Чародей лжи

Энрикес Дайана

При каждой инкарнации хедж-фондов неизменной оставалась примечательная система вознаграждений: управляющий получал 20 % прибыли, которую заработали деньги его инвесторов. Шли годы, и к стандартному зарплатному чеку управляющего добавился бонус за годовое управление размером 1 % стоимости чистых активов фонда. Такая плата в разы превосходила вознаграждение, выплачиваемое управляющему в регулируемых взаимных фондах, но люди богатые и мудрые готовы были платить – столько и должен стоить чародей, распоряжающийся вашим портфелем. Один знаток назвал бонусы «арендой», которую инвесторы платят за то, чтобы заполучить могущественного джинна в управляющие своими деньгами.

Семейство фондов Fairfield Greenwich Group, поддерживающее самый крупный из фондов-гигантов, замешанных в скандале

Мэдоффа, находилось в управлении Джеффри Такера и Уолтера Ноэла-младшего, которых вряд ли можно назвать прирожденными финансистами. Сам Мэдофф позднее заметил, что партнеры фонда Fairfield Greenwich «пороха не выдумают». А слово «гений» и вовсе неприложимо к дружелюбному председателю и сооснователю фирмы Уолтеру Ноэлу, хотя ума у него было побольше, чем считали некоторые.

Глядя на этих двоих таких непохожих людей, трудно представить, что они могли наладить длительные и прочные отношения стоимостью в миллиарды долларов. Если Мэдофф был злодей из проходного романа Горацио Элджера, состряпанного на основе черновика великого Энтони Троллопа, то Уолтер Ноэл – второстепенный персонаж, едва намеченный Ф. Скоттом Фицджеральдом, этюд в стиле старших классов частной школы, насквозь пронизанный стремлением пробиться в высшее общество.

Ноэл, родившийся в Нэшвилле и обучавшийся в Университете Вандербилта, был красив: высокий и худой, с точеными чертами лица, густыми темными волосами и косматыми бровями, – и достаточно добродушный, чтобы победить на выборах в одной из скромных из организаций кампуса. Что бы ни говорили о нем позже, он был совсем неглуп – в Университете Вандербилта состоял членом привилегированного студенческого общества Phi Beta Kappa, получил в Гарварде степени магистра и экономики, и права (соответственно в 1953 и 1959 годах). Между двумя этими курсами в Гарварде он отслужил в армии. В его объявлении о помолвке 1962 года сказано, что он три года проработал «специалистом по русскому языку» (в то время он работал консультантом в Arthur D. Little Inc. в Лагосе, Нигерия). Позднее он помогал разрабатывать международные операции по управлению частными финансами для Chemical Bank, а в 1983 году ушел на вольные хлеба и стал консультировать частных зарубежных клиентов.

Если Мэдофф женился на прелестной девушке, за которой он ухаживал в школьном автобусе, то невестой Уолтера Ноэла стала миловидная Моника Хеглер, чьи богатые родители-космополиты делили время между Цюрихом и Рио-де-Жанейро и посылали ее в элитные частные школы Бразилии и Швейцарии.

И если красавцы сыновья Мэдоффа в 1980-х закончат хорошие университеты (Мичиганский и Пенсильванский), то пять прекрасных дочерей Уолтера Ноэла закончат очень хорошие университеты – Гарвардский, Йельский, Браунский и Джорджтаунский, и четыре найдут мужей из влиятельных европейских и латиноамериканских семейств. У Моники Ноэл имелись собственные связи с состоятельными семействами. Среди ее родственников был богатый бразильский финансист и промышленник, а брат одно время работал в Бразилии представителем банка Credit Suisse. За семейным столом Ноэлов говорили попеременно на португальском, испанском, итальянском и английском языках.

К тому времени как фирму Avellino & Bienes принудили закрыть лавочку, Уолтер Ноэл уже лет шесть занимался предпринимательством на пару с бывшим юристом Комиссии по ценным бумагам и биржам Джеффри Такером и почти все это время инвестировал в Мэдоффа. Ноэл с самого начала оставил юридический контроль и вопросы структуры фондов в ведении Такера, чей тесть в 1989 году познакомил их с Мэдоффом. Такер, профессионально разбиравшийся в законодательстве о ценных бумагах, играл главную роль в предынвестиционных экспертизах Fairfield Greenwich Group. Ноэл, напротив, олицетворял тип добродушного продавца-лоточника, который объяснял суть новых фондов клиентам со стажем, обхаживал новых клиентов в частных банках и представительствах иностранных организаций, в которые он был вхож благодаря прежним заслугам своей карьеры, и доверительно рассказывал о чудо-фондах богатым семьям, в обществе которых они с Моникой вращались у себя дома в Гринвиче (Коннектикут), и в таких привилегированных анклавах, как фешенебельные

курорты Лонг-Айленда и Палм-Бич.

