Чародей лжи
Шрифт:
В считаные недели после ареста Мэдоффа с большой помпой объявили о расследовании преступлений Мэдоффа в Европе, но к лету 2009 года результатов набралось немного.
Официально интерес к некогда престижному Bank Medici Сони Кон оставался высоким. В апреле Кон частным порядком три часа допрашивали в венском суде в присутствии чиновников из Министерства юстиции США, Комиссии по ценным бумагам и биржам и ФБР. А в мае главный финансовый регулятор Австрии отозвал банковскую лицензию Bank Medici. Но Кон продолжала настаивать на том, что она не более чем еще одна доверчивая жертва Мэдоффа, и почти ничто не свидетельствовало о том, что дело расследуется официально.
Лондонское Бюро по борьбе с мошенничеством в особо крупных размерах (The Serious Fraud Office) открыло расследование дочерней фирмы Мэдоффа в Британии в считаные дни после его ареста. Но известий о выдвинутых обвинениях не последовало и спустя несколько месяцев. В начале 2010 года бюро тихо закроет расследование без предъявления кому-либо каких-либо обвинений.
Швейцарская прокуратура, реагируя на жалобы инвесторов, рассмотрела роль женевского подразделения хедж-фонда Optimal, принадлежащего испанскому Banco Santander, а также других управляющих хедж-фондами, инвестировавших в Мэдоффа или в один из его «донорских» фондов. Но выдвинула лишь предварительные обвинения в мошенничестве против нескольких руководителей, а те отрицали любое правонарушение.
Во Франции следователи сосредоточились на банках, вовлеченных в торговлю связанными с Мэдоффом деривативами. Но никаких уголовных обвинений предъявлено не было. Парижская прокуратура занималась расследованием конкретных претензий облапошенных инвесторов. В ноябре судья в ходе судебного следствия обвинит одного из соучредителей Access International Патрика Литтэ в преступном злоупотреблении доверием путем помещения денег клиентов в фидер-фонд Мэдоффа, принадлежащий его фирме, но потом эти обвинения будут сняты – после того как судья определит, что Литтэ и сам стал жертвой мошенничества, а обвинения против него не подтвердятся.
В Люксембурге, на развивающемся перекрестке хедж-фондов и других коллективных инвестиций Европы, официальные расследования и частные иски накапливались почти так же быстро, как в Нью-Йорке. В люксембургские суды было подано по меньшей мере двадцать связанных с Мэдоффом гражданских исков.
За всеми этими делами пристально наблюдали юристы, нанятые Ирвингом Пикардом, который старался удостовериться, что любой фидер-фонд, сделавший крупные изъятия средств из пирамиды, держался за них достаточно долго, чтобы востребовать их в пользу жертв Мэдоффа.
В конечном счете множество исков частных инвесторов против европейских банков и «донорских» фондов будет улажено в судах к лету 2010 года, при этом так и останется неясным, что произошло и кто за это в ответе.
В судах США по гражданским делам тоже не наблюдалось особенного прогресса. Введенные Конгрессом в 1990-х годах ограничения на иски по ценным бумагам усложнили порядок привлечения к суду тех банкиров, бухгалтеров, консультантов хедж-фондов и «донорских» фондов, которые оставили средства инвесторов в руках Мэдоффа, и многие иски были судами отклонены. Среди них был иск Комиссии по ценным бумагам и биржам против мелкой
В иске Комиссии утверждалось, что Cohmad и его руководство «знали либо должны были знать», что имеют дело с финансовой пирамидой. Но в постановлении окружного суда, которое поставило под сомнение множество подобных дел, ожидающих решения, судья Луис Л. Стентон объявил, что для поддержания этой версии недостаточно простого утверждения Комиссии, даже после того как он рассмотрел притязания агентства в самом благоприятном для них свете.
«В заявлении не приводится подтвержденных фактов, которые позволили бы взять обвиняемых на заметку в связи с аферой Мэдоффа», – отметил судья Стентон. Ни разоблачающих электронных писем, ни показаний о подслушанных разговорах, ни заявления самого Мэдоффа о том, что руководство Cohmad замешано в афере, – ничего этого там не было.
«Заявление скорее поддерживает тот разумный вывод, что Мэдофф одурачил обвиняемых, как он одурачил частных инвесторов, финансовые институты и регуляторов», включая самого истца, то есть Комиссию.
