Цепи его души
Шрифт:
Колыбелька, а потом и твоя маленькая кроватка, стояла в нашей спальне, а твоя комната дожидалась, пока ты немного подрастешь. Но так и не дождалась.
Тебе было два с половиной года, когда в нашем доме случился пожар.
По версии полиции, это был поджог. Они говорили о том, что скорее всего ночью в дом забрались бродячие воры или нонаэряне, а потом подожгли его, чтобы скрыть следы. Как по мне, так брать у нас было нечего, кроме нас самих и картин Рауля, которые он собирался отвезти на продажу, но я снова пишу не о том.
В
Твой отец использовал свою магию, все свои силы, чтобы ты жила.
Вокруг нашего сгоревшего дома осталось выжженное поле аламьены. Выжженное не смертоносным пламенем, а живой силой Рауля. Он вытянул все силы из цветов, чтобы вернуть тебя, Шарлотта, и отдал всего себя, чтобы ты могла жить.
Думаю, что было дальше, ты уже догадалась. Я осталась одна с тобой на руках, потерянная, растерянная, убитая горем. О случившемся написали отцу, и он приехал, чтобы забрать нас. Условием нашего возвращения стало то, что я должна назвать тебя своей воспитанницей и не говорить, что я когда-либо была замужем. Отец придумал историю, согласно которой я поправляла здоровье и отдыхала в Вэлее на побережье океана: так он говорил всем знакомым после моего побега. Вероятно, если бы я не вернулась, он объявил бы, что я умерла, но тогда мне было ни до чего.
Я не знала, куда идти и выбрала самый простой путь: приняла предложение отца. Так я вернулась в Фартон, в мир, к которому оказалась совсем не готова. Я думала, что смогу быть с тобой, ты будешь сыта и здорова, у тебя будет крыша над головой — и это самое главное. Как оказалось, не только. Каждый день видеть тебя рядом с собой и не иметь возможности назвать дочерью — это сводило меня с ума. Я была не готова к миру без Рауля, не готова к ненависти и презрению в глазах отца, поэтому когда в нашем доме появился виконт Фейбер, я посчитала это избавлением. Я согласилась выйти за него замуж, чтобы сбежать от отца, но все оказалось гораздо хуже.
Оказывается, пожилой граф де Кри искал меня, искал нас с тобой, чтобы сделать своими наследницами, но мой отец об этом умолчал. Он отказал ему, когда отец Рауля написал в Фартон, сказал, что в состоянии самостоятельно позаботиться о своей дочери, и что я не претендую на деньги их семьи. Я узнала об этом от второго мужа, спустя год, во время серьезной ссоры. К тому времени граф де Кри уже умер, а наследство полностью заполучил его старший сын.
Я не стану оправдываться, Шарлотта, я выживала как умела, а со временем утратила последнее, что связывало меня с Раулем: любовь к тебе. Сожалеть о сделанном уже поздно, но я хочу, чтобы ты помнила о своем отце. Хочу, чтобы ты знала, что в этом мире был человек, у которого хватило сердца и смелости за тебя
Ты унаследовала от него не только страсть к живописи и магию, в тебе бьется его сердце, Шарлотта. И смелость в тебе тоже от него.
Сохрани их.
И будь счастлива.
Я сидела, подтянув колени к груди и глядя на падающие за окном снежинки. На подоконнике в мастерской было вполне уютно, а большего мне сейчас было и не нужно. Только касаться босыми ногами босых ног Эрика (он сидел напротив меня) и смотреть на зарождающуюся метель. Погода в этом году, определенно, сошла с ума. Сколько я себя помню, таких резких и частых перемен не было никогда.
— Хочешь погулять?
Его вопрос прозвучал очень уж неожиданно.
— Но ведь сейчас ночь.
— Боишься ходить по улицам Дэрнса ночью?
— Нет, — сказала я и спустила ноги на пол. — С тобой не боюсь.
С ним я готова была гулять ночью где угодно, даже в районе, где жила раньше. Даже в самом злачном портовом, если, конечно, мне бы в голову пришла такая мысль. Я доверяла ему безоговорочно, и так же безоговорочно, должно быть, мой отец доверял леди Ребекке. Мог ли он подумать, что она от меня откажется? Я никогда не любила себя жалеть, но сейчас иначе не получалось. Не получалось не думать о счастье, которое было таким коротким и оборвалось в ночь пожара, не получалось не думать о том, что любое счастье можно разрушить.
Наверное, лучше мне было бы вовсе не появляться на свет.
— Шарлотта! — Эрик взял меня за плечи и заглянул в глаза. — Не уходи в себя.
— Я не в себя ухожу, — пожала плечами. — Я гулять собираюсь.
— Ты не виновата в том, что случилось.
Ну да, конечно.
Покорно кивнула и вывернулась из его рук, направляясь к дверям. Вопреки всему, с моих ресниц не сорвалось ни слезинки, хотя внутри творилось что-то невероятное. Творилось — после того, как я прочитала письмо, а сейчас начало затихать.
Наверное.
Оделись мы достаточно быстро, и так же быстро вышли на улицу. Валил густой снег, и от него вокруг становилось светло. Дэрнс, такой нелюдимый из-за холодов, мгновенно преобразился. Огней в окнах домов почти не было, зато был теплый свет фонарей, в котором снежинки казались вьющимися вокруг шаров пчелами. В эту минуту я отчетливо осознала, как соскучилась по лету. По яркой зелени, по дыханию свежести из распахнутых настежь окон мансарды, когда можно сидеть на подоконнике и смотреть на розово-сиреневые лоскуты заката в вечернем небе. Этим летом я размышляла о том, удастся ли мне, и как скоро, скопить сбережений, чтобы поехать к морю, а теперь…
— Люди иногда совершают ошибки.
— Правда?
Я не повернулась к нему, глядя прямо перед собой. Вообще у меня сейчас было такое чувство, что мороз отступил из города, потому что пробрался в меня. Вот я и замерзала, и может быть, так будет проще. Потому что тогда я больше не смогу чувствовать, и…
— Она осталась одна, Шарлотта.
— Поверить не могу, — хмыкнула. — Ты ее оправдываешь.
— Я никого не оправдываю, — Эрик остановился, и мне пришлось тоже. — Просто пытаюсь сказать, что ошибки людей не имеют к тебе никакого отношения. То, что твоя мать спасала себя и тебя именно так — это ее выбор. Не думаю, что он дался ей так уж легко.