Цена его любви
Шрифт:
Будто и нет меня.
Я ждала.
Намеренно долго сидела за столиком, выпив уже несколько лишних чашек кофе.
Да, я все понимаю. И не веду себя, как балованная девочка или ревнивая жена. У него дела. Не нужно его дергать. Как только закончит, конечно, сам подойдет и все мне пояснит.
Но Влад уходит вместе с тем, с кем обедал.
А я судорожно впиваюсь глазами в телефон. Он должен сказать хоть слово! Должен позвонить! Ну же!
— Еще чего-нибудь желаете?
Проходит полчаса, а каждая минута, секунда — будто вечность.
— Спасибо, нет, — поднимаюсь, наблюдая за тем, как Василий, будто тень, тут же вскакивает из-за соседнего столика, чтобы расплатиться и проводить до выхода.
В тишине так и едем домой, а я глаз не могу оторвать от вида заснеженного города. Который вдруг стал обжигающе холодным.
Он не вернулся этой ночью.
Я снова проснулась на ледяных простынях.
Тихо провела рукой по непримятой стороне подушки. Чувствуя, как ледяной осколок забивается в самое сердце.
Но еще слыша внутри себя его слова.
— Верь мне, Даша. Верь. Ты здесь.
Я должна верить. Он знает, что делает. Значит, так нужно.
— Влад Александрович приказал вывозить вас каждый день, как можно больше, — докладывает Василий, как только я выхожу. Как будто вот прямо за дверью стоял и ждал. — Желательно, чтобы вы собрались как можно быстрее.
Только пожимаю плечами.
Собираюсь, как механическая кукла.
Он снова что-то придумал и не хочет меня посвящать.
Может, в доме небезопасно. Возможно, ему нужно здесь с кем-то встретиться. Или те, кто похитили Регину, решили проводить переговоры и он не хочет, чтобы я здесь была?
Вариантов множество, и вряд ли я угадаю хоть с одним из них.
Послушно собираюсь, чувствуя, как всю меня переворачивает.
Он в опасности? Поэтому не хочет быть рядом? Что, черт возьми, на самом деле происходит?
Но Василия или кого-то из его людей спрашивать, конечно же, бессмысленно.
Я бы спрашивала. Дело ведь не в унижении. Не в том, как на меня смотрят, — как на странную зверушку, которая и без того слишком уж долго задержалась в этом доме и в постели Влада, — а я вижу, чувствую на себе эти взгляды охраны, я их ощущаю и прекрасно способна прочитать. Нет. Я бы впилась руками в их воротники и до хрипоты бы спрашивала, трясла бы их, пока не добилась бы ответа. Только вот никто мне ничего не скажет. Влад не посвящает никого в свои дела.
Василий целый день катает меня где-то.
Мы постоянно, как бы случайно, оказываемся на людях.
Все время на виду. В самом центре, заезжаем куда-то перекусить. Везет меня в какие-то салоны, за какой-то одеждой. Механически набираю целый ворох, даже не глядя, а он просто расплачивается.
Среди людей, а будто в самой настоящей тюрьме. Хуже, чем в подвале или подземелье. Потому что нет ничего хуже и страшнее этой его тишины, этой неизвестности.
Только одно живое во всем этом для меня. Тот самый телефон, который
— Влад, — тихо стону, выдыхая в подушку, стискивая простыни в руках, когда поздней ночью укладываюсь в постель, не забывая о телефоне, который всегда, постоянно рядом. — Где же ты? Что с тобой происходит?
Глава 26
Влад.
Дни летели, как безумные.
Разбираться, расставлять все по местам.
Мы бесконечно брали и допрашивали людей, так ничего и не добиваясь. Бесконечно и бессмысленно продолжая обшаривать все возможные места.
Дашу надо было убирать. Убирать от всего этого подальше.
По-хорошему, надо было переселить ее, но черный червяк внутри не давал этого сделать.
Она под ударом.
Вывезти подальше, спрятать — не могу. Тот, кто Регину похитил, он ведь сразу все поймет. Остается только одно — демонстрировать, что потерял к ней всякий интерес. Катать ее одну по городу, пока показываюсь совсем в других местах, с другими женщинами.
На вид выставить, показать, что она одна, не со мной. Что мне больше не интересна.
В идеале — и правда было бы переселить, от дома своего и совсем от меня подальше.
Но, блядь, я совсем не уверен в том, что это сработает.
Любую охрану положить можно, как бы я ее в любом месте не охранял. Способен тот, кто против нас выступил, обмануться? Пока ни концов, ни зацепок по нему найти не можем. А, значит, опасность продолжает существовать. И уж тем более, он достаточно умен, чтобы прикинуть, пропал мой интерес к девочке или нет.
Доказывать ему, что мне она без интереса, глядя, как Даша будет извиваться у него в руках я не готов.
Зубы сводило и суставы, блядь, на физическом уровне выкручивало от необходимости, больной, ненормальной, зашкаливающей потребности прикоснуться к ней. Голос услышать. Прикоснуться губами к ее, таким мягким, таким податливым губам.
Как в бреду даже будто ощущал, как ее нежный рот распахивается, впуская меня. Отдаваясь. Принимая. Нежно. Сладко. Одуренно.
Пьянея от этих ощущений. Пусть даже просто в памяти. На расстоянии. Дурея и разваливаясь на куски, сжимая зубы до хруста, до крошева, чтобы не сорваться к ней, не позвонить.
Потому что знал.
Знал, — стоит мне заглянуть в эти глаза, как небо, что в них плещется, меня прострелит. Стоит только голос, одно даже дыхание, без слов услышать, — и на хрен всего сорвет.
Не сдержусь.
Не смогу выдержать этой бешеной ломки, что всего выкручивает, размалывает на хрен на куски.
Сорвусь. Сгребу в охапку и выпустить больше не сумею.
Не смогу ни секунды, блядь, на расстоянии от нее больше держаться.
Задыхался. Задыхался без нее.
Током простреливало и пулями расшивало насквозь, когда пару раз оказался с ней в одном и том же месте.