Чародей лжи
Шрифт:
В тот же день были поданы и другие иски: против бойкой молодой дамы с темными вьющимися волосами по имени Энрика Котеллесса-Питц, которая работала у Мэдоффа с 1978 года, а с конца 1990-х значилась главным бухгалтером фирмы; против Дэвида Кугела, ветерана Уолл-стрит с аристократической внешностью, нанятого в 1970 году арбитражным трейдером и обвиненного конкурсным управляющим в содействии фиктивным арбитражным сделкам в первые годы аферы Мэдоффа. Шиэн также подал иск против Дэниела Бонвентре, начальника операционного отдела у Мэдоффа, который уже был обвинен в уголовном порядке.
В исках, поданных командой Шиэна 11 ноября, фигурировали имена еще двоих сотрудников Мэдоффа – Джоанн (Джоди) Крупи, дамы под пятьдесят с двумя несовершеннолетними детьми, и невысокой, плотной Аннет Бонджорно, которой перевалило за шестьдесят. Через неделю эти гражданские иски оказались наименьшей из забот Крупи и Бонджорно.
Перед рассветом во вторник 18 декабря в белый дом с островерхой крышей на тенистой улице пригорода Вестфилд (штат Нью-Джерси) прибыли агенты ФБР и арестовали Джоди Крупи по уголовному обвинению в cговоре с Мэдоффом и другими с целью организации финансовой пирамиды. Ее отвезли на Фоли-сквер в Манхэттене, на слушания об освобождении под залог. Далеко на юге другие агенты ФБР подъехали мимо тенистых каналов и прудов загородного клуба Вудфилд в Бока-Ратон к дому в испанском стиле, принадлежавшем Аннет Бонджорно. Ее тоже арестовали по уголовному обвинению в cговоре и отвезли недалеко на север, в современное здание федерального суда в Вест-Палм-Бич, где после полудня должно было начаться слушание о залоге.
Имена этих двух женщин были добавлены в иск, который прокуратура предъявила в ноябре 2009 года двум программистам, Джорджу Пересу и Джерому O’Харе, и в который внесла поправку в феврале, включив туда Дэниела Бонвентре. Все трое отрицали обвинения и заявили о своем намерении оспорить их в суде.
Теперь обвиняемых стало пятеро. Все они обвинялись в пособничестве Берни Мэдоффу и Фрэнку Дипаскали в осуществлении искусной инсценировки на семнадцатом этаже «Помады». Крупи, которой грозило заключение сроком на 65 лет, обвинялась в ведении текущей отчетности по движению денег на банковском счете финансовой пирамиды, подготовке фальшивых сделок и помощи в администрировании компьютерных программ, которые генерировали фальшивые выписки по клиентским счетам. Бонджорно, которой угрожал тюремный срок продолжительностью 75 лет, обвинялась в создании фальшивых сделок и поддельных выписок по сотням индивидуальных клиентских счетов, включая те, что Мэдофф открыл для крупнейших клиентов и членов своей семьи.
Обе женщины, вслед за своими коллегами, проходящими по делу, отвергли обвинения, заявили о своей невиновности и приготовились предстать перед судом – предположительно в 2011 году.
Общественность почти не заметила первых исков Шиэна и двух новых арестов и обвинений. Зато неделей раньше, в четверг 10 ноября, все проявили жгучий интерес к делу Мэдоффа – в тот день судебные приставы пригласили журналистов осмотреть личные вещи из домов Рут и Берни Мэдофф. В конце недели конфискованное имущество пойдет с молотка.
Грядущий аукцион моментально стал сенсацией. Съемочные команды местных телестанций и новостных сайтов, толкаясь среди расставленной мебели и ломящихся от одежды вешалок, соперничали с иностранными документалистами за ракурсы с наилучшим освещением. Журналисты строчили, фотографы щелкали, а приставы снабжали их историями
Это был уже второй аукцион личных вещей, изъятых у Мэдоффов. На проводившемся годом ранее аукционе 2009 года главную роль играла легендарная коллекция наручных часов Берни, несколько эксклюзивных драгоценностей Рут и разные диковины, вроде шелковой куртки New York Mets с вышитой монограммой Берни, которая ушла за 14 500 долларов. Общая сумма, вырученная на тех торгах, не доходила до 900 000 долларов.
На этот раз приставы продавали намного более интимные реликвии канувшей в небытие частной жизни Мэдоффов. Больше всего фотографировали пару черных бархатных ночных туфель с красной подкладкой и вышитой золотой нитью монограммой Мэдоффа. Другим объектом, приковывающим внимание, стали боксерские трусы Мэдоффа с защипами спереди, аккуратно отглаженные и сложенные среди прочих «фирменных» вещей, выставленных на продажу.
Но где же свидетельства изощренного расточительства и безвкусной пышности, которых ожидали от короля финансовой пирамиды и его презренной королевы?
