ведущих профессоров, словом, создала серьезнейшее учебное заведение. За целеустремленность, безапелляционность и резкость Берия прозвал ее «Жандарм в юбке».
— У меня не только студенты обучаются, у меня науку вперед двигают! — продолжала ректорша.
— Не представляю, как ты справляешься!
— Все, Нина, хватит! Учебный год доведу и — прощайте.
— Жалко. Мне удобно, что ты там ректором, знаю, что мой Сережа не беспризорник.
— Какой он беспризорник, он наш лучший ученик! О нем в МЭИ легенды ходят.
От гордости за сына Нина Петровна покраснела:
— Весь в отца! Переживаю я за детей!
— А кто не переживает? — Валерия Алексеевна насупилась. — У нас тоже сплошные нервы, волин бывший звонить наладился. «Как ты себя чувствуешь? — спрашивает. — Я по тебе скучаю!». А у Волечки уже муж другой! А тот звонит себе, ни стыда, ни совести! И все под предлогом с ребенком общаться. Игоречек его знать не хочет, дедуля ему отец! Дочь, дуреха, слушает, отвечает. Я однажды трубку выхватила и прямо закричала: «Чего звонишь?! Чего тебе надо?!» А он: «У меня сын растет! Если что, я в суд пойду!» Такого негодяя еще поискать! Наглый, дерзкий, делает вид, что до сих пор в Волечку влюблен! Я уже хотела Георгию нажаловаться, но тут Сталин умер. Теперь-то звонить бросит, испугается, ведь Георгий Максимилианович стал председателем правительства! — самозабвенно проговорила Валерия Алексеевна.
— А может, пусть позванивает, все-таки он отец?
— Твоей Иришке мать часто звонит? — недовольно нахмурилась Маленкова.
— Вообще не звонит.
— А стала бы названивать, да в дверь стучаться, посмотрела б на тебя!
— Я б ее на порог не пустила!
— Так вот!
— Иришка думает, что она наша с Никитой Сергеевичем дочка.
— И правильно думает, и не надо разубеждать!
— Леонид погиб, когда ей два годика было, а Любу в тюрьму забрали.
— У тебя с Иришей все ладненько, а этот нахал танком прет! Ну я ему задам! — пригрозила Маленкова. — Вы к нам в гости в воскресенье собираетесь?