Цепи его души
Шрифт:
— Что такое, Лотте?
— Любуюсь замком его светлости.
И тобой.
Он приподнял брови, скользнул по приближающемуся величию равнодушным взглядом.
— Замок как замок.
— Замок как замок?! — воскликнула я.
— Да. Разве что сверкает, как праздничная ель.
Я шумно вздохнула.
— Неужели тебе ни капельки не нравится?!
— Я рад, что нравится тебе, — он подался вперед и взял мои руки в свои.
Нет, я просто не понимаю! Как… как можно оставаться равнодушным к такой красоте?! Разумеется, он много где побывал и много всего повидал,
На последней мысли я осеклась.
«Мы в подземелье замка моего отца, мисс Руа».
Что я знаю об отце Эрика? Что он был бессердечным чудовищем, что держал свою жену взаперти и выжег из сына магию, чтобы заменить новой силой. Но… кем он был?
Решив, что сейчас это не подходящая тема, сделала себе заметку спросить после праздников. Или когда-нибудь попозже, когда Эрик сможет говорить об этом так же легко, как мне сейчас думается о леди Ребекке.
Удивительно, но он оказался прав: после того письма мне стало легче. Пусть правда оказалась не самой приятной, а временами очень жестокой или проникновенно-грустной, я понемногу отпускала сидящие занозами в сердце обиды. Вытаскивала их и выбрасывала одну за другой, позволяя любви залечивать ранки. О том, какой будет встреча с леди Ребеккой, я тоже предпочитала не думать. Послезавтра мы уезжаем в Фартон, там все и решится, а сейчас…
До ворот оставалось всего-ничего, и волнение вернулось, а вместе с ним вернулся и бешеный стук сердца.
— Значит, замками вас не впечатлить, месье Орман, — сказала я, глядя ему в глаза.
— Нет, — Эрик покачал головой.
— А чем впечатлить?
— Сегодня ночью я тебе покажу.
Сказано это было так, что я вспыхнула ярче артефакта, а пока приходила в себя, экипаж уже преодолел последние футы колеи, и колеса загромыхали по мощеному двору замка. От неожиданности я отпрянула, выглянула в окно: двор освещали разноцветные фонарики, переливающиеся, подмигивающие, раскрашивающие полумрак классикой палитры. Здесь не было яркого света, но за счет снежных воротников на стенах и подчеркнутой такими же мерцающими огоньками подъездной дорожки (прямо по камню!), создавалось ощущение, что я очутилась в сказке.
Возможно, так оно и было, потому что когда к экипажу подбежали слуги в расшитых ливреях, сердце вообще пропустило удар. Эрик помог мне закрепить накидку и поправить волосы в тот самый миг, когда распахнулась дверца.
— Милорд. Миледи, — мужчина склонился, указывая в сторону высоких дверей и широченной лестницы, которой мог позавидовать даже Королевский театр.
Ой, мамочки.
Я чуть не споткнулась, когда выходила: к счастью, Эрик был рядом. Он меня поддержал и вовремя увел в сторону от щербины на камне.
Широко распахнутыми глазами я смотрела на стоящий перед нами экипаж, тоже весьма богато оформленный, а вдалеке у ворот уже цокали копыта лошадей (приехал кто-то еще).
— Ой, мамочки, — повторила я.
Теперь уже вслух.
—
— Не волнуйся? Тебе легко говорить!
Каждый шаг по лестнице давался мне с трудом, ноги словно свинцом налились.
— Помнишь, что ты сказала, когда мы собирались гулять ночью? — Эрик наклонился к моей щеке.
— Что?
Я сейчас имя-то свое забуду, не говоря уже о том, что я там сказала.
— Что рядом со мной ты ничего не боишься.
— А…
Ни на что более осмысленное меня не хватило, потому что слуги распахнули перед нами двери, и просторный, высоченный и огромный холл поглотил нас в прямом смысле этого слова. Сначала над нами раскинулось ослепительное сияние роскошной многоярусной люстры, а ввысь взметнулись гобелены, на которых были изображены магические схватки. Витражные окна и правда были (видимо, именно они служили здесь основными источниками света днем), но рассмотреть их не хватило времени.
К нам приблизился степенный дворецкий с лакеем, которые забрали верхнюю одежду, на приветствия которых я ответила сквозь какой-то странный шум в ушах, и только потом — Луиза и его светлость. Все, что мне удалось отметить — это совершенно потрясающее платье герцогини: цвета вина, как лепестки темной розы, подчеркивающее и без того яркую внешность. Оно, то есть платье, было из плотного атласа (женщинам ее возраста полагалось носить такие ткани), а рубиновое ожерелье лишь оттеняло его. На этой мысли на меня напал ступор.
Глаза распахнулись еще шире, так и остались, словно в них вставили спички, а в рот словно ваты натолкали. Сейчас я при всем желании не смогла бы выдавить из себя ни слова, и от этого мне вдобавок ко всему стало трудно дышать.
— Орман, — жесткий голос де Мортена и улыбка Луизы. — Мисс Руа.
Его светлость даже коснулся моей руки губами, и когда я склонялась в реверансе, мне почудился скрежет моих коленей: настолько деревянной я себя сейчас чувствовала.
— Де Мортен. Герцогиня, — Эрик на удивление легко поцеловал Луизе руку.
— Как добрались?
— Превосходно.
— Мисс Руа, вы прекрасно выглядите, — понимаю, что это был дежурный комплимент, и на него достаточно: «Спасибо, ваша светлость», но во мне неожиданно проснулась говорливость:
— Благодарю. У вас чудесные гобелены. И все чудесное, ваша светлость тоже чудесная. То есть я хотела сказать, что у вас чудесное платье. Но и то, что в платье, конечно, тоже.
Кажется, умение вовремя замолчать, это не про меня, потому что у Луизы расширились глаза.
— Простите, — сказала я, — я просто переволновалась. Меня действительно очень впечатлили гобелены.
Неожиданно ее светлость рассмеялась:
— Да, я вижу, — сказала она. — Уже несколько лет говорю мужу, что сцены магических битв — это не совсем то, чем стоит встречать гостей, но пока побеждают традиции.
— Традиции — то немногое, на чем держится мир. Проходите в залу, — де Мортен чуть отступил в сторону и кивнул на ожидающего слугу. — Почти все гости уже прибыли, дожидаемся лишь немногих, в том числе ее величество Брианну и принца-консорта.