Нет, конечно, они любили наряжаться, эти Мэдоффы, тут никаких сомнений, хотя они покупали все больше классику, много классики, и носили годами. Вешалкам с костюмами Берни, сшитыми на заказ на лондонской Сэвил-роу, не было конца, но иным костюмам было лет по десять, а то и больше. Штабеля сшитых на заказ рубашек и семь дюжин неношеных пар туфель-лоферов ручной работы – все одного образца – вызвали смешки, однако выручили за них больше, чем ожидали приставы. Дизайнерские сумки Рут вызвали ажиотаж, но у некоторых была изношена подкладка и потерты углы. Ее традиционные жакеты от Шанель без воротничка, все второго размера, служили ей далеко не один сезон, а вечерних платьев было немного, все скромно-элегантные.
Занавеси из набивного ситца на балдахине выцвели. Серый кожаный диван, если приглядеться, уже в дырочках. Вообще мягкая мебель из гостиной старая, как видно, привычная хозяевам, уютная. Множество вытертых, чиненых или кое-где испорченных пятнами ковров. В одном из перечней каталога имелось предупреждение: «Внимание! Снизу прожжено сигаретой».
Предметы искусства авторства второстепенных художников, самое известное имя – Томас Хорт Бентон. Ценности невелики, а порой даже слишком скромны и не впечатляют судебных приставов. За масляную живопись американского художника Эрнеста Лоусона они ожидали выручить не более 12 300 долларов, но ее продадут за 40 000 долларов. С другой стороны, они оценили прелестный фигурный секретер с откидной панелью начала георгианской эпохи, из орехового и розового дерева, в 22 500 долларов, а продать его удалось только за 9500 долларов.
По мере того как стали перебирать выставленные на другом конце пакгауза самые скромные предметы домашнего обихода, возникло робкое замешательство. Ой, вы только посмотрите, ведь это же… блюдо для картофельных блинчиков-латкес?
Нет ничего удивительного в том, что у Рут Мэдофф изъяли дизайнерскую одежду, элегантные эдвардианские браслеты и великолепное бриллиантовое кольцо в 10,5 карата в платиновой оправе, проданное за 550 тыс. долларов. Из таких предметов роскоши можно было извлечь существенные суммы в пользу жертв ее мужа. Но аукционный каталог красноречиво свидетельствует, до чего основательно ее обобрали. Восемь пар колготок, косметические кисти, пар двадцать носков (ношеных), «спортивная одежда разная», в том числе сильно старый топ на лямках и штаны для занятий йогой, майки Gap и два стираных носовых платка, а также «коробка носовых платков, новых». Забрали и выставили на продажу содержимое ее ванной и кухни: шампунь и крем для рук, прихватки и кухонные полотенца, сушилку для салата и держатель туалетной бумаги – сгребли все подчистую.
В лот № 448 вошли рыболовный приз, который Берни получил в 1975 году за голубого марлина весом почти 160 килограммов, набор игрушек из дома в Монтоке: табакерка с чертиком, воздушный змей, настольные игры, карточные колоды. Там были и «2 (две) неполные коробки лампочек», коробочка скрепок, десять батареек размера D. В другом лоте были плоскогубцы и прочий ручной инструмент, шнуры-удлинители, садовый инструмент и с десяток коробок разных шурупов и гвоздей. В лотке с бижутерией лежала потускневшая скаутская медаль с надписью «Будь готов».Торги (в мидтаунском отеле – очные, в Интернете – заочные) попали в заголовки новостей. Как и ожидалось, особый интерес вызвали тапочки с монограммой, которые в лоте, включавшем одну из рубашек Рут фирмы Ascot Chang, ушли за шесть тысяч долларов. Пятнадцать пар ношеных слаксов и джинсов из гардероба Берни ушли за 25 долларов.
Известно, что два аукциона не собрали вместе и трех миллионов долларов. Выручка от продажи трех домов, трех катеров и автомобиля принесла в итоге 27 млн долларов, не считая 10 млн долларов будущей выручки от таунхауса во Франции и ошвартованной там же 27-метровой яхты, из-за которой возникла склока в лондонском суде по банкротствам.
Это была жалкая капля в разливанном море претензий «проигравших вчистую», которые Пикард суммарно оценил ни много ни мало в 20 млрд долларов. Собрать такую безумную сумму можно было только через принудительные возвраты по суду. По мере того как приближался День благодарения, команда Шиэна извещала о все новых и новых процессах, порой подавая в электронном виде по нескольку исковых заявлений в день по крупным делам и десятки в день – по мелким.
Двадцать четвертого ноября против швейцарского банка-гиганта UBS был подан иск минимум на 2 млрд долларов. Банк обвинялся в том, что своей репутацией он прикрывал различные фидер-фонды Мэдоффа, ничего не предпринимая для защиты инвесторов. В деле прозвучало и название компании Access International, французский основатель которой, аристократ Рене-Тьерри Магон де ла Вилльюше, после ареста Мэдоффа покончил жизнь самоубийством. Через несколько дней UBS станет ответчиком по второму иску в связи с другой группой фидер-фондов, и общая сумма претензий Пикарда к UBS достигнет 2,5 млрд долларов.
