Цена металла

Швырёв Александр

— Это тебе, — сказала девушка, протягивая корзинку. — Там бинты и масло от ожогов. На всякий случай.

— Спасибо, — Дюпон взял корзинку обеими руками, как будто это была реликвия, не подарок. — Не знаю, что сказать.

Сераифна качнула головой.

— Не говори. Ты и так сказал достаточно.

Они оба замолчали.

Дюпон чувствовал, как грудь сжимается — не от боли, а от того, что нет слов, которые можно оставить вместо себя. Он хотел что-то спросить, но не нашёл ни вопроса, ни права. А она вдруг сделала шаг ближе — почти бесшумно, почти неожиданно и поцеловала его в щёку. Это был не

порыв, не страсть, не прощание навсегда. Это было прикосновение, в котором заключалась вся сдержанная нежность, которую она боялась проявлять. Касание, полное надежды и тревоги, веры и сомнения. Тепло её губ задержалось на его коже, как ожог, не от боли — от жизни.

Люк не пошевелился. Только закрыл глаза — на миг. Когда открыл их снова, Серафина уже сделала шаг назад. Щёки вспыхнули, и она отвела взгляд, испугавшись того, что сделала. Он не сказал ни слова лишнего. Не пошутил. Не попытался разрядить тишину. Только посмотрел ей в глаза и произнёс коротко:

— Вернусь.

Девушка кивнула — быстро, почти незаметно. Без слов, без улыбки. Но для него этого было достаточно. Большего не требовалось.

Позади послышался голос:

— Мсье Дюпон, всё готово.

Он поднял руку, давая знак, и направился к джипу. Водитель уже завёл двигатель, второй экипаж ждал сигнала. Люк оглянулся в последний раз. Коумба стоял с прямой спиной, Жоэль всё так же опирался на забор, Мари держала платок обеими руками, как будто не решалась вытереть глаза, а Серафина стояла чуть в стороне, и в этот момент солнце осветило её лицо.

Он забрался в машину и захлопнул дверь. Джип тронулся. Медленно, почти церемониально. Не было прощальных криков, не было взмахов руками. Только взгляды, только движение вперёд, только пыль, поднимающаяся с дороги. И долгий, невидимый след в сердце — от дома, который стал ему ближе, чем всё, что он когда-либо знал.

Жаркое утро выжигало дорогу, петлявшую между холмами и редкими акациями. Машины шли на юго-восток, к Вилль-Роше, старым конвойным маршрутом, известном Дюпону до сантиметра. Он использовал его десятки раз, но сегодня что-то было не так.

Пыль, поднимавшаяся из-под колёс, быстро оседала, ветер был почти мёртв. Птицы в кронах молчали. Даже цикады, эти вездесущие скрипачи саванны, сбились с ритма. Мир словно затаил дыхание.

— Что-то не нравится мне эта тишина, — пробормотал сержант Ламбер, сидевший за рулём второй машины, чуть повернув голову к Дюпону.

— Мне тоже, — коротко отозвался Люк.

Он поднял руку, подавая знак второму водителю — увеличить дистанцию. Но было уже поздно.

Первый взрыв прозвучал глухо, но рвано — как будто земля сама захрипела. Передний джип взлетел на секунду в воздух, потом рухнул, перевернувшись набок. Пламя вырвалось из моторного отсека, дымились двери. Изнутри послышались крики.

— Засада! — рявкнул Ламбер, резко вывернув руль. Вторая машина ушла вбок, почти на откос, но не перевернулась.

Автоматные очереди прорезали воздух. Пули били по капоту, стеклу, двери. Люк рухнул вниз, укрывшись за спинкой сиденья, и одновременно дёрнул за плечо пулемётчика, вытаскивая его вниз.

— Назад! Назад! — закричал кто-то сзади, но это был голос паники.

Засада была грамотной: с обеих сторон дороги,

в кустах, на возвышении. Стреляли скоординированно, короткими очередями, по секторам. У них было преимущество — внезапность и высота. Но они допустили одну ошибку — не учли, кто был во второй машине.

Люк выскользнул из салона, прикрываясь дверцей, и подполз к задней части джипа, откуда открыл ответный огонь из короткоствольного FA-MAS. Не стрелял вслепую - видел.

Один из стрелков высунулся из кустов, делая шаг к дороге — выстрел Дюпона сорвал ему кепку, второй — разворотил плечо. Тот рухнул, завывая.

— Оглушающая! — крикнул Люк и швырнул гранату в сторону левого фланга, где засела пара стрелков. Вспышка, глухой хлопок, и тени в кустах забегали, потеряв координацию.

Сержант Ламбер успел вытащить одного раненого из первого джипа, но второй боец остался внутри — живой или мёртвый, никто не знал. Пламя уже лизало бензобак.

— Капитан! — раздался крик. — Раненый! Глухой! В бедро!

Люк обернулся — за машиной сидел их пулемётчик, парень по фамилии Рено, держась за ногу, из которой сочилась кровь. Его губы были серыми, лицо — как пепел. Пуля прошла на вылет, но артерию, похоже, не задела. Ещё один выстрел — и кто-то упал на обочине, затихнув. Противник отступал — но не все.

— Дым! — скомандовал Люк, перекатываясь за колесо. — Право! На тринадцать часов!

Боец бросил дымовую гранату, и белое облако рванулось вверх, отсекая правый фланг противника. В этот же момент Дюпон выдернул запасной магазин, вставил с точностью часового механизма, выдохнул — и начал стрелять. По траекториям. По вспышкам. По шансам.

Взрыв на обочине — вторая граната, на этот раз наступательная. Группа наёмников, пытавшаяся обойти с фланга, была накрыта осколками. Кто-то из них, крича, катился вниз по откосу, обхватив окровавленный бок.

Из дыма появился человек — один из наёмников, высокий, в пустынной расцветке, с РПК наперевес. Его глаза встретились с глазами Дюпона всего на долю секунды. В этих глазах не было ненависти — только удивление. Как у охотника, который сам попал в ловушку.

Выстрел. Одиночный. Прямо в шею. Тело рухнуло, скользнуло по траве, застыло.

— Капитан! — снова голос Ламбера. — Они отступают! Право — чисто! Центр теряет координацию!

— Бей по хвосту! — отрезал Люк.

Машин не было — только пехота, мобильная, хорошо обученная, но без прикрытия. Они не рассчитывали на сопротивление, тем более — на Дюпона. Несколько выживших бросились назад, к узкой тропе в кустарнике, откуда, видимо, пришли. Один прикрывал остальных — стрелял от бедра, почти вслепую. Профессионально, но обречённо. Ответный огонь срезал его, как буря ломает сухую ветку.

Бой стихал. Оставались лишь стоны, догорающая передняя машина и пыль, вновь опустившаяся на дорогу. Второй джип был изрешечён, но двигатель работал. Боец достал аптечку, в то время как другой, прямо на земле, тщательно и методично перебинтовывал Рено.

Люк подошёл к телу, что упало ближе всех. Лежал молодой человек, совсем юный — едва ли лет двадцати. На запястье татуировка — британская символика, но грубо сделанная. Рука сжата в кулак.

— Эти не из местных, — произнёс Ламбер, подойдя сзади. — Белые. По манере — родезийцы. Или ЮАР.