Цена его любви
Шрифт:
— Знаю, Север. Знаю. Но что-то пока ты меня не нашел? Такой могучий. Придет время, встретимся. Тогда решишь, убивать меня будешь или со мной рядом встанешь. И, Север. Кончай по схронам шариться. Все равно ни хера не найдешь. А на войну нарываешься. Уже нарвался. Ты мне еще живой нужен. Я всю империю с тобой к рукам приберу. А там решишь, когда дружки твои уже в земле гнить будут, с кем тебе по дороге. Или сестренкой и красавицей своей все-таки пожертвуешь? Гордо останешься на стороне друзей? Решай. И имей в виду. Я рядом. Я, считай, каждое слово твое слышу.
Стакан сам лопается в руке, когда вплескиваю в него из новой отвороченой бутылки.
Херачу кулаком по столу, впечатываясь кожей в осколки, — и не перешибает.
Сбрасываю штаны, отправляюсь под ледяной душ, а жар, что в крови бурлит — ни хрена не проходит. Выжигает на хрен. Все легкие выжигает.
Я действовать привык.
Прогибать и смотреть врагу в глаза.
Идти всю жизнь нахрапом и заливаться хохотом в ответ на все угрозы. На пули, которые в тебя летят. На рваные раны, которые в животе твоем оставляют.
Всему в глаза привык смотреть. Первым вызов бросать и брать свое.
Всю жизнь.
И теперь, блядь, — будто марионеткой на ниточках долбанных себя ощущаю.
Пыльным мешком, который и может только валяться в углу и ждать, пока что-то случиться.
А я все шаги на десять вперед привык рассчитывать.
Сам схемы строить.
Действовать, блядь!
Ледяные струи только больше жара, больше ярости подливают. Будто котел переполняет. Еще немного и взорвет.
— Лютый, — набираю сразу же, как выходу из душа. — Хватит, отсиделись уже, пока я под подозрением был и полную власть принять не мог. Действовать пора. Уже.
Глава 21
Дан Лютый сжал зубы и, как бы ему не хотелось держаться всю собственную дальнейшую жизнь в стороне от всего того дерьма, с которого мы начинали, все-таки начал действовать.
Правильно и жестко. Так, как поступил бы сразу я или любой другой на нашем месте, если бы меня не подставили с этим ножевым Грача. Если бы не тень подозрения, которую на меня кинули, вполне сознательно, все так бы и было с самого начала.
Открытой войны не начали. Да и смысла нет.
Но хватали людей.
Не главных, не тех, кто возглавляет определенную часть того, что под собой уверенно держал Назар.
Подручных. Приближенных.
Тех, кто мог дать ниточку. Помочь дать выход.
Других вариантов нет. Нужно только так. Жестко. И уверенно.
Без беспредела. Без пальбы налево и направо, — это, без доказательств, было бы уже просто чистым мародерством и просто тупой бойней, которая ни хрена бы не дала, кроме того, что и нас бы завалили на один щелчок. И все, что годами выстроено и налажено вышло, вместе с нами бы рухнуло на хрен. Тогда никто бы больше не поднялся. Такие руины восстановлению не подлежат.
Да и целью у нас было другое.
Первым взяли, конечно, человека Грека.
Допрашивали
Ни хрена не выпытали. Ни хера не добились.
И о том, куда Грек уходил той самой проклятой ночью, тоже.
Но у себя оставили, в подвале, даже почти не на последнем издыхании.
Если за этим реально стоит Грек, пусть понимает, просто так не обойдется. Пусть чувствует, — пусть все ощутят, не только он. Мы дышим в спину. И мы — ни хера не расслабились. Ударим в любой момент. На максимум ударим.
После — очередной схрон.
С новой пальбой. С новыми, блядь, ранами и кровью, которую опять, как в юности дурной, хмельной и нарванной вместе смешиваем. На четверых уже. Тигр хоть и не с нами поднимался, у него путь другой, далеко от нас всех был, а идеально вдруг встал в нашу тройку. Не промахнулся Морок. Ни с другом, ни с партнером. Ни разу не промахнулся. А мне казалось, с таким вырасти вместе надо. Но нет. Как-то настолько сплоченно и слаженно все получилось, как будто Тигр всю жизнь был одним из нас. Без слов все понимаем. С полужеста друг друга подхватываем.
Только вот снова — одна пустота.
Ни хера не нашли, ничего не услышали, не выяснили.
— Влад! — рука Лютого перехватывает мою, летящую в косяк очередного подвала, в котором снова нет ни Регины, ни каких-то, хоть малейших следов или наметок.
— Найдем. Землю на хрен, перероем, а найдем.
— Херня, что время другое, Влад, — к нему присоединяется Морок.
Встает рядом, тяжело опуская руку на мое плечо.
— Херня, брат. Мы, если надо, и правда все кровью зальем. Всех схватим. Этикет, цивилизация, бизнес, — блядь, мы за это держаться не будем, если так карта выпадет. Не будем этикетами баловаться. Поверь, я знаю, что это такое — терять своих. Знаю, брат. Никакой бизнес, никакие бабло и власть этого не стоят. Ничего на хрен ценности не имеет, когда своих теряешь.
— Мы люди в первую очередь, Север, — Тигр опускает руку на второе плечо. — Люди, пусть и за всеми этими костюмами и бабками. И именно того, когда человека своего теряешь, никогда себе не простишь. Я в деле. Я если надо, вторую бойню прямо здесь, в столице устрою.
— Мы не остановимся, брат, — кивает Лютый, откупоривая флягу, передавая мне. — Мы тут на хрен все с землей сравняем. Все потеряем, то Регинку твою найдем. Слово мое.
И мы снова на самом деле ничем не изменились.
В пыли и гари. В запахе пороха горьком.
В оборванных, пусть и запредельно дорогих шмотках.
И знаем, — только собственная сила — одна она лишь в нас и есть.
И как в юности оборванной и лихой, злой, — вот снова по схронам, под пулями ползаем. И хрен знает, как и тогда — выгребем или нет.
Ничего на самом деле почти-то и не изменилось. Дороже только стало. Да масштабнее. А по факту — все тоже самое. Уровень другой, людей больше. Но таких, настоящих, которые рядом и на все с тобой пойдут, до самого конца — таких единицы. Практически и нет.