Цена его любви
Шрифт:
На миг поддаюсь. Просто потому что обессилена. Позволяю прижать себя к крепкой груди. Зарываюсь лицом в горячую кожу.
— Ненормально, Влад, — лихорадочно шепчу, а самой кричать хочется.
Упираюсь кулаками в эту грудь. Что у него там, ледышка вместо сердца? Неужели не понимает, не чувствует?
— Ненормально все это! Я ведь с ума схожу! Я как зверь в клетке по дому все это время металась! Как это думать, где ты и что с тобой, — ты хотя бы представляешь? А теперь… Что теперь… Ты выйдешь за порог, а мне каждую секунду думать, жив ты или нет? Ты же
— Тссссс, — надо же, усмехается, снова волосы мои теребит, на руку наматывает и через пальцы пропускает. — Я же сказал, все хорошо будет, маленькая.
Прижимает к себе снова, и кулаки разжимаются. Нет больше слов. Нет больше ничего. Только слезы обжигающие, горячие с моих глаз на грудь его капают.
— Все будет, Даша. Все. Только подожди.
Оттягивает мое лицо, гладит, водя по коже подушечками пальцев так нежно. Так нежно, как и представить от него невозможно.
— Время сейчас такое, понимаешь. Совсем непростое время, Даааша. Дай срок. Я разгребусь. Всегда разгребался. Все пройдет, все закончится. Все тогда будет. Свидания в самых лучших ресторанах. Время, которое будем проводить вместе. Пляжи, — самые роскошные, каких ты и на картинках не видела. Бриллиантами тебя засыплю, подарками. Королевой будешь.
— Не надо, — шепчу, тянусь, глажу кожу вздутую вокруг его ран. — Не надо, Влад. Ничего этого мне не надо. Не хочу быть королевой. Хочу, чтобы ты жил! Чтобы живой был, понимаешь! Это же… — в ужасе снова осматриваю его рану на плече. — Это же смерть! Мне ты нужен! Не подарки, не курорты, не бриллианты твои! Ты! Знать, что с тобой все хорошо, что будешь рядом, что вечером придешь! Голос твой хотя бы услышать, пока места себе не нахожу! Но и так, все равно — невозможно! Знаешь, как это — знать, понимать, чувствовать, что в любой момент тебя потерять можешь!
Не знаю, как выплеснула. Как сказала. Не думала. Из самого сердца летело, прорывалось.
Только теперь поняла — все бы простила. На все бы закрыла глаза.
Лишь бы был жив. Лишь бы рядом.
Задохнулась, понимая, что его может не стать, что потерять его, — вот такого, невероятного, — навсегда могу. Задохнулась, каждую рану, пусть он и говорит, что царапина, болью собственной ощущая.
Только сейчас, наверное, и поняла. Если его не станет, во мне только черная дыра вместо сердца и останется. Жить не смогу. Не то, что так, как прежде. А вообще.
Так глубоко он вдруг там, в сердце, оказался. Что только вместе с этим сердцем и вырвать можно. И тогда весь мир, вся жизнь в пропасть, в склеп мертвый превратится.
— К черту все это. Ты нужен. Ты, понимаешь? Живой…
Отводит голову, смотрит на меня так странно.
С болью какой-то, со смятением таким бешеным, что снова сердце замирает и сжимается.
— Влад, — мягко, как могу только нежно провожу по его лбу, по щекам.
Неужели никто никогда ему этого не говорил? Неужели он не понимает?
— Человек рядом нужен. Один-единственный человек, понимаешь? Ничего этого не стоит.
Но он не слушает больше.
Притягивает.
Как обезумевший целует волосы.
Скользит руками по телу.
Сжимает больно, так, что синяки наверняка останутся.
Но и сама будто впиваюсь в него.
Соленой страстью. Безумной, больной жаждой. Чувствуя на грани, на запредельном нерве, что он мог и не вернуться. Что вот миги эти — они не бесконечны. Они в любой момент закончится могут. Просто оборваться.
Как одержимая на его такой же поцелуй отвечаю. Набрасываясь, схлестываясь языком с его, переплетаясь губами. Он мнет, раздирает, — и я впиваюсь еще сильнее. Будто в самое сердце его стрелы впускаю и отдаю такие же.
Безумием. По кожу каждым прикосновением.
Лихорадочно лаская, стараясь впечатать в себя каждую клеточку, каждый рваный выдох короткого дыхания.
Задыхаясь от того, как распирает эта дикая потребность. Впечатываться и впечатывать в себя. Сливаться, слизывать жадно с его тела собственные слезы и брызнувшую кровь. Этот миг. Это просто миг. Он в любой момент исчезнет. И я ничего не могу изменить. Никак не повлияю. Ни на что. Все, что могу, — только любить сейчас. Отдавать и впитывать. На максимум. На полную мощность. Как в последний раз.
— Дааааша, — не подготавливает, не ласкает.
Обрушивается сверху, ненасытно дергая ноги в стороны.
Затапливает, заполняет меня всю, до края.
Дикость. Дикость в его взгляде, во мне, во всем.
Это не секс. Это запредельная необходимость слиться в одно. Насытиться.
Переполниться друг другом. На максимум. Звериное, первобытное, не поддающееся ничему на свете. Непостижимое.
Толкается вовнутрь, рваными, жадными толчками, а я его в себя, насквозь пускаю.
Все заслоны сметает, хрипло рыча, снимая соски, сжимая грудь.
Поддаюсь. Притягиваюсь. Еще ближе, еще сильнее.
Вспышка безумная, когда одновременно судорогами исходить начинаем.
Рассыпаясь, разваливаясь, за него руками цепляюсь. Разжать не могу, боюсь. Тяну на себя, толкаюсь грудью в его грудь. Еще сильнее. Еще ближе. Чтобы не оторвали. Чтобы не разорвать. Одним целым вдруг стали, и страшно, безумно страшно целое это потерять. Будто оба тогда исчезнем. Рассыпемся.
И только взгляд его — дикий, безумный.
Когда замирает, выплескиваясь в меня. Глаза прожигает. Впивается руками в лицо.
Больше всех слов. Больше всего на свете.
— Даша…
Мы лежим вповалку. Прижимает меня спиной к своей груди. Так крепко, что ребра трещат, но мне еще ближе хочется. Так, чтобы никогда не отстраниться.
— Верь мне, — перекидывает на спину. Снова нависает огромным телом.
— Ничему не верь. Не страхам своим. Не тому, что увидишь или услышишь. Только тому, что здесь, — подносит мою руку к своей груди. Туда, где так отчаянно, так мощно колотится его сердце. — Этому верь, Даша. В себе и во мне. Что бы ни случилось. Что бы себе не надумала.