Начало декабря ознаменовалось судебным процессом по истребованию возврата комиссионных и компенсации убытков на 6,4 млрд долларов от JPMorgan Chase, основного банка, которым Мэдофф пользовался десятки лет, пока длилась афера. Материалы иска были закрыты для публики, но Шиэн объявил публично, что процесс покажет: банк в отношении Мэдоффа проявлял «преднамеренную слепоту», годами игнорируя «обоснованные и документированные сомнения» его, банка, собственных специалистов. Дело будет «запечатано» запретом на разглашение деталей до начала февраля, когда общественности представят документы, отражающие рост сомнений относительно благонадежности Мэдоффа. Могущественный банк объявил все обвинения нелепыми и поклялся оспорить их в суде.
Через три дня, в субботу 5 декабря, команда Шиэна подала иск по истребованию 9 млрд долларов от всемирной банковской корпорации HSBC со штаб-квартирой в Лондоне, а также от десятков хедж-фондов и лиц, с которыми банк имел дело в годы аферы Мэдоффа. Обвинения были все те же: сотрудники банка подозревали Мэдоффа, но предпочитали смотреть сквозь пальцы, чтобы и дальше получать от него комиссионные. Эти обвинения также были решительно отклонены.
Во вторник 7 декабря были переданы в суд иски еще по двум крупным делам, оба закрытых для публики. Один – против второго по величине после Fairfield Greenwich фидер-фонда Мэдоффа Tremont Group Holdings. Другой – против ряда компаний и партнерств, связанных с семьей Уилпон, владельцев бейсбольной команды New York Mets. На этот раз Шиэн не стал опережать события, только сообщил, что юристы конкурсного управляющего «в настоящее время ведут переговоры по добровольному урегулированию спора» с адвокатами Уилпонов. К концу января 2011 года газета New York Times предаст гласности некоторые ключевые детали «запечатанного» иска, а в день, когда Фред Уилпон открыто объявит, что New York Mets ищет новых инвесторов, газета сообщит, что исковые претензии конкурсного управляющего к Уилпонам измеряются сотнями миллионов долларов.
В Лондоне был подан закрытый для публики иск против руководителей дочерней британской фирмы-банкрота Мэдоффа и иск на миллиард долларов против семи крупных банков, которые продавали деривативы, привязанные к фидер-фондам Мэдоффа. Иски против менее крупных, но именитых управляющих хедж-фондами, размещенными на Манхэттене, в Европе и на Карибских островах, в том числе против специалиста по пенсионным фондам Сандры Манцке и ее коннектикутского фонда Maxam, составляли многие миллионы долларов. И наконец, было подано около девятисот исков против частных инвесторов Мэдоффа и их семейных партнерств и трастовых фондов – иски, которых «вчистую выигравшие» в гигантской афере со страхом ожидали почти два года.
К тому времени спринтерский рывок конкурсного управляющего, изо всех сил стремящегося успеть с исками по «возврату ранее выплаченных сумм» к крайнему сроку – 11 декабря, стал постоянной темой ежечасных заголовков новостных сайтов. Учитывая всеобщую измотанность и вероятность всяких непредвиденных сбоев в сложном процессе, Пикард и Шиэн согласились, что глупо было бы рисковать из-за какого-нибудь глюка в электронной системе регистрации документов в суде на последней минуте, так что они установили для себя свой крайний срок – полночь пятницы 10 декабря. Если что-то пойдет не так, у них будет хотя бы минимальный резерв времени.
Каждая половина этой странного юридического тандема играла собственную роль. Пока Шиэн эффектно и громогласно предъявлял все новые и новые иски, Пикард за закрытыми дверьми вел переговоры по улаживанию старых.
В понедельник 6 декабря Пикард уладил 500-миллионное дело о возврате денег с элитным семейным швейцарским банком Union Bancaire Privée, который для инвестирования в Мэдоффа учредил собственный хедж-фонд. На следующий день Пикард совместно с прокуратурой объявил о крупном соглашении с Карлом Шапиро и его семьей из Палм-Бич, в том числе с бывшим руководителем Cohmad, зятем Шапиро Робертом Джаффи. Хотя Пикард и назвал имя Джаффи в своем иске против Cohmad, против Шапиро он иска не подавал, и, в соответствии с условиями соглашения, ни он сам, ни прокуратура не предъявили Шапиро обвинения в противоправных деяниях. Эта сделка прибавила в общий денежный котел для жертв Мэдоффа 624 млн долларов. Через несколько дней конкурсный управляющий сообщил о договоренности с несколькими известными благотворительными учреждениями, включая «Хадассу». Эти соглашения почти удвоили суммы, собранные Пикардом: теперь они достигали 2,5 млрд долларов.
