Цена доверия. Кн.2. Протянутая ладонь

Чеп Инна

Когда служанка принесла ей завтрак, Жена уже сидела на кровати с книгой в руках: полуодетая, но решительная. Во сне ей приснилось, что она смогла переспорить отца — небывалое событие! — и взбудораженная этой мыслью и смутными образами то ли из сна, то ли из бредовых видений, вена неожиданно приняла решение попробовать поспорить наяву. И не только поспорить.

— Помоги застегнуть! — приказала она строго, видя на лице вошедшей служанки желание возразить. Матушка, конечно, приказала из постели ее не выпускать. И пусть! Она… Она сама…

Что?

Чужие руки

коснулись спины, взялись за шнуровку. Бажена спросила:

— Где родители?

— Уехали.

Понятно. Почувствовав, что ткань плотно облегла тело, девушка обернулась.

— Пусть заложат летнюю коляску.

Удивление, проступившее на лице служанки, заставило вену улыбнуться.

— Поскорее! — отвернувшись к окну, сказала она, не в силах грозно кричать. Женщина пару секунд топталась на месте, потом, наконец, вышла. Бажена облегченно выдохнула, словно одержала только что значительную победу.

Город! Ей надо в город. К девочкам. К их айфре. К портнихе. К… Куда-нибудь, где она сможет дышать, а не задыхаться. Хотя бы на пару часов. Собраться с мыслями, обрести уверенность, убедить для начала саму себя, что она действительно права. И только потом — идти убеждать родителей. В "Философском диспуте" Игина Красноречивого написано, что оратор способен убедить толпу в чем угодно, если сам верит в то, что говорит. Что ж, посмотрим.

К своему великому удивлению, Бажена действительно через полчаса отправилась в город. А ведь она всерьез думала, какими угрозами заставить слуг ее слушаться. Значит, самой не верилось, что ее приказ исполнят. И все-таки — исполнили. Ее ли в том заслуга? И почему запрягали так долго? Надеялись, что вернутся родители, и сразу станет понятно, что следует, а что не следует им делать? За что накажут, а за что…

Лошадь заржала, кучер что-то недовольно прокричал, взмахнул рукой, а Бажене показалось, что она видит, как кровавые капли слетают с крупа коня…

Глупости. Мать была права, когда говорила, что у нее не в меру пылкое, неуемное воображение. Это была одновременно и спасением, и наказанием для запертой в стенах дома вены. Бажена попыталась унять фантазию и сосредоточилась на проносящейся мимо природе. Но веселая зелень не успокоила ее душу.

Казалось, вот-вот появятся родители, грозно крикнут — и все закончится. Ни долгожданной встречи, ни ветра в лицо, ни ложного мимолетного чувства свободы, которое давала поездка в одиночестве. Даже когда колеса загромыхали по городской мостовой, девушка все еще нервно оглядывалась, ожидая встретиться глазами с удивленными и осуждающими взглядами родителей. Но не встречалась — и вздыхала еще более нервно.

Сестры Тих жили на Старой улице. Бажена оставила коляску за углом, во избежание. Быстрым нервным шагом дошла до двухэтажного городского дома и постучала в дверь. Одно из окон второго этажа было распахнуто, откуда-то из нутра дома доносились легкие, веселые звуки айфры — и это вдруг успокоило Бажену лучше любых слов и мыслей. Пальцы пробежали по воздуху, словно айфра стояла рядом, и Жена могла легко подыграть музицирующим подружкам. Все будет хорошо! Теперь,

под мелодичное пение струн, это стало совершенно очевидно.

Когда дверь открылась, юная вена улыбнулась знакомой рябой служанке и шагнула было внутрь — но та и не подумала сдвинуться в сторону, дабы дать гостье возможность пройти в дом.

— Многоуважаемая вена Хлад, доны всей семьей отбыли в гости и вряд ли прибудут раньше полуночи. — Толстые неухоженные пальцы женщины взволнованно смяли край передника. — Простите, боюсь, вам не удастся их дождаться. Мне крайне горестно сообщать эту печальную новость наследнице столь высокочтимый семьи, но долг…

Бажена замерла. Пальцы пронзило болью, словно струны под ними были настоящими, а не воображаемыми — и струны эти порвались, впившись в ее тело южными климестами.* Музыка — та, что лилась из окна, тоже стихла. В этой тишине Жена почему-то совершенно не слышала рябую служанку, лепечущую что-то нервно и нескладно. Только ветер шумел в ушах. Словно она, как Бескрылая Иояэ***, летела вниз с одного из Вечных облаков.

Хлопнуло окно второго этажа. Закрыли.

Бажена повернулась к служанке спиной. И услышала облегченный выдох. Дверь едва слышно стукнула об косяк, закрываясь.

Старостинка ее не простит. Никогда. И доны Тих никогда ее не примут. Уж матушка об этом позаботится. И не будет никого рядом. Стеклянный кокон срастется с кожей Бажены навсегда, отрезая ее от шумного, веселого внешнего мира.

— По-осторонись!

— Ты где такую купила???

— Не догонишь, не догонишь!

— Я все маме расскажу!

— Цветочки. Из лавки. Под цвет глаз. Ваших. Вот — посмел принести.

— Куда прешь, Лихобор! Под копыта смотреть не пробовал?

Гул голосов обтекал вену Хлад, словно вода — большого клыкастого гиаранта**, потопившего в Лихом море не один человеческий корабль. Бажена вдруг почувствовала себя опять очень маленькой, продрогшей, одинокой. В сердце холодной змеей затаилась обида. Несправедливая обида: матушка давно грозилась нанести донам Тих визит по поводу их "утомляющего приятельства" с Баженой. Видимо, нанесла. Но… Можно же было как-то… Хотя бы честно в лицо сказать, мол, не хотим связываться с твоей семьей…

— …Хлад? Нет-нет, не подходи! Если ее матушка рядом, опять начнет сватать ее за нашего столичного кузена! Давай лучше сделаем вид, что идем в другую сторону! Они, конечно, высокого рода, но такие навязчивые, что у моей матери от них голова всегда болит! А ты знаешь, у нее и без того случаются страшные мигрени! Особенно после обеда.

Слова, ненароком обратившие на себя внимание Бажены, принесли благо и зло одновременно: она наконец перестала стоять столбом посреди городской улицы и бросилась в ближайший проулок, вот только ресницы намокли самым неприличным образом. Вене нельзя так выглядеть…