Цепи его души
Шрифт:
Единственное, что я сделала — это заглянула к Эби, попрощаться и справиться о его здоровье. Он достаточно тяжело пережил удар золотой мглой, и, насколько мне было известно, лишился магии. Кухарка рассказала, что Ирвин сейчас в приступах беспросветной злобы и когда появляется у отца, постоянно на всех срывается: так, что даже горничные ходят по стенке. Больше я расспрашивать не стала, а вот с Эби мы расстались очень тепло, обещали друг другу писать, и обещание сдержали. Впрочем, Эби я отправляла не только письма, но и немного денег, чтобы та по возможности заглядывала к миссис Клайз и помогала ей по
— … в Тритт, — донеслось до меня.
Я вернулась из собственных мыслей, растерянно заморгала, и Эрик наклонился ко мне:
— Тереза ездила в Тритт, — произнес негромко.
— Эрик, я все слышу.
— На слух ты точно никогда не жаловалась, — усмехнулся он.
Тереза приподняла бровь.
— В Тритт? — удивилась я. — Зачем?
— Изучала все, что смогла найти про агольдэров.
По спине пробежал холодок.
— Но ведь…
— Да, этот отбыл куда положено, — отмахнулась Тереза.
— Просто моя жена не может спать спокойно, зная, что упускает что-то по некромагии, — поддел Анри.
— А мой муж бывает дома по большим праздникам, но я ему об этом не напоминаю, — заметила она.
— Это называется: не напоминаю?
Тереза очаровательно улыбнулась.
— Так что там с агольдэрами? — спросила я.
Она взглянула на Миралинду, но потом нехотя произнесла:
— Если бы Анри отпустил меня сразу, всего этого могло бы и не быть.
— Если бы де Мортен не навешал на порталы ловушек, всего этого могло бы и не быть. До сих пор вспоминаю каждый фут каждого коридора.
Открывать порталы способны только те, кто обладает магией искажений, поэтому помощь в оранжерею пришла гораздо позже. Тем не менее сейчас мне не хотелось об этом вспоминать.
— Давайте не будем ворошить прошлое, — предложила я.
— Как здорово, что есть женщины, которые умеют прошлое отпускать, — коротко улыбнулся Анри.
И дернулся.
Судя по всему, Тереза пнула его под столом.
— Агольдэры, — напомнил Эрик.
— Агольдэры способны не только захватывать тела, они способны развивать сознание и обучаться, как люди, — сказала графиня. — Разумеется, если создать им изначальные условия и предоставить возможность набрать силу. Иными словами, Аддингтон сумел все это провернуть — собрать осколки с твоей кровью для поиска, выкрасть часы, залезть в того бродягу, который на тебя напал, а после и подчинить Лавинию, которой изначально избегал, потому что она могла его узнать, исключительно потому, что ему удалось полностью восстановить знания. Вопрос в том, как… Даже лорд Адриан лишь частично осознавал происходящее, что касается агольдэров, обычно они ведомы исключительно своей ненавистью. Видимо, Аддингтон изначально нашел способ сохранить память на случай скоропостижной кончины.
— Или ему помогли, — пробормотала я.
День за днем ужасные события в оранжерее понемногу забывались, благодаря магии жизни меня даже кошмары не мучили, но сейчас слова Аддингтона вдруг прозвучали весьма отчетливо:
— Когда он удерживал меня в оранжерее, он сказал что-то вроде: мне помогли прийти к этой мысли…
— Ты уверена? — Тереза вскинула брови.
— Да, после случившегося это напрочь вылетело у меня из головы, но…
В столовой неожиданно воцарилась тишина. Я огляделась:
— Эм… — сказала я. — Простите, пожалуйста. Я вам не рассказывала, что… В общем, неважно, все это в прошлом. Еще рагу?
В подтверждение своих слов я взглянула на блюдо, где лежало горячее.
— Он что-то еще говорил? — переспросил Анри.
— Не думаю, что это лучшая тема для обеда, — резко произнес Эрик, накрывая мою руку своей.
В эту самую минуту малыш толкнулся так, что я дернулась.
— Ай…
Следом дернуло низ живота, неожиданно сильно.
— Ой…
— Лотте! — Эрик вскочил. — Все в порядке?
Я вцепилась в край стола и улыбнулась:
— Почти…
— Почти?!
— Да, — я сдавила руку мужа, глядя на него широко распахнутыми глазами. — Кажется, наш малыш собирается появиться на свет.
Эпилог
В главном зале королевской художественной галереи Вилль д’Оруа было не протолкнуться, а на меня было устремлено столько взглядов, что я не сразу услышала голос распорядителя, обращающегося ко мне:
— Ваша светлость… кхм, ваша светлость!
Когда он чуть повысил голос, я обернулась. Высокий лысеющий мужчина во фраке вырос рядом, как многолетнее дерево под влиянием магии жизни: быстро и очень неожиданно.
— Ваша светлость, одна мадемуазель спрашивает, можно ли с вами переговорить. Я бы, конечно, сразу ее отправил, но вы просили сообщать, если это по поводу искусства, и…
— Жиль, вы все правильно сделали, — ответила я. — Пригласите ее.
— Сию минуту.
Распорядитель исчез так же быстро, как появился, а я снова повернулась к картине. Над ней я работала чуть дольше, чем над остальными (временами приходилось прерываться, потому что слезы текли сами собой), но я все-таки закончила ее к открытию выставки. На огромном полотне раскинулось бескрайнее, пронзительно-высокое небо, а под ним — поле аламьены. Мужчина и женщина стояли, соединив руки, а рядом с ними маленькая девочка держала бабочку в раскрытых ладонях.
Эту историю я назвала «Бабочка», и именно возле нее собиралось больше всего людей. Выставка, открытие которой состоялось несколько часов назад, моя первая выставка в Ольвиже, на которой были представлены не только мои работы, но и работы многих молодых художников со всей Вэлеи. Изначально мы с Эриком хотели представить на ней и «Девушку» (он все-таки восстановил ее для меня), но потом отказались от этой идеи. Она нашла свое место в гостиной нашего городского дома в Ольвиже. Как символ того, что объединила нас во всех смыслах.
— Ваша светлость, — снова распорядитель.
За его спиной стояла худенькая темноволосая девушка, на вид не старше шестнадцати лет, а впрочем, возможно, дело было именно в ее телосложении. Одетая более чем просто, с зажатым под мышкой альбомом, она взволнованно и серьезно смотрела на меня, и на миг я словно перенеслась на четыре года назад, в Королевский музей искусств в Лигенбурге.
— Мадемуазель Жюстин Орини, ее светлость, герцогиня де ла Мер.
— Ваша светлость, — девушка сделала реверанс.