Но все прежние претензии и соглашения затмил иск, поданный в пятницу 10 декабря. В пространном исковом заявлении на 161 странице команда Шиэна обвиняла австрийского банкира Соню Кон, членов ее семьи, ее флагман Bank Medici, ее основных партнеров в Европе и целую армию трастов, партнерств, фиктивных компаний и частных лиц. Всего обвиняемых было около сорока. Те из них, кто согласился прокомментировать исковое заявление, свою вину отрицали. В этом иске, единственном из всех, поданных от имени Пикарда, против ответчиков были выдвинуты обвинения в вымогательстве, согласно которым Кон осознанно помогла направить в руки Мэдоффа 9 млрд долларов, подключив его к новым источникам средств для его финансовой пирамиды в обмен на десятки миллионов долларов тайных вознаграждений.
Истец требовал возврата выплаченных денег и возмещения ущерба на сумму около 20 млрд долларов. А поскольку обвиняемым в вымогательстве суд мог назначить возмещение ущерба в тройном размере, потенциально дело Кон могло принести жертвам Мэдоффа более 60 млрд долларов. Адвокаты Кон тут же отвергли предположение, что она знала или хотя бы подозревала, что Мэдофф управляет финансовой пирамидой, и заявили, что она и ее семья будут решительно оспаривать иск конкурсного управляющего в суде.
В тот же вечер, всего за несколько часов до полуночи, был подан последний крупный иск: дело, уходящее корнями в первые дни славы Мэдоффа – чародея фондового рынка. Основными обвиняемыми в данном случае были Фрэнк Авеллино и Майкл Бинс, два бухгалтера, чьи судьбы пересеклись в бухгалтерской фирме тестя Мэдоффа. Теперь Пикард добивался выплаты 900 млн долларов от них, их жен и множества принадлежавших семье трастовых фондов и партнерств. В иске утверждалось, что оба бухгалтера сознательно миллионами клали в карманы краденые деньги, которые Мэдофф платил им в награду за то, что те поставляли ему инвесторов после того, как Комиссия по ценным бумагам и биржам в 1992 году прикрыла деятельность Avellino & Bienes. Их адвокаты ничего не комментировали, но приготовились парировать обвинениями в суде.В снежном буране судебных исков не различить было крохотной снежинки – иска о выплате компенсаций с различных трастовых счетов, открытых в пользу внуков Берни Мэдоффа, детей его сыновей, Марка и Эндрю.
Лицо, близкое к Марку Мэдоффу, позднее утверждало, что этот иск не стал неожиданностью: он появился, когда ажиотаж вокруг приближающегося крайнего срока подачи исков, 11 декабря, и второй годовщины скандала вновь сделал сыновей Мэдоффа объектом всеобщего внимания.
И потому Марку Мэдоффу было очень неуютно.
К этому времени он был обвиняемым как минимум по девяти федеральным искам, в том числе по тем, что направил в суд Пикард, который публично характеризовал его как безответственного и некомпетентного лоботряса. Друг Марка говорил, что его не так ранило презрение Пикарда, как упорное молчание бывших коллег с Уолл-стрит, которые могли защитить его публично. Другие припоминали, что Марк всегда был чувствителен к критике, долго переживал обиду и вслух досадовал, если случались неприятности. «Вот потому-то я никогда и не верил в то, что он знал про аферу, – сказал один друг семьи и бывший партнер по бизнесу. – У него нервы всегда были ни к черту. Он бы просто не смог держать такое в тайне, он с ума бы сошел».
Ни Марк, ни его брат Эндрю не разговаривали с родителями со дня ареста отца. И все же отрыв от золотого прошлого, по-видимому, травмировал Марка глубже, чем брата. Эндрю довольно скоро стал невозмутимо относиться к гримасам официанта, вертящего в руках его кредитную карточку, или сотрудников службы безопасности в аэропорту, рассматривающих его водительские права. Да, пожимал он плечами, я тот самый Эндрю Мэдофф. Друзьям он говорил, что повсюду его встречает только учтивое сострадание. Но Марк, по-видимому, страшился возможной враждебности незнакомцев. Он не возражал, чтобы жена и дети сменили фамилию с Мэдофф на Морган.
«Он всегда так гордился своим именем, тем, что он сын Берни Мэдоффа, – вспоминал другой его друг. – И вдруг оказалось, что все только и видят в нем сына Берни Мэдоффа».
Однако к осени 2010 года его друзьям показалось, что он наконец пришел в себя. Понимая, что открыто работать на Уолл-стрит ему нельзя, Марк тем не менее поддерживал дружеские знакомства в финансовой индустрии. Кто-то предоставлял ему место в офисе, когда это требовалось, другие были рады повидаться с ним за ланчем и поговорить о делах. Его кошелек был в руках Пикарда: активы заморожены, а все расходы под надзором конкурсного управляющего. Но он искал новых способов содержать свою семью.
