Цеховик. Книга 1. Отрицание
Шрифт:
Будто услышав мои мысли она звонит. Я беру телефон и утаскиваю на кухню. Поправляю длинный провод и прикрываю дверь.
– Егор, я теперь для тебя что хочешь сделаю, – с жаром говорит она.
– Благодарность – это замечательное качество, – смеюсь я, – но гораздо лучше, когда желание сделать для близкого всё что угодно является постоянной естественной потребностью.
– Ты это о чём вообще? Ты недоволен что ли? Отказываешься?
– Что ты, что ты! Когда я от такого отказывался?
– От
– Ну вот от такого, всего что угодно, как ты сказала.
– Ну и жук же ты, Егорушка, – говорит она со смехом. – Приходи завтра ко мне на новоселье. Я выходная по графику.
– А кто ещё будет? Докторишку своего не позовёшь, надеюсь?
– Да… Да ну тебя, Брагин! Вечно ляпнешь чего-нибудь! Никого больше не будет. Только ты и я.
– Звучит прекрасно. Только я пораньше приду, сразу после школы, ладно? А то видела, мама у меня строгая.
– Привет ей передай и мою благодарность.
Спать я ложусь, доказывая себе, что я в хорошем настроении. Во-первых, я возвращаюсь на диван. Кажется невероятным, но это правда. Процессы сближения у родителей, оказывается, идут значительно быстрее, чем я ожидал. И это прекрасно. Да здравствует полноценная семья. Надеюсь они будут заняты по большей части друг другом, а не сконцентрируют совместные усилия на моём воспитании.
Во-вторых, завтра пойду к Тане в её собственную отдельную «квартирку» в общаге. Ну разве же это не чудесная новость для истомлённого воздержанием юноши? Про Лиду моя память услужливо не напоминает.
А в-третьих, я поймал змею за хвост и теперь обязательно её вытащу. Изворотливую, хитрую, вороватую и ядовитую змею. Мент, он ведь как хирург. Он делает больно, ради того, чтобы спасти весь организм. А ради этого можно пожертвовать даже чем-то очень дорогим и родным, как батя селезёнкой. Только вот почему я постоянно возвращаюсь к этому и пытаюсь себя убеждать снова и снова? И почему всё чаще чувствую себя Павликом Морозовым? Тьфу. Надо спать!
Я начинаю проваливаться в сон и вдруг вижу Высоцкого. Но нет, это не он, это Глеб… Точно, это Глеб Жеглов!
– А может быть змея – это ты сам? – жёстко спрашивает он. – Может быть, ты и есть уроборос, пожирающий себя? Одной рукой творишь зло, а другой сам себя караешь?
– Стоп-стоп-стоп! – возражаю я. – Давай только без этого пафоса.
– Ладно, – хрипит он. – Давай начнём с другого конца. Вот лично тебе где больше нравится в «несвободном» совке или в «новой жизни», той, что пришла ему на смену?
– Да тут даже спрашивать смешно. Здесь, конечно. Знаешь, сколько людей хотели бы оказаться на моём месте?
– А что лично ты, мент, – он бьёт пальцем меня в грудь, – сделал, чтобы его сохранить?
– А что я могу, школьник
– Не ври себе! Сотни миллиардов народных денег текут мимо казны, ускоряя падение. А ты что делаешь? Собираешься на ставках зарабатывать? Тьфу. Не забудь, вор должен сидеть в тюрьме! Помнишь?
– Это другое! – возмущаюсь я. – Нет, это правда совсем другое, я могу объяснить. К тому же ненадолго. Я их всё равно сдам табачному капитану.
– Делай, что должен, Брагин! И не марай руки! И не ной, кстати.
Сказав это, он поворачивается и идёт прочь.
– Глеб! – кричу я ему вслед. – А если они мне, как семья?! Не Каха, конечно, а…
Он останавливается и пристально смотрит на меня.
– Не бывает чёрного и белого. Даже в самом отъявленном злодее может быть что-то доброе и светлое. И наоборот. Думай, Брагин. Сам думай.
Затем наступает тьма без сновидений.
После школы я собираюсь к Тане. Тётя Люба дала мне сегодня выходной, поэтому сегодня я совершенно свободен.
– Идёшь домой? – спрашивает Рыбкина.
– Нет, Наташ. У меня дела есть, а потом работа, ты же знаешь.
Нет, как это называется вообще?! У нас ведь с ней ничего нет, кроме детского поцелуя в бэкграунде и её фантазий на тему влюблённости. Ничего нет, а я уже вынужден врать и выкручиваться. А если бы мы когда-нибудь поженились? Тьфу-тьфу-тьфу, конечно. Во что бы превратилась моя жизнь?
– Понятно, – говорит она. – Опять с Бондаре…
– Наташа, не начинай, – обрываю её я. – Не начинай, пожалуйста всё сначала, ладно?
Она вздыхает и идёт в раздевалку. А я мчусь на рынок и покупаю пять белых гвоздик. Блин, гвоздики я не люблю, слишком уж они строгие. Советский официоз. Но ничего другого не оказывается.
После рынка сажусь на троллейбус и доезжаю до «Лакомки» на Советском. Покупаю торт. Честно говоря, даже не знаю, сладкоежка она или нет. Беру ещё конфет местной кондитерской фабрики и, вооружённый этими атрибутами нетерпеливого любовника лечу к своей милой.
Она меня ждёт и встречает как того доктора в рентген-кабинете, в халате на голое тело. Кажется это какой-то пунктик…
Я погружаюсь в сладкие и волнующие переживания и следующие за ними события. Время пролетает быстро. Нам никто не мешает и мы предаёмся любовным радостям со всем жаром и неутомимостью, на которые способна только юность. Мне хватает одного взгляда на её роскошное тело, чтобы ощутить новый прилив сил и, кажется, на неё это производит впечатление.
Наконец, насытившись и истощив силы, мы останавливаемся и затихаем.
– Мне кажется, нам надо отметить твоё новоселье и новую работу, – говорю я, испытывая внезапный романтический порыв.