Судья, который рассматривал ключевые элементы дела с дня, последовавшего за арестом Мэдоффа, отказался проигнорировать несколько технических нарушений, связанных с точностью годичных отчетов Cohmad для Комиссии, и предоставил агентству шанс попробовать вновь, отклонив иск с сохранением возможности повторной подачи. Тем не менее это решение было предостережением – даже для федеральных регуляторов, – что для суда значим вопрос «кто знал на самом деле», а не «кто должен был знать». И ответ на этот вопрос так и останется неясным.
К середине лета 2009 года Комиссия подала всего два других иска, связанных с Мэдоффом: против Дэвида Фрилинга, бухгалтера Мэдоффа, и против Стенли Чейза, управляющего первого фидер-фонда Мэдоффа.
Чиновники Комиссии, будучи гражданскими регуляторами, должны были полагаться на уголовное следствие, проводимое Министерством юстиции, хотя и тут не наблюдалось видимого прогресса. К октябрю 2009 года единственными арестованными были Мэдофф, который сделал признание, Фрилинг, которому не предъявили четкого обвинения в осведомленности о финансовой пирамиде, и Дипаскали, который сдался сам.
Дело Мэдоффа попало в прокуратуру Манхэттена в то время, когда она находилась на полпути грандиозного расследования дела об инсайдерской торговле в индустрии хедж-фондов, а людей и так не хватало. К тому же дело Мэдоффа представляло собой типичное уголовное расследование, вывернутое наизнанку. Вместо классического процесса постепенного сбора сведений и ловли мелкой рыбешки, чтобы шаг за шагом добраться до главаря, прокуроры схватили главаря и теперь должны были идти по цепочке назад, по большей части без его, главаря, помощи.
Даже в этих обстоятельствах глава Комиссии Мэри Шапиро полагала, что выстроен достаточно сильный перечень важных направлений деятельности регуляторов, чтобы вернуть часть утраченного агентством уважения. Комиссия подала иск против гигантской компании нефтепродуктов Halliburton, обвинив ее в нарушении закона о противодействии коррупционной практике иностранных государств (Foreign Corrupt Practices Act). Комиссия обвинила швейцарского банковского гиганта UBS в оказании помощи тысячам граждан США в уклонении от федеральных налогов. Комиссия обвинила три крупных банка в том, что они вводили инвесторов в заблуждение о рисках финансового инструмента под названием «аукционные ценные бумаги», или бумаги с аукционной ставкой. А еще Комиссия обвинила генерального директора крупного кредитного учреждения, выдававшего субстандартные (низкокачественные) ипотечные кредиты, – по утверждению Комиссии, печально известная практика компании помогла подорвать не только национальные кредитные рынки, но и саму компанию. Тем временем за кулисами велось масштабное, пока не завершенное расследование против Goldman Sachs.
В начале августа в Нью-Йорке новый руководитель отдела правоприменения Комиссии Роб Хузами в теплой и непринужденной речи перед группой их коллегии адвокатов оповестил присутствующих, что Комиссии удалось снять наложенные предыдущими администрациями ограничения и уполномочила его выписывать повестки с вызовом в суд собственной властью – властью, которую он намеревался делегировать другому достойному руководителю из состава Комиссии.
Больше никакой бесхребетной терпимости к чинящим препятствия подозреваемым, предупредил он сидящих в аудитории адвокатов. Если они станут противиться запросам на документы или свидетельства или тянуть с ответом, то «весьма вероятно, что на следующее утро на вашем столе окажется повестка в суд».
Это был тот жесткий стиль речи, в котором следовало разговаривать с Мэдоффом. Увы, этого не было сделано, о чем весь мир узнал через несколько недель, 31 августа, когда генеральный инспектор Комиссии Дэвид Котц послал Мэри Шапиро окончательный отчет о своем монументальном восьмимесячном расследовании провалов Комиссии в деле Мэдоффа. Через четыре дня полный текст отчета был опубликован.
Для Комиссии единственной хорошей новостью в этом отчете было то, что Котц не нашел никаких доказательств того, что Мэдофф коррумпировал предыдущие расследования посредством взяток или что чиновники Комиссии намеренно пытались выгородить его и прикрыть его преступление. Роман Шейны Мэдофф с бывшим юристом Комиссии Эриком Суонсоном, за которого она вышла замуж в 2007 году, был рассмотрен самым пристальным образом (были опрошены даже его бывшие подружки!), но Котц пришел к выводу, что их отношения не повлияли на действия Комиссии и результаты проверок Мэдоффа или его фирмы, хотя задним числом это и выглядело скверно.
