Цеховик. Книга 1. Отрицание
Шрифт:
По её щекам текут слёзы, и… И я понимаю, что знаю эту девушку.
– Егор, – говорит она всхлипывая. – Его-о-о-р…
Произнеся моё имя второй раз, она буквально начинает рыдать.
– Таня, Танечка, что случилось, милая? – бросаюсь я к ней.
20. Инстинкт охотника
Да что с ней произошло? Я обнимаю её, как тогда, на посту.
– Танюша, ну не плачь, не плачь. Всё обойдётся. Тише-тише.
– Меня с работы вы-ы-ы-гнали, – тянет она. – И из общаги то-о-о-же.
– Бедная. Ну что ж с тобой делать-то? Ну пойдём ко мне, расскажешь всё, да спать завалишься. Утро вечера мудренее.
– Мне стыдно перед мамой твоей.
– Да что ты, разве она не человек? Не бойся, пошли. Смотри, это Радж, или Раджа. Помнишь, фильм «Любимый Раджа»? Вот это он, переродился в соответствии с индийскими верованиями.
Раджа стоит вытянув шею и прижав уши. Пытается понять, что это за чудо такое сопливое со мной обнимается.
– Ну что, идём? Ну всё, пошли, а то ты замёрзла уже вся.
Мы заходим в подъезд.
– Подожди, – говорит Таня. – Надо придумать, что маме твоей сказать, а то мне стыдно признаться.
– Ну давай, мне признайся и тогда что-нибудь придумаем. Это из-за врача твоего?
Она кивает.
– Он же тебе симпатизировал вроде?
– Да, – кивает она и опять начинает горько плакать.
– Тань, ну хорош реветь уже. Жалко себя, понимаю, но давай, соберись.
Словно в подтверждение моих слов, Радж тихонько гавкает. Уфф. Он стоит выше на лестнице и с недоумением и нетерпением смотрит на нас. Алё, как бы говорит он, там ужин вообще-то ждёт.
– Он мне намёки делал разные, ну… в общем, что я ему не безразлична. Стихи читал, про книги говорил. Я думала, он мня любит…
Она всхлипывает и прижимает кулачок к носу. Трогательно, конечно, но, всё-таки, продолжай.
– Но ничего не делал, всё болтал только. Мне Люська, соседка по общаге, говорит, надо мол его спровоцировать. Подтолкнуть как-то.
– Спровоцировала?
– Да-а-а-а, – опять ревёт она. – Мы дежурили вчера в ночь. Ну, я говорю, мол зайдите в рентген-кабинет. Он зашёл. А я халат расстёгиваю, а там ничего…
– Ох, Танька, дурная ты. А он-то что?
– А он как разорался, что мол это такое и как только в голову могло прийти, на дежурстве, безответственность и всё в таком духе. Обозвал по-всякому. Утром – докладную. Меня к завотделением. Пиши, говорит, по собственному и скажи спасибо, что не по статье. Он так-то мужик хороший. Ну и из общаги сразу выпнули. А мне куда? К родителям возвращаться? А что я там у нас делать буду? На стройку пойду?
– Ладно, не реви. На стройке тоже медсёстры нужны.
– Я же в мед поступать хотела…
– Пошли уже. Скажем, что уснула на дежурстве, а тебя из-за этого попёрли. Вот и всё. Про докторишку своего не говори ничего.
Она хлопает глазами, пытаясь понять, что это я только что сказал, неужели то самое? Я беру её под руку и тащу домой.
Мы заходим в комнату, когда родители сидят у телевизора. Гоголевская немая сцена значительно уступает по масштабу и глубине реакции мамы. Она встаёт с дивана и огромными глазами смотрит на девицу явно не школьного возраста и с чемоданом в руке. Переводит взгляд с неё на меня и обратно. С неё на меня и обратно.
Я едва сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. Нет, мама, она не будет у нас жить и она не носит под сердцем моё дитя. Надеюсь.
– Мам, это Татьяна, медсестра из больницы. Ты её помнишь?
Мама чуть хмурится. Да, она её припоминает, но что эта Татьяна делает здесь всё ещё не ясно. Может она уколы пришла ставить?
– Здравствуйте, – кротко произносит бездомная медсестра.
Мама только кивает, а вот папа отвечает:
– Здравствуйте.
– Таня попала в тяжёлое положение… – говорю я. – Ой, в ситуацию то есть.
При слове «положение» мама чуть вздрагивает.
– В общем, её выгнали с работы. Внезапно и совершенно несправедливо. Она всего-то на десять минут задремала. Они же сами её в ночь несколько раз подряд поставили безо всякого отдыха, вот и не выдержал человек. А там больному плохо стало, ну и… короче, врач разозлился и устроил бурю в стакане. А завотделением заставил её заявление написать. А там и из общежития сразу велели съехать. Время вечернее, податься ей некуда, вот я и предложил Тане у нас сегодня переночевать. А завтра что-нибудь решится.
Мама всплёскивает руками:
– Конечно, мы всегда рады помочь… Только где спать… Я даже сообразить не могу.
– Да ничего, – отвечаю я. – Я на полу посплю спокойно. Одну-то ночь. Вообще не проблема.
– Так, ладно… – говорит мама рассеянно и чуть прикусывает губу. – Сейчас что-нибудь придумаем… Да-да, придумаем… Вы идите пока поужинайте. Я там твою свинину приготовила. Папину еду только не трогайте, она отдельно.
Я веду Таню на кухню.
– Голодная?
Она несколько раз кивает.
– Спасибо тебе, – шепчет она с благодарностью.
– Танюша, – великодушно отвечаю я, – о чём ты говоришь! Мы же не чужие с тобой. Не переживай, всё наладится.
На сковородке лежат румяные отбивные, в кастрюле пюре, на столе солёные огурцы. Ужин получается шикарным. Пока моя гостья моет посуду, отрабатывая мою доброту, я иду в комнату. Мне нужно позвонить.
Родители сидят и напряжённо шушукаются.
– Вы меня извините, – говорю я им. – Ну как было не помочь человеку? Она же за мной ходила столько дней.