Его основной сферой деятельности был вновь созданный бизнес Sonar Report – электронная рассылка предложений на рынке недвижимости, и со временем он надеялся наладить разветвленную систему узко специализированных онлайновых финансовых публикаций. Ежедневно он вставал в 4.00 утра для прочесывания Интернета в поисках значимых для рассылки новостей, составлял бюллетень и примерно в 9.00 рассылал его по электронной почте. Это был толковый и полезный сервис, и некоторые из его постоянных читателей были готовы оформить платную подписку. Но большинство понятия не имело, что к рассылке имеет касательство Мэдофф: он знал, что его имя не должно появляться ни на страницах рассылки, ни в сведениях о предприятии.
Выпуск от пятницы 10 декабря был, как обычно, разослан в 9.00 с минутами. Жена Марка Стефани и их четырехлетняя дочь уехали вместе с тещей Марка во Флориду, в Диснейуорлд, оставив на его попечении сына, которому не было еще двух лет, и собаку, очаровательного лабрадудля по кличке Групер. Днем Марк пообщался с друзьями, провел запланированные встречи. Казалось, он чувствовал себя неплохо – по крайней мере, усилившееся в эту неделю внимание к нему СМИ удручало его не больше прежнего. В гараже, где стояли их семейные
В субботу, во вторую годовщину ареста отца, он, встав, как обычно в 4.00, разослал несколько электронных писем. Одно из них было адресовано его адвокату Марти Флюменбауму: «Никто не хочет верить правде. Пожалуйста, позаботься о моей семье». Он написал жене: «Я люблю тебя» и «пришли кого-нибудь» позаботиться о сыне.
Когда через несколько часов Стефани увидела записку, она позвонила своему отчиму и попросила его немедленно зайти в ее квартиру. Он пришел и увидел, что Марк висит на черном собачьем поводке, перекинутом через металлическую балку в потолке гостиной.
Это было явное самоубийство, что позднее подтвердит вскрытие, но о его намерении покончить счеты с жизнью говорили и улики на месте происшествия. Полиция нашла отрезанный шнур от пылесоса, привязанный к той же металлической балке, а на столе неподалеку – брошенную петлю из того же шнура. Сына Марка и собаку обнаружили в другой комнате «невредимыми», как гласит полицейский рапорт.
Человек, который был рядом с Марком с самого его детства, выразил мнение, что приближающаяся годовщина и сопутствующая ей волна разговоров о его вине или невиновности «разбередили рану Марка. Должно быть, он просто не мог больше выносить всего этого».
Самоубийство Марка Мэдоффа в возрасте сорока шести лет стало еще одним ударом по разваливающейся семье. У Рут разбито сердце, сказал ее адвокат. Берни, когда ему сообщили, зарыдал. Они не смогли посетить похороны – даже если бы их позвали, дикий шабаш в СМИ сделал их присутствие невозможным. Шейну, двоюродную сестру Марка, и его дядю Питера, может быть, и позвали, но их адвокаты отсоветовали любые контакты с зачумленной семьей. Жена Марка и его брат организовали закрытую церемонию кремации и скромные поминки – только две их семьи и немногие друзья; Рут в этот круг не включили.
Эндрю Мэдофф, в свои сорок четыре года переживший рак, выстоял на руинах. По-видимому, прошлое терзало его меньше, чем брата. Всего за несколько недель до смерти брата Эндрю со своей невестой Кэтрин Хупер собрали друзей на обед в честь Дня благодарения в своей квартире в манхэттенском Верхнем Ист-Сайде. Музыка всегда была частью его жизни, и он много времени проводил за фортепиано, занимаясь со своим давним учителем музыки. Хупер запустила новый бизнес семейных консультаций по стратегиям поведения при катастрофических жизненных крахах. По ее словам, в катастрофическом крахе под названием «скандал Мэдоффа» они с Эндрю намеревались вести себя разумно. «Когда это произошло, мы решили, что не станем сидеть с лэптопами на коленях и отравлять себя чтением блогов, – впоследствии говорила Хупер журналистам. – Мы не собирались снова и снова пережевывать, как все это ужасно».
Вероятно, все сводится к разнице в складе ума, открывшейся в резком противопоставлении два года назад. Как вспоминал Берни Мэдофф в одном из тюремных интервью, Эндрю, выслушав его признание, заплакал и в последний раз обнял отца, зато Марка с того дня сжигал невысказанный гнев. Пока адвокаты Эндрю занимались судебными процессами и торговались с Пикардом об условиях соглашения, сам Эндрю продолжал жить нормальной жизнью, не отказываясь носить фамилию Мэдофф, но и отказываясь вечно носить клеймо сына отца-преступника.Ко времени наступления крайнего срока подачи исков Пикард представил в суд иски на общую сумму в 90 млрд долларов, хотя на «выцарапывание» даже малой доли этой суммы могли уйти годы. Его бульдожья хватка в погоне за активами ободряла «вчистую проигравших» – и тем рисковым спекулянтам с Уолл-стрит, которые скупили обоснованные претензии по двадцать – тридцать центов за доллар в надежде, когда дело окончательно решится, вернуть побольше. Но «вчистую выигравшим» снежный вихрь крупных исков принес жестокий холод – с ними, на основании действующего закона и решений суда, вряд ли поделятся хоть чем-то из возвращенных Пикардом средств. Пока (и если) «вчистую проигравшим» не вернут все их потерянные деньги, «вчистую выигравшим» нет места за столом.