Остальная часть отчета была позорным перечислением хорошо документированной некомпетентности и упущенных возможностей. В годы, предшествовавшие аресту Берни Мэдоффа, Комиссия получила минимум шесть жалоб, наводящих на мысли о действующей финансовой пирамиде. Исходный шаг в выявлении финансовой пирамиды – сверка сделок или подтверждение существования активов. «Тем не менее Комиссия по ценным бумагам и биржам ни разу не проверила сделки Мэдоффа через независимую третью сторону», – заключал Котц. Называя вещи своими именами, она вообще «никогда по-настоящему не проводила проверку или исследование Мэдоффа на финансовую пирамиду».
Пожалуй, самым убойным стал вывод Котца о том, что Мэдофф намеренно пользовался головотяпством Комиссии для того, чтобы уверить жертв в своей честности. «Когда потенциальные инвесторы выразили сомнение по поводу инвестирования в Мэдоффа, он, чтобы возбудить доверие и усыпить подозрения, сослался на проверки Комиссии», – заметил Котц. Таким образом, провал Комиссии в деле выявления мошенничества еще и повысил уровень доверия к преступной деятельности Мэдоффа.
Готовая к новой буре критики, Мэри Шапиро тут же обнародовала заявление с новыми извинениями за прошлые провалы Комиссии. По ее словам, отчет генерального инспектора «указывает на то, что Комиссия упустила множество возможностей раскрыть аферу. Эта неудача, о которой мы не перестанем сожалеть, привела нас к необходимости всестороннего реформирования методики регулирования рынка и защиты инвесторов».
Шапиро и руководство Комиссии уже занялись стремительной реорганизацией структуры и процедур, которая будет направлена на множество приведенных в отчете недостатков, заявила она, и эти реформы были с готовностью приняты «целеустремленными сотрудниками» Комиссии. Однако 477-страничный отчет не оставлял сомнений, что в число тех, кому «следовало знать», что Мэдофф мошенник, входило множество целеустремленных сотрудников Комиссии.
Через шесть недель, в среду 14 ноября, адвокаты двух жертв провели в Нью-Йорке пресс-конференцию, на которой объявили, что подают иск против Комиссии по ценным бумагам и биржам, добиваясь компенсации потерь инвесторов от мошеннической схемы Мэдоффа. Здесь объединились требования жертв Мэдоффа о компенсации и прозрачности. В иске утверждалось, что Комиссия в ответе за потери истцов, потому что эти потери вызваны ее (прекрасно документированной) нерадивостью.
Иск был рискованным предприятием. Получить право подать иск против госслужбы США всегда было делом нелегким, а выиграть сам процесс и того труднее. Граждане, как и в большинстве стран, пронизанных традициями английского общего права, не могут подать жалобу в суд на официальную деятельность федерального правительства: суверен обладает иммунитетом от судебного разбирательства. Логика «суверенного иммунитета» проста: гражданам подобает оспаривать деятельность избранного ими правительства у избирательных урн, а не в судах.
Есть несколько исключений из этого основополагающего принципа. Одно из них – федеральный закон о деликтных актах, который позволяет гражданину предъявлять иск, если ущерб частному лицу причинен нерадивыми или намеренно недолжными действиями правительственного служащего. Но эта лазейка не распространяется на политические решения или шаги по собственному усмотрению, предпринятые федеральными служащими при выполнении ими своих официальных обязанностей.
Жертвы Мэдоффа доказывали, что они пострадали из-за нерадивости Комиссии, а не из-за ее тактики принятия решений по собственному усмотрению. На их взгляд, открытие нескольких расследований по Мэдоффу могло быть политическим решением, защищенным «суверенным иммунитетом», но неумелая работа с почти всеми подробностями этих расследований была нерадивостью и не защищена от судебного разбирательства.
