Цепи его души
Шрифт:
— Тем не менее он ей все-таки дался.
— Да, и тебе остается просто это принять.
— И жить дальше? — я улыбнулась.
Очевидно, улыбка не удалась, потому что Эрик схватил меня за плечи и как следует встряхнул:
— Не смей от меня закрываться, Шарлотта!
— Не смей мне приказывать! — я рванулась из его рук и отступила назад. — Ты понятия не имеешь, что я сейчас чувствую. Мой отец умер из-за меня, он отдал свою жизнь ради… ради чего?!
— Наверное, ради того, чтобы мы сейчас могли с тобой говорить, — он шагнул ко мне. — Или ради того, чтобы спустя много лет ты улыбалась
Я сглотнула.
— Не смей… — прошептала сдавленно. — Не смей мне этого говорить.
— Почему?
— Потому что… он думал, что ма… что леди Ребекка его любит, а она отказалась от него, отказалась от меня и сбежала в спокойную жизнь с другим мужчиной! Всевидящий, да она даже фамилию мне придумала, чтобы никто и никогда не узнал, чья я дочь. Никто и никогда не узнал бы, если бы ее муж не вышвырнул ее на улицу, и в ней не проснулась совесть! Или желание облегчить тяжкую ношу своей бесконечной лжи! Она…
— Узнал бы.
Два коротких слова выбили из меня воздух.
— Что?
— Узнал бы, — повторил Эрик. — Я отправил Фьет-Лао в Вэлею, чтобы он выяснил все о твоих родителях.
— Зачем?!
— Тогда я хотел узнать, откуда в тебе магия смерти.
Я покачала головой.
— Мне страшно, Эрик. Страшно, что даже такие чувства, как у родителей, могут однажды разрушиться.
— Если чувства можно разрушить, значит, их просто нет, и сожалеть об этом не стоит.
— Как у тебя все просто, — заметила я. — Есть в этом мире хоть что-то, о чем, по-твоему, сожалеть стоит?
— Нет, — он шагнул ко мне вплотную. — Потому что у меня есть ты. Потому что я жду дня, когда смогу назвать тебя своей женой, как не ждал ничего и никогда. Потому что я жду дня, когда возьму на руки своего сына или дочь, и увижу в них твое отражение. Все это возможно только благодаря твоему отцу, Шарлотта. И за это я никогда не устану его благодарить.
Последние слова пришлись на хрупкую трещинку во льду, сковавшем сердце. Наверное, именно поэтому оно сначала дернулось, а потом забилось сильнее. Слезы все-таки хлынули из глаз, а Эрик привлек меня к себе. Скрывая их и меня ото всего мира, от надвигающихся темными великанами особняков, от кружащей над нами метели, ото всего, что давило на плечи с той самой минуты, как я прочла это письмо. Я плакала до тех пор, пока во мне не осталось даже всхлипов, плакала, отпуская всю боль, от каждой невнимательности леди Ребекки, от каждого взгляда свысока, от каждой ее лжи: «Никогда больше не называй меня мамой, Шарлотта», — до раскрывших мне правду строчек.
Не знаю, сколько мы так стояли, когда он осторожно отстранил меня за плечи и заглянул в лицо. В его глазах было столько чувств, что я чуть не разревелась снова, поэтому и не нашла ничего лучше, как спросить:
— У тебя есть платочек?
Вместо ответа он стянул перчатки и мягко провел пальцами по моим щекам, стирая слезы. А потом коснулся их губами, обжигая горячим дыханием, чтобы в следующий миг прижаться щекой к щеке.
— Нет.
И не надо, подумалось мне.
— Я не знал, что у этой мрази был младший брат, — глухо произнес Эрик. — И уж тем более не мог представить, что он окажется твоим отцом.
Рауль де Кри.
Да, иногда
Эрик подхватил меня под руку, и мы, не сговариваясь, направились по улице в сторону особняка де Мортена. Сквозь снежную круговерть впереди медленно выступали очертания домов. Уютных, за окнами которых у камина собираются семьями. Там, где слышны смех и радостные голоса детей, где родители обсуждают, какие подарки они приготовят к Празднику Зимы, до которого осталось всего-ничего.
В моей семье все будет именно так.
Смех, радость и счастье. У моих детей никогда не будет гувернанток, которые поднимут на них руку, я никогда не позволю им чувствовать себя ненужными и одинокими. Мои дети будут знать, что я их люблю. Я буду говорить им об этом перед сном, закутывая в одеяло, и с утра, когда они будут просыпаться. Я всегда буду рядом с ними, что бы ни случилось, и…
Эрик тоже будет.
Я читала это в его глазах, когда он смотрел на меня. Читала и знала, что ошибок своего отца он никогда не повторит. И не только отца, своих — тоже.
Украдкой взглянула на него, но он этот взгляд поймал.
— Какой ты видишь нашу свадьбу, Лотте?
От такого вопроса несколько растерялась.
— Не знаю, — пробормотала смущенно.
Как-то раньше мне не доводилось думать о свадьбах, но в мечтах это было что-то очень скромное: небольшая часовенка, платье без турнюра и простенькая фата. А вот как себе это представляет Эрик…
— У меня есть одна идея, — произнес он. — Мы можем пожениться в Иньфае.
Да, такого в моих мечтах точно не было.
— Океан, рассвет и прибой. Повсюду цветы, арка из вьюнов.
И такого тоже.
— Подумай над этим, — он улыбнулся. — Там такая природа, от которой твоя магия будет в восторге.
Я фыркнула.
— А я?
— И ты будешь, — усмехнулся он. — Поверь, я знаю, о чем говорю.
— Эрик, туда добираться полгода!
— Раньше было полгода. Сейчас, на дирижабле, от силы пять дней.
— Никогда не летала на дирижаблях… — пробормотала я.
— Это тоже потрясающе.
Главное, чтобы от избытка всего потрясающего у меня не случилось какого-нибудь… потрясения. Для Эрика это все в порядке вещей, но для меня…
— Джон и Ричард меня убьют, — вздохнула.
— Джон и Ричард? — Эрик нахмурился.
— Да, мои коллеги. Помнишь?
Он хмыкнул и пристально на меня посмотрел.
— Какое отношение они имеют к нашей свадьбе?
Я вздохнула. Не объяснять же ему, что мужчины, едва увидев кольцо, тут же забросали меня вопросами. Когда, где, а Ричард еще и всячески намекал, что намерен быть гостем, потому что на свадьбах вкусная еда, балы и красивые мисс. Боюсь, в случае с Иньфаем его постигнет грандиозное разочарование, потому что даже самый простой билет на дирижабль стоит очень недешево, да и красивых мисс там не будет. Точнее, будут красивые, но не мисс. Пока что я смутно себе представляла, как иньфайская культура сочетается с энгерийской.