Несколько «выигравших вчистую», чьи претензии были отклонены Пикардом (а его действия, еще не рассмотренные апелляционным судом, были поддержаны судом по банкротствам), обратились за помощью в Конгресс. С начала года они добивались законодательного акта, который потребовал бы от SIPC признания последних выписок по клиентским счетам всех жертв финансовой пирамиды в качестве доказательства величины потерь, независимо от того, кто сколько внес и сколько получил.
К лету некоторые из «выигравших вчистую» скрепя сердце поддержали «Билль о правах жертв финансовой пирамиды». Билль для них оказался в лучшем случае синицей в руках – в него не вошло их ключевое требование признания последних выписок. Но лидеры организованной группы жертв утверждали, что билль как минимум ускорит слушания и следствие, которые «вместе с нашим усиленным лоббированием позволят настоять на внесении необходимых поправок».
Несмотря на их лоббистскую деятельность, соответствующий законодательный акт к концу сессии Конгресса так и не прошел слушания в комитете. Но в конце декабря несколько поддерживающих его конгрессменов пообещали после начала новой сессии в январе 2011 года заменить этот билль более решительным законопроектом.
Этот новый билль, как предполагалось, запретит конкурсному управляющему SIPC подачу исков «по возврату ранее выплаченных сумм» против невинных жертв финансовой пирамиды и потребует у него санкционировать выплату компенсаций по последним выпискам инвесторов, если они не являются профессионалами Уолл-стрит, которые «знали… или должны были знать» об афере, но не предупредили о ней регуляторов.
Билль под названием «Акт о равноправии инвесторов», внесенный на рассмотрение в феврале 2011 года, в принципе не запрещал иски «по возврату ранее выплаченных сумм», но не позволял конкурсному управляющему требовать обратно те деньги, которые невинные жертвы изъяли из пирамиды до ее краха. Запрет сократил бы число тех инвесторов, от которых конкурсный управляющий вправе требовать возврата денег, тем самым уменьшив вероятность того, что «проигравшие вчистую» в конце концов получат все, что вложили. Самое любопытное то, что билль законодательно закреплял категорию тех, кто «должен был знать», что Мэдофф жулик, ограничивая ее брокерами и консультантами по инвестициям.
Согласно этому биллю, Пикарду запрещалось подавать иски против некоторых богатейших и наиболее квалифицированных инвесторов, которые не были брокерами или управляющими инвестициями. Более того: балансы на последних выписках по клиентским счетам этих инвесторов-«непрофесионалов» были астрономическими. Они могли бы претендовать на сотни миллионов долларов, тем самым резко уменьшив суммы, на которые могли рассчитывать «проигравшие вчистую». И Пикарду пришлось бы удовлетворить эти претензии, если ему не доказать, что эти лица на самом деле были в курсе аферы Мэдоффа. И наоборот: если менеджер только что получившего лицензию взаимного фонда оказался в числе «выигравших вчистую» в финансовой пирамиде, билль не защищал его от «возврата выплаченных ранее сумм», независимо от степени неопытности такого менеджера.
У некоторых из «выигравших вчистую» были основания заявлять, что Пикард не должен требовать у них возврата денег, которых у них нет, а если и есть, они не могут их выплатить, не скатившись в полную нищету. Но если «вчистую выигравший» подпадал под программу SIPC о «тяжелых случаях», то Пикард оставлял его в покое. В последние недели до истечения крайнего срока подачи исков изрядное число «выигравших вчистую» ходатайствовали о статусе «тяжелый случай» и получили его, и дела против более двухсот «выигравших вчистую» к декабрю были Пикардом закрыты.
Возвращаясь к пресловутому биллю, заметим, что он не требовал распространить защиту SIPC на непрямых инвесторов финансовой пирамиды. Между тем тысячи инвестировавших через «донорские» фонды Мэдоффа точно так же напрасно уповали на SIPC как «выигравшие вчистую». Конкурсный управляющий отказал им в удовлетворении исков не потому, что они получали фиктивные прибыли, а потому, что у них не было клиентских счетов в брокерской фирме Мэдоффа. Зато фидер-фонды, принимавшие у них деньги, были клиентами, имеющими право на помощь SIPC. Чтобы вернуть свои деньги, потерянные из-за банкротства Мэдоффа, такие инвесторы могли затребовать их только у своих фидер-фондов при условии, что притязания самого фонда были признаны обоснованными.