Министерство юстиции с едва ли не железной логикой обосновывало отклонение иска. В одном из меморандумов говорилось: «Бесспорно, потери истцов катастрофичны. И в контексте этого ходатайства суд может предположить, что они были предотвратимы, если бы только Комиссия по ценным бумагам и биржам остановила заговор Мэдоффа либо если бы она только наняла следователей с квалификацией повыше и более опытных, а также была бы понастойчивее в расследовании фактов или посвятила бы их рассмотрению дополнительные время и силы». Тем не менее, утверждало Министерство юстиции, федеральные агентства запретили истцам использовать суды для «повторного обращения по решениям, вынесенным федеральными агентствами».В последующие месяцы будет подано минимум с десяток подобных исков, в том числе один групповой иск, добивающийся возмещения ущерба всем жертвам Мэдоффа. Им предстояла небывало тяжелая битва даже при том, что они ссылались на отчет генерального контролера в поддержку своих аргументов. Более двух лет прошло после ареста Мэдоффа, а они намертво застряли в федеральных судах в ожидании ключевого решения о том, есть ли у них вообще право преследовать правительство по суду.
Если таков путь к правосудию, то дорога к почти недостижимой цели будет долгой.
Перед первой годовщиной ареста Мэдоффа стало ясно, что, учитывая судьбу частных исков в стране и за рубежом, наиболее перспективный путь поиска денег для компенсации жертвам проходит через тяжбу конкурсного управляющего Ирвинга Пикарда.
Крайний срок подачи претензий SIPC настал 2 июля 2009 года, и кабинеты Пикарда в Рокфеллер-центре не закрывались допоздна для почты и курьерских доставок. К окончанию рабочего дня число исков превысило 15 000. Окончательным итогом станет 16 518 исков. Многие из них поступили от жертв, которые инвестировали через донорские фонды или партнерства, то есть от людей, не отвечавших данному SIPC определению клиента и, таким образом, вообще не имевших права на помощь SIPC.
Похоже, что спор вокруг вопроса, кто в глазах SIPC считается клиентом, а кто нет, продлится годы. Сегодня для судов задача номер один состоит в том, чтобы решить, каким образом Пикард должен исчислять потери жертв. Так что 28 августа Пикард подал в федеральный суд по банкротствам официальное ходатайство назначить слушание, посвященное исключительно спору о так называемых «чистых активах». Путь к слушанию повлечет за собой месяцы совещаний, встречных совещаний и совещаний в ответ на встречные совещания. Но, по крайней мере, вопрос значится в списке, и для «выигравших вчистую» назначен день судебного заседания – их шанс потребовать справедливости в их собственном понимании.
За лето 2009 года правительство распродало с аукциона собственность Мэдоффа: пляжный дом в Монтоке продал более чем за 9 млн долларов, пентхаус ушел примерно за 8 млн долларов, дом в Палм-Бич все еще выставлен на продажу за 7,25 млн долларов. «Мерседесы»-седаны были проданы, а яхты и катера ушли с аукциона. В ноябре судебные приставы устроили что-то вроде блошиного рынка, чтобы распродать смесь из личных пожитков, взятых из домов Мэдоффа, от куртки New York Mets с монограммой Берни до нескольких старинных подсадных уток для охотников. За все перечисленное вместе со складом вещей, предназначенных для будущих продаж, судебные приставы получили на аукционе 900 000 долларов, – для почти любого другого дела это впечатляющая сумма, но для аферы Мэдоффа не более чем ошибка округления.
К осени 2009 года Пикард в одиночку собрал примерно 1,5 млрд долларов от брокерских и банковских счетов фирмы, продажи имущества и нескольких внесудебных соглашений, включая соглашение с семьей покойного Нормана Леви на 234 млн долларов. Он также продвинулся в своей тяжбе против Джеффри Пикауэра и его жены за 7,2 млрд долларов. Пикауэры утверждали, что ничего не знали об афере Мэдоффа, однако начали переговоры о мировом соглашении.
Тем не менее в воскресенье 25 октября Барбара Пикауэр обнаружила тело мужа, неподвижно дрейфующее у дна бассейна в их поместье в Палм-Бич. С помощью экономки она выудила Джеффри из бассейна, но оживить его они не смогли. Около 1.30 дня он был объявлен мертвым. Тут же пошли слухи о самоубийстве или об убийстве, но оперативное вскрытие показало, что Пикауэр перенес обширный инфаркт и утонул. Ему было шестьдесят семь лет, и он страдал от проблем с сердцем и болезни Паркинсона. Многолетний семейный юрист Уильям Д. Забел сказал, что переговоры с Пикардом о мировом соглашении продолжатся от лица наследников.
