Царство. 1951 – 1954

Струев Александр Леонидович

— Сразу бы так! — хватаясь за бутылку, засуетился Николай Александрович.

— А материалы эти, — похлопал по отчету о водородном взрыве Секретарь ЦК, — я изучу. Дай команду, чтобы мне по ядерному оружию все без исключения присылали, хочу в суть вникнуть.

— Голову сломаешь. Пусть академики кумекают, какие для бомбы шурупы использовать. Бумаги я тебе пришлю, не жалко, и Неделина заодно. Может он что умное скажет.

От военных маршал артиллерии Неделин курировал ядерные и ракетные испытания.

Булганин разлил коньяк.

— За твое здоровье! — приподнял Никита Сергеевич.

— За наше здоровье! — поправил Маршал Советского Союза.

16 августа, воскресенье

Начальник

Хозяйственного управления Министерства Вооруженных Сил, маленький, толстый, не по годам суетливый полковник Маргаритов ожидал прибытия министра на крыльце. Как только Булганин сел в машину, чтобы ехать на Лосиный остров, полковнику отзвонили. Он еще раз прошелся по особняку, поспешил на второй этаж, где маршал ночевал, и особо пристрастно осмотрел главную спальню. Фрукты в вазе, армянский коньяк, минеральная вода, лимонад, шоколадные конфеты, орешки — все на своем месте. Еще вчера Маргаритов велел пошире распахнуть тяжелые бархатные шторы — вид из окон на пойму открывался потрясающий. Булганину нравилось любоваться на заливные луга, далекий лес и изогнутый краешек реки Пехорки, выступающий из-за деревьев овальной зеркальной поверхностью. Полковник Маргаритов заглянул в просторную ванную с окном в полстены, убедился, что и там порядок — махровые персикового цвета простыни, одеколоны в пузатых хрустальных флаконах, зубной порошок, халаты, тапочки, на полу шерстяной коврик, чтобы о холодный кафель ноги не застудить. В коридоре у самой лестницы, и в спальне на зеркальном трельяже красовались пышные букеты свежесрезанных подмосковных роз, поставленные в серебряные ведра. Булганин любил цветы, в доме они были всегда: в спальне красовались пунцово-красные розы, в гостиной — девственно белые; изумительные букеты гладиолусов украшали веранду и столовую, а как цветы пахли? Волшебно пахли! Воздух повсюду, особенно в спальне, делался трогательно нежным.

— Про шампанское забыли! — охнул начальник хозуправления.

Он дождался, пока наверх подняли бутылки с шампанским, определили их в емкость со льдом, сконструированную наподобие толстостенного бочонка. Полковник осмотрел гостиную с вытянутым вдоль стены широким диваном, с которым соседствовал белый немецкий рояль. Над роялем, проникновенной стариной поражал трофейный гобелен, изображающий королевскую охоту. Шторы на окнах были собраны и красиво подвязаны. Маргаритов удовлетворенно кивнул, через высокий проем вышел на террасу, походил взад-вперед, поставил ровнее плетеное кресло-качалку, на котором любил посидеть министр, и, миновав вторые стеклянные двери, оказался в столовой с резным баварским буфетом и необъятным дубовым столом, где все было готово для трапезы. Придирчиво осмотрев столовую, полковник уставился на застывшую, как изваяние, коротко стриженую дылду Нину Михайловну — сестру-хозяйку, которая нелепо улыбалась, стоя перед камином.

— Смотри у меня, Нина! — пригрозил хозяйственник.

— У нас порядок! — пролепетала сестра-хозяйка.

— Лена с Татой как? — спросил Маргаритов.

— Ждут! — прошептала Нина Михайловна.

— Хорошо, — вздохнул полковник, — иду министра встречать! — со значением добавил он и, оправив китель, поспешил на крыльцо.

Время от времени по Стромынской дороге, скрываясь от посторонних глаз, министр Вооруженных Сил маршал Булганин уезжал на Лосиный остров. В эти выходные он собирался навестить ненаглядную Машеньку, ведь обещал к ней наведаться в воскресенье, но в Малаховку, где министр организовал для возлюбленной домик, ехать душа не лежала, не хотелось встречаться с ее говорливой неугомонной мамашей, а мамаша, как назло, увязалась за дочерью. «Поеду в Покровское», — решил министр и велел начальнику Хозуправления ожидать его на Лосином острове.