Более десяти тысяч непрямых инвесторов подали иски Пикарду, и тот их отклонил. Был ли Пикард правомочен отклонять их иски? Это была одна из узловых проблем, которая стояла перед судами и два года спустя после ареста Мэдоффа. Непрямые инвесторы доверили «донорским» фондам свои вложения и, по действующему праву, могли рассчитывать на возврат денег в связи с банкротством Мэдоффа от этих фондов либо от стоявшей за ними материнской корпорации. К несчастью, в случае многих малых или обанкротившихся фондов инвесторы могли рассчитывать только на многолетние судебные тяжбы.В первые дни и недели после ареста Мэдоффа внимание публики было поглощено поиском его сообщников. Ко второй годовщине его ареста признание сделали сам Мэдофф и еще двое (незаменимый Фрэнк Дипаскали и нерадивый бухгалтер Дэвид Фрилинг). Еще пятерых обвиняли в поддержке финансовой пирамиды, но все они заявили о своей невиновности и готовились отбиваться от обвинений в суде. Прокуратура при каждой возможности утверждала, что уголовное следствие продолжается, но также поясняла и то, что бремя доказательства вины «при отсутствии обоснованного сомнения» куда тяжелее, чем бремя доказывания по гражданским искам, поданным в суд по банкротствам, независимо от того, насколько безусловными и впечатляющими представляются обвинения в таких делах.
Дни и недели после ареста Мэдоффа вызвали и гневные требования реформ всех структур – Комиссии по ценным бумагам и биржам, SIPC и судов, где работу этих двух агентств доводили до логического конца. Комиссия под председательством Мэри Шапиро претерпела одно из самых радикальных в своей истории преобразований. Ее отдел правоприменения enforcement наделили новыми инструментами – расширенной системой поощрения информаторов о правонарушениях («свистунов»), правом выписывать повестки в суд, упрощенной структурой управления, высвобождающей кадры для борьбы с мошенничеством «на месте», усовершенствованными программами обучения для юристов и следователей, – и выделили деньги на развертывание этих инструментов. Эти достижения могли быть сведены на нет будущими сокращениями бюджета, однако отдел правоприменения вновь обрел бесстрашие и получил поддержку в Конгрессе, где всего два года назад один конгрессмен назвал Комиссию «врагом».
В конце сентября 2010 года Шапиро заседала в экспертной группе школы права университета Фордхэм вместе с двумя экс-председателями Комиссии (оба были назначенцами республиканской партии), которые публично хвалили ее за сохранение оказавшейся одно время под большой угрозой независимости Комиссии, почти в одиночку. «Если вы всего лишь спасли Комиссию и не сделали больше ничего, это уже прекрасное начало», – сказал Ричард Бриден, возглавлявший Комиссию с 1989 по 1993 год. Харви Питт, председатель Комиссии в 2001–2003 годах, поддержал его, заметив, что Шапиро вступила в должность «во время сурового кризиса».
В SIPC изменения шли куда медленнее, но и они представлялись неизбежными. Организация, побуждаемая комитетами Конгресса, взвешивающими различные законодательные предложения, одно мудрее другого, сама учредила особую группу для изучения и устранения тех слабых мест, что выявил скандал Мэдоффа. Что до банкротства и судебных процессов, то на разрешение вопросов, поставленных делом Мэдоффа, уйдут годы. Как исчислять потери? Кто имеет право подавать иски? Какую ответственность за необнаружение такой гигантской аферы несут управляющие хедж-фондами, бухгалтеры, банкиры и консультанты по инвестициям, и несут ли они ее вообще? Можно ли привлечь к ответу в суде саму Комиссию по ценным бумагам и биржам?
В конце концов, в первые недели после ареста Мэдоффа его жертвы считали, что возврата денег можно добиться разве что волшебством.
К концу 2010 года было подано немногим более 16 500 исков. Около двух третей этого числа составляли претензии непрямых инвесторов, которые не могли получить ничего, пока суды наконец не вынесли решение. Около 120 исков забрали назад. Более 500 исков оставались в обработке: это были иски крупнейших «проигравших вчистую», чьи суммарные потери Пикард оценил в 14 млрд долларов, хотя и понимал, что эта цифра может измениться по результатам судебных решений. Примерно половина этих щекотливых дел была уже в суде, а еще больше ожидало передачи в суд.
К концу года из оставшихся исков Пикард отклонил более 2700 исков от «выигравших вчистую» и принял более 2400 исков от «проигравших вчистую», доказанные потери по которым составили немного менее 6 млрд долларов.
Итак, во вторую годовщину ареста Мэдоффа у Пикарда для покрытия потерь, которые он скромно оценил в 20 млрд долларов, имелось около 2,5 млрд долларов, то есть примерно 10 центов на доллар. У него, конечно, были надежды выплатить больше, но надежду в банк не положишь и чек на нее не выпишешь. Неутомимая юридическая команда Шиэна подала иски к различным обвиняемым на сумму 90 млрд долларов, но фактически для того, чтобы собрать хотя бы скромную долю этих денег, понадобился бы кудесник под стать Мэдоффу.
