Чао, Феликс Вивас
Шрифт:
– Ча-ааао!
К ней, держа за ручку красный чемодан на колёсиках, семенила улыбающаяся София. Мама и дочка встретились, крепко обнялись и поцеловались по-европейски – дважды.
– Sofia, bambolina mia! Come stai?15 – выпалила Мама, точно из разговорника прочла.
– Ciao, mamma, ciao, carissima! Sto bene, grazie! Tu sia molto brava in italiano, e mi domando, chi di noi davvero stava in Italia?16
– Ну дочь! Ну дочь! – восхищённо замотала Мама головой. –
– Я сказала, что ты у меня самая красавица и молодец!
Две родные женщины рассмеялись и обнялись снова.
– И всё же, как меняют человека три месяца жизни вдали от родины! – осматривала Мама дочурку. – И язык выучила, и без каблуков научилась ходить и сумочку носить без акрилового маникюра!
Она взяла чемодан – Софии осталась лишь её ручная сумка. Так и пошли. София дополнила:
– Ещё я разбираюсь в футболе, понимаю толк в маленьких машинках и умею делать покупки, не откладывая их на воскресенье, потому что в воскресенье у них там ничего не работает, кроме желудков.
– Значит, то, что сегодня – воскресенье, очень кстати, – заметила Мама, – тебя ждёт брусничный пирог!
– Мой любимый? – загорелась София, но взвесила объёмы мысленно проглоченных калорий, от которых не сможет воздержаться, и захныкала: – Мадонна, не-ееет!..
Из аэропорта на запах выпечки с брусничной начинкой их несла порядочная красная "немка". Мама управляла машиной, а София – языком с переднего пассажирского кресла:
– Мама, ты не понимаешь. Allora, ti spiego.17 Рим – это центр, это дух центра мира. Уже на станции: толпы, шум, гам, суета! Чуть выйдешь – древность, пласты времён! Но, знаешь, если все туристические дороги ведут в Рим, то все финансовые потоки однозначно сходятся в Милане. М-ммм!.. Ты ещё из вокзала не успеваешь выйти, как понимаешь: всё баблишко страны находится здесь.
– Ха-ха! – рассмеялась Мама. – Пусть без ногтей и каблуков, ты всё равно осталась нормальным столичным человеком!
– Постоянство – не порок, – ответила София, потянувшись к сумочке на заднем сиденье. – Без постоянства не бывает больших достижений.
Покопавшись в главном отсеке, она достала телефон, обратилась к дисплею и радостно ахнула: на дисплее висело оповещение о новой смс-ке!
Заметив реакцию дочери, Мама поинтересовалась:
– Что там?
София открывала сообщение, не дыша, но оказалось, что там лежало обычное поздравление от сотового оператора с возвращением в "домашний" регион. Радость на лице девушки тут же погасла. Сникнув, она протянула телефон Маме, чтобы та сама ознакомилась, что там, и в печали отвернулась к боковому окну. Мимо безликой, бесцветной чередой проскакивали придорожные пейзажи: полоски запущенного леса, неупорядоченные дачные посёлки, полулегальные строительные рынки, бесхозные угодья.
Мама взглянула на телефон и вернулась к дороге:
– Ничего себе! Круто!.. А что это?
Но итальянская болтливость Софии куда-то исчезла. Девушке ничего уже не хотелось – ни рассказывать, ни показывать, ни услаждаться пирогом. Ей хотелось грустить – и она грустила, бездумно перебирала
– Это миланский вокзал, мама… Centrale.
То, что увидела Мама на смартфоне, было "три-дэ" визуализацией действующего миланского вокзала.
– Чентрале, – повторила Мама и, заметив беспокойство дочери, сменила тему: – Как там Марио?
Она и предположить не могла, что из Италии София привезла ещё и темперамент. Та моментально взорвалась и проговорила тоном нетерпеливого наставника, подчёркивая произношение, выделяя ударением слоги и сопровождая их вспомогательным жестом.
– Centrale, mamma! Milano Centrale!
Чтобы успокоиться, София отправила в рот маленькую шоколадку, хрустнула обёрткой и упавшим голосом проговорила:
– В моей московской конторе я бы всё равно не смогла много заработать. Коттеджные посёлки – только звучит помпезно, а на деле – типовой ширпотреб. Да и тот теперь неизвестно, как будет продаваться. В Италии дела тоже не лучше. Особенно, когда русских покупателей недвижки не стало. Чёрта-с-два я от своих миланских кураторов приглашения дождусь: им местных архитекторов некуда девать – куда там мне ещё соваться! Вот я и занялась ерундой: реконструировала вокзал в свободное от практики время. По собственным расчетам.
– Сама? – изумилась Мама. – Вот эту хоромину – моя куколка делала сама???
Софии было приятно. И за куколку, и за хоромину.
– Мама, – ответила она треснувшим от усталости голосом, – твоей куколке уже двадцать четыре года – все хрящики уже давно обросли твёрдой костной тканью. Я придумала кое-что. Я к этим моделям русского национального колорита добавлю. Без перегруза. По-современному. В меру. Так что, комиссия, надеюсь, оценит.
– Что? Комиссия? Опять? Какая теп'eрь-то ещё комиссия?
Мама испугалась, что дочь опять встанет перед умниками в белых халатах, но та поспешила её успокоить:
– Комиссия моей мечты, мама, не волнуйся. Тендер на сеть зданий для российских вокзалов объявлен – не слыхала, нет? А я в шорт-листе уже, между прочим. Буду дальше претендовать.
Мама взглянула на Софию, открыв рот:
– Ну не дочь, а бомба!
– Да погоди пока, – хмыкнула "бомба", – не взорвала ещё ничего. Не ларёк ведь на обочине ставим – тут соперники будут серьёзные. И не все будут бороться честно, purtroppo18…
Но Маму трудности не волновали – в победе своей куколки она не сомневалась:
– Не важно, я уже купила шампанское!..
– Белое или красное? – задорно посверкивала девушка глазами, сидя к Роману вполоборота с руками за спиной.
Пока Елена и София подсчитывали шансы на победу в конкурсе года, их соперники мчали в аэропорт, чтобы увеличить свои. На заднем сиденье "корейца" не уставала затейничать милашка в шортиках и гетрах, которую Роман не взять с собою не смог. Он и сейчас не смог противиться ей и только делал вид, что как бы снизошёл до этого детского сада, реагируя, как влюблённый пёс, который позволяет играть с собой маленькой киске: