Царство. 1951 – 1954
Шрифт:
Умер отец народов! Умер, ушел! Осиротела страна! Как будем жить без Сталина, что делать?! На поезде, на автобусе, на грузовике, на попутной подводе, пешком, выбиваясь из сил, падая на колючий мартовский снег, рыдая, осиротевшие заплаканные люди прорывались в столицу. Только бы добраться, только бы успеть, только бы взглянуть на милого, ненаглядного человека, который всего себя, без остатка отдавал Родине, и вот — отдал. Кончился товарищ Сталин. Прощай, любимый Иосиф Виссарионович! Прощай, наш драгоценный человек!
Со Сталиным разгромили фашизм, с его именем поднимались из окопов в атаку, и кривились рты бойцов от грозного возгласа: «За Родину! За Сталина!»
Человеческие ручейки сливались в потоки, реки, в огромную неуправляемую, объятую безмерным горем толпу. И выла, ревела толпа и шевелилась, накрывая заплаканный город, захватывая улицы, проспекты, перекрывая бульвары, угрюмо подползая к Красной площади, к Кремлю, устремляясь ближе и ближе к сердцу всеобщей печали — к Дому Советов, где лежало его бренное, облаченное в парадный мундир тело, чтобы отдать последний долг, бросить последний взгляд, вознести последнюю молитву тому, кто столько лет управлял ими. Человеческое море, скованное непередаваемым ужасом потери, страхом, горючими слезами, истерикой, разливалось по притихшей Москве и клокотало.
Накануне состоялось решение Президиума ЦК, где говорилось, что товарища Сталина надлежит забальзамировать и, как отца революции Владимира Ильича Ленина, навечно положить в Мавзолее на Красной площади, для чего следовало соорудить в Мавзолее Ленина новый стеклянный саркофаг. Это ответственное дело поручили известному стеклодуву Никанору Курочкину, именно он делал первый ленинский колпак, а в 1937 отлил из небьющегося рубинового стекла массивные кремлевские звезды. Доступ в Мавзолей, который с этих пор получил имя Ленина — Сталина, будет открыт ежедневно, с двенадцати до шестнадцати часов. Вход в Мавзолей со стороны Красной площади свободный, каждый гражданин или гость столицы сможет прийти сюда и преклонить голову перед вождями. Во многих письмах трудящихся, адресованных Центральному Комитету, говорилось, что хорошо бы всех прибывающих в столицу в обязательном порядке привозить на Красную площадь, в Мавзолей Ленина-Сталина, почтить память самых выдающихся людей. И может быть стоило так поступить? Товарищ Молотов прямо настаивал на подобном церемониале.
— Мы выделим специальные автобусы, которые будут подбирать прибывающих в столицу на вокзалах и привозить на Красную площадь. Это будет идеологически верный ход. Такими действиями мы усилим любовь населения к партии, к Советскому государству, — убеждал Вячеслав Михайлович. С большим трудом удалось его разубедить.
Опыт в деле бальзамирования в Советском Союзе был основательный. Двенадцать человек вот уже без малого тридцать лет следили за телом Владимира Ильича, регулярно проводили положенные мероприятия, чистили, закрепляли, лакировали «шкатулку». Между собой ленинскую мумию медработники называли «шкатулка» — внутри-то там ничего не осталось, давным-давно все было изъято патологоанатомами. Самые важные органы определили на соответствующее хранение. Попали на хранение мозг, сердце, печень, легкие, желудок, почки, селезенка и кое-что другое. Теперь сотрудникам лаборатории предстояло подготовить к демонстрации вторую «шкатулку», а именно — товарища Сталина. Называлось учреждение по обслуживанию нетленного тела Научной лабораторией № 1 Академии медицинских наук.
Сразу после вскрытия Сталина тщательно натерли консервантами, закачали внутрь формалин, подсушили, потом одели, подкрасили и положили во гроб. В специально предусмотренную нишу предполагалось засыпать лед. Для этого сбоку гроба
Никита Сергеевич зашел в Мавзолей со стороны Красной площади. Тут уже разметили место, где установят второй саркофаг, который был заказан на стекольном заводе в городе Гусь-Хрустальный. Инженеры размышляли, как лучше развернуть Ильича, чтобы двоим гениям здесь стало удобно. Ленин лежал, покорно сложив руки, никак не реагируя на суету вокруг. «Ленин, Ленин! Наш Владимир Ильич! Основатель большевистской партии, основатель Советского государства! — думал Никита Сергеевич. — Видел бы ты нас сейчас, товарищ Ленин, что бы ты сказал, похвалил или побил?»
Под прозрачным колпаком, в ровном свете электрических ламп, Ильич покоился величественный, печальный, нереальный человек, но если выключить эти яркие лампы, приглушить грустную музыку и присмотреться — маленький, жалкий. Он не был похож ни на живого, ни на спящего, не походил и на мертвеца. Голова с закрытыми глазами идеально ровно покоилась на подушке, кожа под слабым искусственным освещением была не бледная, но и не розовая, а непонятно какая, точно портфельная кожа; полубезжизненное, без кровинки лицо, аккуратно причесанные короткие волосы, бородка, усики; если присмотреться — алебастровые, а издали — будто живые губы; черный отглаженный костюм, покойно сложенные на груди руки.
— Владимир Ильич! — прошептал Хрущев, склонив голову. — Царство тебе вечное! — и, бросив последний взгляд на застывшего в хрустальном полушарье Ленина, вышел из гранитного Мавзолея.
7 марта, суббота
У учительницы катились по щекам слезы.
— Мы должны проводить товарища Сталина в последний путь! — заикаясь от горя, выговорила она. — Отдать свой долг! — Учительница захлебнулась в слезах.
Многие девочки, ученицы 10-го класса Барвихинской сельской школы тоже плакали.
— На прощание поедут только отличники, — сбивчиво продолжала классная руководительница. — Залетаева! — обратилась она к старосте. — Ты будешь старшей. В час сорок все должны стоять на остановке.
Аня Залетаева тоже плакала, ей было жалко Сталина. На школе и в каждой классной комнате висел траурный портрет.
— Так нечестно, — тихо сказала она, впервые осмелившись перечить учительнице. — Проводить товарища Сталина в последний путь все хотят, не только отличники!
— Да! Да! — загалдели ребята и обступили учительницу.
— Хорошо, всех возьмем! — глотая слезы, согласилась она.
— И Ваня Трофимов поедет, — добавила анина соседка с большой русой косой. — Он поправился и завтра в школу собирался.
Ваня Трофимов был образцовым комсомольцем, два с лишним месяца он болел коклюшем, но в комитете комсомола переизбрать секретаря не думали, Иван пользовался огромным авторитетом у ребят: справедливый, решительный.
— Если здоров, пусть идет, — согласился педагог.
— Как же мы будем без товарища Сталина! — всхлипнула румяная Нина.