К концу октября Пикард принял 1561 иск и отклонил 1309 на том основании, что этими держателями счетов у Мэдоффа было изъято больше, чем вложено изначально. Так называемым «проигравшим вчистую» SIPC уже была обязана выплатить авансом больше, чем выплатила в целом со дня своего основания в 1970 году: 535 млн долларов. Сумма принятых к исполнению исков равнялась примерно 4,4 млрд долларов, что весьма скромно по сравнению с суммой исков «проигравших вчистую» – 18–21 млрд долларов, которой ожидал собрать конкурсный управляющий.
Предварительные подсчеты обнадеживали больше, чем можно было представить в день ареста Мэдоффа. Если бы в последующие месяцы общая сумма исков и общая сумма активов выросли в примерно равной пропорции, то Пикард смог бы выплатить «проигравшим вчистую» (большинство из которых без особой надежды, но упорно ожидали, что не получат ничего) всего 30 центов на каждый доллар, на который те имели право.
Но эти цифры были условными. Пока суды не решат, прав ли Пикард, отклоняя иски тысяч «проигравших вчистую», никто не будет знать в точности, как выглядит реальное уравнение.
Этот процесс начнется во вторник 2 февраля 2010 года со словесной перепалки в споре о расчетах Пикарда по искам жертв. В тот день в здании суда в очереди к стойке секьюрити стояло более трех десятков адвокатов. Среди них была Хелен Чейтмен, которая больше года без устали требовала в суде начала этого события.
Небольшой зал суда был заполнен, а опоздавших разворачивали и направляли в помещение-отстойник. Простая металлическая вешалка у дверей давно исчезла под горой пуховиков и шарфов.
После сорокапятиминутной задержки (чтобы больше
Коллеги характеризовали судью Лифланда как юриста «старой школы», и это не было преувеличением: он родился в 1929 году, получил степень в области права в 1954 году и с 1980 года занимал место судьи в суде по банкротствам. Даже в свои восемьдесят он был трудолюбивым судьей и изучил все 33 юридические записки, приложенные к материалам дела, а также 32 письма от частных инвесторов. Маленького роста, в очках, с непринужденной улыбкой, он редко повышал голос и еще реже выходил из себя.
Дэвид Шиэн, представлявший дело Пикарда, по знаку судьи положил стопу записок и документов толщиной в кирпич на приземистую кафедру между столами адвокатов.
Шиэн был, как обычно, резок и прям. Большинство его оппонентов утверждало, что финансовая пирамида Мэдоффа отличается от других финансовых пирамид уже тем, что это дело SIPC. Шиэн сказал: «Они ошибаются». Они игнорировали тот факт, что их обожаемые последние выписки из клиентских счетов – просто вещественные доказательства мошенничества. «Никто в здравом уме не скажет, что последняя выписка и есть последнее слово», – заявил он, гневно вспыхнув.
Слова Шиэна тут же утонули в смешках из зала. Он на миг умолк, покраснев от смущения или гнева. Затем негромко продолжил: «Весьма прискорбно то, что некоторые мои коллеги повели людей по этой дорожке».
Судья Лифланд поразился этой вспышке. Обычно в суде по банкротству такого не бывает. И он кивком разрешил Шиэну продолжать.
Через несколько секунд, когда Шиэн упомянул некую деталь из запутанного дела New Times, которое было основой такого множества противоречивых исков по установлению потерь от финансовой пирамиды, снова раздался презрительный смех.
На этот раз Лифланд не остался в долгу. Присутствующие «не на стадионе», строго сказал он. «Давайте придерживаться в суде некоторых приличий». Во время его речи несколько человек из рядов противной стороны залились краской. Если хамское поведение их клиентов оскорбит судью, даже такого уравновешенного, как Лифланд, делу это не поможет.
В число противников Шиэна входили юристы «бейсбольной» семьи Уилпон и миллионера Карла Шапиро из Палм-Бич. Однако они сосредоточились на наиболее внушаемых клиентах – на тех самых жертвах из среднего класса, которые жили на поступления с клиентских счетов Мэдоффа, – и доказывали, что Пикард, настаивая на чистых активах, тем самым отказывал этим клиентам в авансовых выплатах SIPC, достигающих 500 тыс. долларов, в которых многие из них отчаянно нуждались.