И все же покрытие 10 центов на доллар (и вдвое или втрое больше, если считать судебные процессы, победу в которых Пикард считал возможной) было куда весомее, чем можно было ожидать мрачной весной 2009 года.Через неделю, прошедшую с момента второй годовщины ареста Мэдоффа, арифметика для «вчистую проигравших» поменялась, да так резко, что этот день вошел в историю, как и многое другое в этой печальной саге.
Пятница, 17 декабря, была днем, которого Дэвид Шиэн боялся не дождаться – прокуратура переносила срок из месяца в месяц, надеясь достичь наилучшего для жертв Мэдоффа результата. Ясным и очень холодным утром резкий ветер хлестал на Манхэттене, у небоскребов Фоли-сквер. Еще прежде чем прокурор Прит Бхарара объявил, что в полдень проведет пресс-конференцию, чтобы объявить о соглашении по наследству Джеффри Пикауэра, многолетнего инвестора Мэдоффа, эта новость облетела Интернет. Адвокаты вдовы Пикауэра достигли всеобъемлющего соглашения с правительством и конкурсным управляющим на сумму 7,2 млрд долларов. Это была полная сумма, которой добивался Пикард в первоначальном иске – на 2,2 млрд долларов больше, чем конкурсный управляющий получил бы, не вмешайся прокуратура в переговоры несколькими месяцами ранее.
И это крупнейший в истории американской системы права единичный акт конфискации.
Пресс-конференцию проводили в небольшом странной формы уголке вестибюля главного здания Генеральной прокуратуры со стенами рифленого бетона, частью покрытого бархатными драпировками глубокого синего цвета. Над головами, на уровне второго этажа, свисал гигантский мобиль из металлических труб и сфер с напыленной на него краской. Перед шеренгой телекамер были установлены четыре ряда типовых металлических складных кресел. В 12.15 дверь, обрамленная синими драпировками, открылась, вошла группа людей и несколько неловко выстроилась вдоль стен: настроенный по-боевому Дэвид Шиэн, Ирвинг Пикард в скромном сером костюме. В темном углу встали двое руководителей SIPC, старшие правительственные функционеры из нью-йоркских подразделений ФБР и Налогового управления, а также сонм молодых прокуроров во главе с боссом, федеральным прокурором Южного округа Нью-Йорка.
Прит Бхарара, импозантный человек с редеющими темными волосами и уверенной манерой держаться, сразу встал за кафедру, а операторы пригибались и перебегали, ища ракурс, чтоб снять и его, и Пикарда у него за плечами.
– Сегодняшнее поистине историческое соглашение по наследству Джеффри Пикауэра – событие, меняющее развитие ситуации для жертв Мэдоффа, – начал Бхарара, читая по листку. – Вернув все семь и два десятых миллиарда долларов, которые ее покойный муж получил [от фирмы Мэдоффа], чтобы помочь наиболее тяжко пострадавшим, Барбара Пикауэр поступила по справедливости.
Сумма, которую передала Барбара Пикауэр, представляла собой разность между деньгами, которые ее муж изъял со своих клиентских счетов у Мэдоффа, и суммой, которую он на них положил, что, по оценкам, составляло лишь 620 млн долларов. Но эта сумма далеко не отражала всего чрезвычайно богатого наследства ее мужа. Остальное должно было пойти на образование нового Фонда Пикауэра, который продолжил бы филантропические деяния супружеской пары.
Многолетний адвокат Пикауэров и их советник Билл Забел больше года провел за подготовкой соглашения, которое позволило бы Барбаре Пикауэр спокойно жить и заниматься благотворительными трудами. Пока в даунтауне шла пресс-конференция, офис Забела в мидтауне выпустил заявление от имени вдовы: «Я полагаю, что соглашение исполняет пожелания Джеффри вернуть деньги так, чтобы они пошли непосредственно жертвам Мэдоффа. Я абсолютно уверена, что мой муж Джеффри никоим образом не замешан в аферу Мэдоффа… Я – свидетель его честности и в нашем браке, и в его жизни на протяжении всех сорока совместных лет».
Среди общей шумихи заявление не привлекло внимания, но в отрывке из него, приведенном в выпущенном в тот же день заявлении SIPC, цитировались слова Ирвинга Пикарда о роли Джеффри Пикауэра в огромной финансовой пирамиде и одновременно беглый обзор стратегий, которые в исках, поданных за предыдущие два года, навлекли на различных инсайдеров Мэдоффа и крупных инвесторов столько яростных обвинений.
«Когда весной 2009 года мы подали иск против мистера Пикауэра и остальных, имеющиеся у нас тогда документы привели нас к предположению, что мистер Пикауэр должен был знать или мог знать об афере Мэдоффа, – признавал Пикард. – Благодаря открывшимся дополнительным документам, я уверился в том, что у нас нет оснований преследовать мистера Пикауэра по суду, и вместо этого мы пришли к деловому решению».