Цепи его души
Шрифт:
Эрик молчал долго, но потом все-таки произнес:
— После того случая в подвале я ни разу не чувствовал ее.
— Ни… разу?!
Он покачал головой.
— Ни разу. Такого не случалось с того дня, как отец провел обряд замещения. Сколько я себя помню, она всегда была во мне, но сейчас ее нет.
Затаила дыхание.
— И она больше никогда не вернется?
— Не знаю. Но даже если вернется, я сумею с ней справиться. Ради нас.
Не дожидаясь ответа, он притянул меня к себе и поцеловал. Так мягко и упоительно-нежно, что все мысли вылетели из головы, а вернулись лишь когда он отстранился.
— Ты будешь читать письмо?
Его слова быстро спустили с
Письмо.
Письмо от леди Ребекки так и осталось нераспечатанным, я убрала его в тумбочку, и мне почти удалось о нем забыть. Почти, потому что когда мы ужинали, я старалась говорить о чем угодно, только чтобы не вспоминать конверт с тонким запахом ее духов, а во время занятий магией мне действительно удалось выбросить письмо из головы. Сконцентрировавшись на учебе, я ни разу о нем не вспомнила. Возможно, не вспомнила бы вообще, если бы не Эрик.
— Нет.
— Нет?
— Не хочу. Думаю, я прочту его после праздников.
— А что изменится после праздников, Шарлотта?
Не знаю. Думаю, ничего, но я была не готова к тому, что там будет написано. Если я прочитаю еще хоть строчку о своем недостойном поведении или о том, что должна приехать в Фартон, чтобы не позорить ее еще больше…
Честно говоря, я думала, что смогла отпустить случившееся, но я не смогла. Так и не получилось: стоило вспомнить, как леди Ребекка подхватывала меня на руки и кружила над луговыми цветами, а после — как кормила меня пропитанными снотворным булочками, внутри все переворачивалось. Всевидящий, да она даже ни разу не вступилась за меня перед мисс Хэвидж, а ведь достаточно было одного слова, чтобы эта картонная старая дева перестала меня третировать. Она позволила отцу запереть меня в темноте, одну, совсем кроху, и все это — зная, что я ее дочь!
— Я знаю, о чем ты думаешь, — Эрик коснулся моей руки.
— Неужели? — это вышло резко, но он руки не убрал.
— Моя мать меня ненавидела.
От скупого безразличия этих слов я вздрогнула. Вздрогнула, потому что меня прошило морозом, как строчкой швейной машинки: больно, до одури, и этот мороз плеснул в мою кровь, заставляя поежиться. Я повернулась к Эрику, но на этот раз он сидел неестественно прямо, опираясь раскрытыми ладонями на колени и не глядя на меня.
— Я нашел ее дневник, спустя много лет после ее смерти. Сын чудовища и дитя насилия — такими эпитетами меня наградили, — он усмехнулся. — Она ненавидела меня и желала «выжечь из своей жизни», как и любое напоминание обо мне. Ненавидела, но держалась из-за меня, не наложила на себя руки, не пыталась сбежать, чтобы не оставлять меня одного с отцом. Парадокс, правда? Поэтому пока твоя мать жива, Шарлотта, позволь ей быть с тобой откровенной. Возможно, она сожалеет о том, что сделала, а может быть, нет, но поверь, знать это гораздо лучше, чем оставаться в неведении.
— Не думаю, что она ненавидела тебя, Эрик, — хрипло прошептала я.
Ком в горле изменил мой голос до неузнаваемости.
— Ты говорил, что твой отец запер ее и держал в неволе. Она ненавидела его… и себя.
— Теперь это все неважно, — Эрик поднялся. — Я просто хотел сказать, Шарлотта: прочти письмо. Что бы там ни было, тебе станет легче.
Он бросил взгляд на тяжелые часы на каминной полке и направился в ванную комнату, на ходу расстегивая жилет. Я же смотрела ему вслед, не в силах двинуться с места.
Думая о том, что он только что сказал.
И о том, что ждет меня за печатью конверта.
Моя дорогая Шарлотта,
если ты сейчас читаешь это письмо, значит, ты нашла в себе
Мы с твоим отцом любили друг друга. Любили не в том романтическом смысле, который принято вкладывать в эти слова авторами сентиментальных романов, нет, это было нечто гораздо большее. Когда мы познакомились, он путешествовал по миру, чтобы запечатлеть красивые места на холсте. Да, он тоже был художником, и магию ты унаследовала именно от него. Она была светлой, удивительно светлой — такой же, как он сам, такой же, какой у нас родилась ты.
Я вышла за него замуж вопреки воле отца, вышла и уехала в Вэлею. Рауль де Кри, так его звали. Возможно, ты не поверишь, но его имя до сих пор отзывается в моей душе теплом, а на губах — улыбкой. Долгие годы я не позволяла себе думать о нем, но сейчас, когда я наконец осознала, сколько лет потеряла впустую, я могу себе это позволить. Могу позволить думать о единственном мужчине, которого я любила по-настоящему. Думаю, что Рауль был тем единственным, кого я вообще любила, но с его смертью это чувство меня оставило.
Хочу, чтобы ты знала, он погиб, спасая тебя, Шарлотта.
Рауль происходил из семьи графа де Кри, это достаточно знатный род в Вэлее. Насколько мне известно, его старший брат унаследовал все состояние, но не смог им достойно распорядиться. Он был казнен за жестокость и бесчинства, которые творил над своей молодой женой и другими женщинами, все его имущество было арестовано тоже, а дом выставлен на торги. Но я отвлеклась…
Рауль утратил расположение отца, потому что выбрал стезю художника. Тот категорически отказался принимать его увлечение, лишил наследства, но он не побоялся отдаться страсти, которая с малых лет горела в его сердце. Его картины пользовались спросом, он писал, как умалишенный, продавал их, а на вырученные деньги путешествовал. Так мы и познакомились.
В Фартоне его привлекла красота моря, холмов и обрывов, но встретив меня, он впервые в жизни задумался о том, чтобы отказаться от своего увлечения. Он собирался вернуться и просить прощения у отца, чтобы жениться на мне, но я его отговорила. Я видела, насколько для него важно дело, которым он занят, и понимала, что мой отец никогда не примет такого зятя. Поэтому мы тайно обвенчались в небольшой часовенке, к югу от Фартона, а после вместе уехали в Вэлею.
Лишь оттуда я написала отцу.
Разумеется, он рвал и метал, обещал приехать и забрать меня, но к тому времени я уже носила тебя, Шарлотта. Конечно, я ответила, что никуда не поеду, а если он попытается увезти меня силой, я устрою ему скандал. После этого мы не общались больше трех лет. Больше трех лет — время, что я носила тебя и была рядом с Раулем, эти годы стали самыми счастливыми в моей жизни.
Мы жили в Лавуа, это такое чудесное место, которое невозможно описать словами. Поля аламьены и лаванды, море в нескольких часах езды, бескрайнее небо: днем синее-синее, а ночами усыпанное искрами звезд. Домик для нас Рауль построил своими руками. Разумеется, ему пришлось нанять рабочих в помощь, но многое он сделал сам. Он расписывал стены детской, и к твоему рождению у тебя уже была своя комната. Впрочем, когда ты только-только родилась, мы не оставляли тебя одну.