Хелен Чейтмен рассказала судье, что в число ее клиентов входят как «проигравшие вчистую», так и «вчистую выигравшие», «но из этих людей каждый верит, что SIPC гарантирует им 500 тыс. долларов». Спокойно, серьезно, красноречиво она продвигала свои доводы: выплата всем прямым инвесторам по 500 тыс. долларов каждому, независимо от их статуса относительно чистых активов, обойдется членам SIPC с Уолл-стрит всего на 700 млн долларов больше, чем уже имеется в резервном фонде. «Для членов SIPC 700 млн долларов – деньги совсем небольшие», – говорила она, зато для некоторых ее клиентов выплаты SIPC «означают разницу между жизнью здорового человека и жизнью человека с кровоточащими язвами».
Для Шиэна предложение Чейтмен было несправедливым. Оно означало, что многие из тех, кто уже возвратил свои начальные инвестиции, теперь получат еще больше – 500 тыс. долларов. В то же время жертвы, которым вообще не удалось восстановить свои начальные инвестиции, могут вовсе ничего не получить. Шиэн заявил: «В конце этого дня они останутся не более обеспеченными, чем те, кто изъял все свои деньги».
После почти года противостояния, шести месяцев составления судебного досье и четырех часов споров мало что осталось невысказанным. Судья Лифланд поблагодарил адвокатов обеих сторон, но напомнил им: «К чему бы я ни пришел и что бы ни постановил, решение будет неприятным… для той или иной стороны».
Ровно месяц спустя, 2 марта, судья Лифланд утвердил принадлежащее Пикарду определение чистых активов в финансовой пирамиде Мэдоффа исходя из принципа «что вложил, то и получишь». В аккуратно составленной мотивирующей части решения судья признавал, что в законодательстве есть некоторая нечеткость, но заключал, что «тщательный и всесторонний анализ прямого значения и законодательной истории статута, проверка… прецедента и соображения справедливости и практичности» говорят в пользу подхода конкурсного управляющего.
Рассуждение судьи Лифланда в точности следовало аргументам Шиэна: после первоначального внесения денег все ценные бумаги, якобы купленные для клиента, на самом деле оплачивались фиктивными прибылями, поэтому не представляли собой законных «позиций по ценным бумагам» в определении устава SIPC. Он отметил: «Принимая во внимание то, что в мире подделок Мэдоффа на самом деле не велось никакой торговли ценными бумагами, активы клиентов никогда не зависели от ценовых колебаний, а выписки по их счетам никогда не имели отношения к рынку ценных бумаг США».
Следовательно, «единственными верифицируемыми транзакциями» были депозиты и изъятия денег, а не остатки, показанные на последних выписках по счетам, которые были «полностью фиктивными, не отражали настоящих позиций по ценным бумагам, которые можно ликвидировать и которые не могут служить основанием для определения чистых активов».
Он заключил: «Было бы просто нелепо идти на поводу у мошенника и узаконить призрачный мир, созданный Мэдоффом».
Судья и адвокаты обеих сторон договорились добиваться ускоренного рассмотрения в апелляционном суде второй инстанции – на следующей остановке долгого и бесплодного поиска справедливости «выигравших вчистую».Тем временем уголовные дела медленно продвигались вперед. 3 ноября 2009 года Дэвид Фрилинг изменил свое заявление о невиновности и признал себя виновным, но лишь в преступлениях, затрагивающих оформление сертифицированных обманным путем аудитов и финансовых отчетов для Комиссии по ценным бумагам и биржам. Когда Фрилинг встал, чтобы обратиться к председательствующему судье от своего имени, он был весьма решителен. Он сказал: «Первое, и главное: вашей чести крайне важно знать, что мне вовсе не было известно о том, что Берни Мэдофф занимался финансовой пирамидой». И указал, что на самом деле он вместе со многими членами своей семьи поместил в руки Мэдоффа сбережения и пенсионные фонды – и потерял их полностью.
Фрилинга после признания им своей вины выпустили под залог. Он пообещал сотрудничать с продолжающимся следствием.
Следующими перед судом предстали обвиняемые Джером О’Хара и Джордж Перес.