Именно в эти ранние годы становления Fairfield Greenwich (почти в точности совпавшие по времени с начальными годами финансовой пирамиды) Мэдофф и Дипаскали отточили аргументы в пользу своей инвест-стратегии «разделения страйка» – и опробовали их на Такере и Ноэле. Сработало как магическое заклинание.

Разумеется, в самой стратегии не было ничего незаконного, и любой опционный трейдер был с ней знаком. В 1989 году Такер и Ноэл не могли знать, что в руках Мэдоффа эта якобы применяемая им стратегия годами будет приносить прибыли куда более устойчивые и весомые, чем ей положено приносить. Они не могли знать, что денежные объемы, которыми Мэдофф, по его словам, в конце концов стал оперировать, на реальном рынке акций и опционов были бы «незаметны», как мамонт в песочнице, и привели бы к соответствующим последствиям – если бы он действительно вел торги в таком масштабе. Но в самом начале такая стратегия имела смысл, да и деньги приносила, особенно им самим. Как ни крути, они, будучи управляющими фонда, клали в карман 20 % чистой прибыли, которую Мэдофф зарабатывал для их частных инвесторов.

К 1990 году они инвестировали в Мэдоффа 4 млн долларов через фонд Fairfield Sentry, зарегистрированный на Виргинских островах для обслуживания иностранных инвесторов. В 1993 году они создали аналог этого фонда для клиентов внутри страны и назвали его Greenwich Sentry.

Устойчивые прибыли фонда Fairfield Sentry делали его привлекательным, но не слишком впечатляли в сравнении с результатами других хедж-фондов, застолбивших место в этой элитной лавочке. С 1990 по 1994 год фонд просто шел в ногу со всем рынком в темпе, определяемом индексом S&P 500. Более того, некоторые открытые взаимные фонды вроде популярного Contrafund группы Fidelity или ее же легендарного фонда Magellan приносили лучший доход и брали комиссионные прямо-таки микроскопического размера в сравнении с теми, что должны были платить инвесторы Fairfield Sentry. Дальше – хуже: с конца 1996 года до конца десятилетия Fairfield Sentry фактически отставал от S&P 500.

Понятно, что Fairfield Sentry и его ответвления сами по себе были неконкурентоспособны. Скорее всего, их судьба была бы решена, не сумей они обратить свои недостатки в достоинства. Уолтер Ноэл это умел. Сам от природы консервативный инвестор, он добился того, что фонд Fairfield Sentry производил впечатление тщательно выстроенной, жестко контролируемой инвестиционной структуры, предназначенной для людей осмотрительных, которые готовы поступиться размером прибыли ради ее стабильности и надежности в перспективе.

Реклама сработала, фирма росла. Ее маркетинговые материалы вскоре засияли лощеным профессионализмом. Нанятые в штат молодые бухгалтеры и дипломированные магистры делового администрирования изготовили замысловатые графики, позволяющие оценить производительность фонда относительно того или иного бенчмарка (фондового индекса). Они разработали формальный опросник для управляющего инвестициями, который предложили Берни Мэдоффу, увязавшись за Такером во время его визитов. Мэдофф или Дипаскали ответят на некоторые вопросы, откроют фальшивую отчетность; возможно, даже проведут напоказ через компьютеры небольшую липовую сделку, а затем предъявят поддельные выписки расчетной палаты, подтверждающие их слова.

На некоторые вопросы Мэдофф отвечать попросту отказался. В ретроспективе его неуступчивость представляется очевидным тревожным сигналом, но в то время лучшим доказательством благонадежности Мэдоффа было его положение в финансовой индустрии и очевидный успех на Уолл-стрит. Юные эксперты по проверке благонадежности явно не высказали партнерам никаких опасений. А если и высказали, те их проигнорировали.

Вера в честность Берни Мэдоффа у партнеров Fairfield Greenwich Group, вероятно, лишь укрепилась в середине 1990-х годов, когда более двух десятков фирм-маркетмейкеров были обвинены в фиксировании цен на акции NASDAQ. Ценовой сговор длился годами, невыявленный или по меньшей мере безнаказанный. На вопиющее нарушение пошли некоторые крупнейшие фирмы Уолл-стрит, а финансируемые отраслью регуляторы NASD годами не могли схватить их за руку.