В сорока минутах езды от Арбата было патриархально и благопристойно. В старину здесь выстроил охотничий терем царь Алексей Михайлович по прозвищу Тишайший, потом светлейший князь Александр Данилович

Меншиков, махнув рукой на обветшавший старомодный дворец, возвел по соседству просторные хоромы, да так и не удосужился в них пожить, а после — в каких только руках имение не перебывало! Теперь, отремонтированные помещения Покровского находились в ведении Совета министров и числились загородной резиденцией. По существу, этой резиденцией уже несколько лет пользовался исключительно товарищ Булганин. Раз, а то и два в месяц он устраивал в укромном заповеднике самый, что называется, джентльменский отдых. Люди в Покровском были неболтливые, благонадежные, «исключительно сознательные», как справедливо выражался начальник военного Хозуправления.

Машина министра въехала в ворота ухоженного парка и, шурша шинами по розоватому гравию, подкатила к парадному. Николай Александрович вышел. Двери и окна в доме были распахнуты — лето. Откуда-то изнутри доносился девичий смех и звуки рояля. Николай Александрович счастливо улыбнулся.

— Здравия желаю, товарищ Маршал Советского Союза! — отдавая честь, отрапортовал Маргаритов.

— Привет, привет! — кивнул полковнику маршал, ткнул ему в руки расшитую золотом фуражку и увесистую кожаную папку, набитую бумагами: — Неси!

Музыка стихла.

— Какая красота! — оглядывая окрестности, протянул министр. — Как здесь спокойно! — любуясь блеском далекой реки, раскидистыми вековыми липами, затейливыми клумбами и декоративными кустами, умилился он.

Маргаритов распахнул входную дверь.

Министр поднялся переодеться и возвратился в столовую уже в свободном льняном костюме. Любая одежда на нем сидела как влитая, делая седовласую фигуру Булганина импозантной и внушительной. Глядя на молодцеватого, исполненного солидности человека, любой признал бы в нем высокое начальство, таким заметным и убедительным смотрелся министр. И даже пустяковая мелочь в облике: выглядывавшая из-под рукава пиджака запонка, небрежно повязанный галстук, слегка подвернутые манжеты — подчеркивала его исключительность. Рассказывали, что в детстве товарищ Булганин выделялся среди сверстников улыбчивостью и серьезностью одновременно.

Маршал занял место в центре стола, в кресле с мягкими плюшевыми подлокотниками.

— Подавать обед? — осведомился Маргаритов.

— Подавай! — благосклонно кивнул Булганин. — Садись тоже, Боря. Ниночка, налей нам по рюмочке! — попросил он Нину Михайловну.

— Нельзя мне, товарищ маршал! — отнекивался полковник. — Не могу я, не имею права!

— Со мною можно! — вальяжно позволил министр.

Перед тарелкой Булганина стоял красивейший хрустальный фужер с позолоченными краями на продолговатой граненой ножке.

— Мне рюмочку, вон ту, малю-ю-юсенькую! — заверещал хозяйственник. — Хватит, хватит! — останавливал он Нину Михайловну.

— Давай, Боря, — приподнял фужер Булганин. — За победу над врагами!

— За победу, товарищ маршал! — затряс щеками Маргаритов и преданно заглянул в глаза Николаю Александровичу, хотя абсолютно не понимал, про какую победу тот говорит? Над кем победу? Что означает эта победа? Но рассудил просто — министру видней.

Выпили. Булганин слегка порозовел.

— Что за коньяк?

— Армянский, «Двин», — доложил Маргаритов.

— «Двин» Сталин уважал, — отметил Булганин. — Крепкий, сволочь, сорок три градуса, а пьется легко. Мастера по коньякам армяне, ничего не скажешь! Плесни-ка еще.

Полковник бросился исполнять.

— Смотри, Боря, какой цвет плотный, — слегка взбалтывая содержимое, продолжал министр. — А аромат каков? Я «Двин» издалека слышу!

Маргаритов тоже принюхивался.

— Хорош, хорош! — нахваливал министр. — А вино армяне делать не умеют, в рот возьмешь — выплюнуть хочется, приторно-сладкое у них вино и обязательно крепленое. Климат в Армении для настоящего вина не годится, то ли жарко, то ли почва не та, то ли вода, словом, не получается у армян вино. Пусть лучше коньяками занимаются.