Царство. 1951 – 1954
Шрифт:
Далеко от дома, в адской кромешной тьме, где человеческие сердца неизбежно слиплись в комок, лишь вера в Господа Бога, в Иисуса Христа, не давала Марфе умереть. После освобождения торопилась она к единственной и любимой сестренке.
Сестра не сразу узнала когда-то белокурую, шуструю девочку, а как узнала, несказанно обрадовалась! Но в семье сестрин голос был самый последний, поэтому загоститься у милой Люсеньки не пришлось, а пришлось по-скорому уезжать.
— Куда же пойдешь ты? — ломала руки сестрица.
— Не волнуйся за меня, не волнуйся! — целуя
Как знала она, что передав смоленский адрес последней весточкой сыну, распорядился Иван Прокопьевич разыскать ее, и, выполняя волю отца, не мешкая, послал священник за молитвенницей доверенного человека. Так и очутилась Марфушка в Коломне.
— Похож на родителя, очень похож! — крепко взяв батюшку, проговорила старушечка, почти вплотную приблизив лицо Василия к своему.
За годы заключения превратилась улыбчивая Марфа в древнюю старуху, хотя возрастом ей было не более сорока лет от роду. Ничего не осталось в ней девичьего, а лишь мудрость да набожность в каждом движенье. Слабые глаза ее в последний раз углядели сына Ивана Прокоповича, чтобы наконец ослепнуть, чтобы не мешала тягучая явь вглядываться туда, где простой человек не мог ничего различить.
24 августа, понедельник
— Никита Сергеевич! — раздался из трубки радостный голос.
— Я!
— Грохнули американца над Японским морем! Почти до Владивостока, подлец, долетел! — кричал Булганин. — Уйти пытался, но наши ястребки его накрыли!
— Молодец, Николай! Дали гадам по мордасам! — обрадовался Хрущев. — Нечего по нашему небу летать! Бей их, Коля, бей, не жалей!
— Вершинин Никита, молодчина! — ликовал маршал.
— Поздравь его от меня!
— Обязательно поздравлю.
— А Голованов что?
— Индюк надутый! — фыркнул Николай Александрович. — Академию Фрунзе возглавил, а все недоволен. Я ему и «ЗИМ» оставил, и правительственную связь.
— Я б его и из Академии под зад ногой, а ты — связь!
— Через годик, Никита Сергеевич, через годик! Слишком много за него ходоков.
— Молотов с Кагановичем? — ехидно выговорил Хрущев.
— Он им как родной.
— Мне тоже как родной, — причмокнул Никита Сергеевич. — Только я его не люблю!
— Вечно ты отшучиваешься!
— Ну, через годик, так через годик, — примирительно согласился Хрущев. — Мы с тобой, Николай, никуда уходить не собираемся.
— Не собираемся! — молодцевато подтвердил Булганин.
— И не уйдем! — повысив голос, пообещал Никита Сергеевич. — Значит, усрались американцы?
— Усрались! — прогудел министр Вооруженных Сил.
Сегодня Никите Сергеевичу передали очередной том Большой советской энциклопедии, посвященный СССР. Более двадцати тысяч статей краткой информации о молодой, но уже великой стране Советов содержал этот увесистый фолиант. Хрущев взял книгу в руки, открыл и начал читать:
«СССР — Союз Советских Социалистических Республик занимает большую часть Европы, северную и среднюю части Азии. Территория СССР располагается в трех широтах земного
СССР — государство, образованное на основе добровольного объединения шестнадцати равноправных республик, возникших на территории бывшей Российской империи: Российской Федерации, Украины, Белоруссии, Молдавии, Карелофинской республики, Эстонии, Латвии, Литвы, Казахстана, Грузии, Армении, Азербайджана, Туркмении, Киргизии, Таджикистана и Узбекистана.
СССР демократическое государство высшего исторического типа, где все принадлежит народу».
30 августа, воскресенье
Смеркалось, жасминовые кусты обступала тень. Только-только вспыхнувшие фонари были неяркими, расплывчатыми в бледно-сиреневых, робких сумерках. Теплый ветерок вздыхал, поглаживая пышную листву и, как шаловливый щенок, укладывался спать на крыльце, перебирая непонятно откуда взявшиеся там одинокие лепестки.
— Ну что, Нинуля, пройдемся? Смотри, небо какое красивое — словно волшебным огнем горит! — ласково обнимая жену, проговорил Никита Сергеевич.
Они стояли на террасе и смотрели на гаснущий закат.
— Лето кончается, Никитушка!
— Кончается, моя дорогая!
Нина Петровна, взяла любимого супруга под руку, и они двинулись по тропинке.
— Яблоками пахнет! — оглядывая сад, куда привела дорожка, сказал Никита Сергеевич.
Он оставил жену, подошел к ближайшему дереву и стал подбирать с земли опавшие яблоки.
— Никитушка, лучше с ветки сорви!
— Нет, Нина, эти самые зрелые, потому и упали.
Хрущев протер одно, почти прозрачное яблочко носовым платком и надкусил.
— Замечательное! Прямо мед!
Осмотревшись, он подобрал другое, тоже обтер и протянул жене.
— На-ка, попробуй!
Нина Петровна откусила.
— Разве не мед? — улыбался Никита Сергеевич.
— Мед, но лучше с дерева рвать.
Хрущев набрал с десяток крупных яблок и выложил на край дорожки.
— На обратном пути заберем, сок сделаем. У нас давилка есть?
— Есть.
— Жалко, что столько добра пропадает. Надо ребятам с охраны сказать, пусть берут.
— Да они и так за яблоками сюда приходят, — рассмеялась Нина Петровна. — Ты что, думаешь, мы им запрещаем?
— Ничего я не думаю, просто яблоки жалко. Из яблок и варенье замечательное получится, и сок, а если высушить, на компот пойдут. Никак не научимся ко всему по-хозяйски относиться! — расстраивался Никита Сергеевич.
На небе вспыхнули первые звезды. Супруги повернули к реке. Воздух звенел кузнечиками, мошками, где-то вдалеке гулко отозвалась кукушка.
— Кукует! — прислушался Никита Сергеевич.
— Раз, два, три, четыре, пять, шесть… — стала считать «ку-ку» Нина Петровна.
— Не считай, — остановил муж, — что на роду написано, то и случится, никакая кукушка не исправит. Давай лучше вечер слушать. Чуешь, какая благодать?