Когда агенты ФБР 13 ноября пришли арестовать сорокашестилетнего О’Хару, он находился в своем доме в Малверне (штат Нью-Йорк), компактном зеленом пригороде на Лонг-Айленде примерно в десяти километрах к востоку от первого дома Мэдоффа в Лорелтоне (Квинс). О’Хара, рослый и румяный, с проглядывающей в волосах сединой, работал у Мэдоффа программистом с тех давних пор, когда ему еще не было тридцати. Теперь в обвинительном заключении, открытом в то утро, он обвинялся в использовании своих компьютерных навыков для оказания помощи Фрэнку Дипаскали в создании фальшивой документации, которая годами скрывала финансовую пирамиду Мэдоффа.
Джорджа Переса, коллегу Дипаскали с семнадцатого этажа, арестовали в то же утро и по такому же обвинению. Агенты ФБР прибыли рано утром в его дом в Ист-Брунсвике (штат Нью-Джерси), одном из тех спальных пригородов, что как бусы нанизаны на магистраль центра Нью-Джерси. Сорокатрехлетний Перес, небольшого роста, мускулистый, с толстой шеей, мелкими чертами и несколько задиристым выражением лица, пришел в фирму Мэдоффа примерно через год после О’Хары.
Комиссия по ценным бумагам и биржам тоже возбудила дело против этих двоих, повторив претензии из обвинительного заключения, самым интригующим из которых, по утверждению Комиссии, было то, что О’Хара и Перес, после того как они помогли Мэдоффу одолеть денежный кризис 2005 года и последовавшее обследование Комиссии, в сентябре 2006 года якобы вступили с ним в конфликт и отказались в дальнейшем ему помогать, посоветовав шефу в следующий раз, когда понадобится делать грязную работу, «обратиться к Фрэнку».
Согласно обвинительному заключению и исковому заявлению Комиссии, Мэдофф – с набитым кошельком и вне размытого поля зрения Комиссии – тогда просто велел Дипаскали предложить О’Харе и Пересу за молчание столько, сколько понадобится.
О’Хара и Перес предстали перед судьями-магистратами федерального суда Манхэттена, и их освободили под залог в миллион долларов с каждого. Их адвокаты заявили, что те невиновны и что они будут энергично бороться против обвинений, которым сопутствует тюремный срок до тридцати лет.
В 6.00 утра слякотного и снежного дня 25 февраля 2009 года группа агентов ФБР подъехала к многоквартирному дому на Восточной Семьдесят девятой улице недалеко от Ист-Ривер. Они направились прямо в квартиру Дэна Бонвентре и сообщили ему, что он арестован.
Рутинная процедура. Ему позволили одеться, сообщили об ограничениях на предметы гардероба, надели наручники, проводили вниз и усадили на заднее пассажирское сиденье казенного седана. Некогда Бонвентре был так похож на Берни Мэдоффа, что сотрудники пошучивали, будто они близнецы, разделенные после рождения. Теперь это сходство исчезло. С тех пор как Бонвентре в последний раз приходил на работу в «Помаду», он отрастил седую, аккуратно подстриженную бородку и похудел. На Фоли-сквер его, укрывшегося под зонтом, обступили телеоператоры. Он выглядел опустошенным и напуганным.
У Мэдоффа он более тридцати лет был одним из старших руководителей, а теперь его обвиняли в сговоре с целью поддержки и укрывательства финансовой пирамиды, – в частности, помогая Мэдоффу выжить в денежном кризисе конца 2005 года. Комиссия по ценным бумагам и биржам выдвинула против него параллельный гражданский иск, как и в случае с О’Харой и Пересом.
Адвокат Бонвентре, Эндрю Дж. Фриш быстро организовал залог и затем стал отвечать на звонки СМИ, заявляя, что дело – это расчет прокуратуры на чудо. «Я не просто заявляю, что он невиновен или что нет доказательств его вины. Я заявляю, что Дэн Бонвентре абсолютно невиновен».Начинался 2010 год, но не было видно конца ни одному из изнурительных путей, начало которым положил арест Мэдоффа, за исключением дороги Мэдоффа в жизнь за решеткой. Следствие прокуратуры из-за частой смены сотрудников продвигалось мелкими шажками, но уголовные дела неуклонно приближались к далеким еще дням начала судебных процессов. Гражданские иски все так же направлялись в апелляционные суды, где обе стороны будут ждать и молиться о защите. А реформа регулирования в отдельно взятой Комиссии по ценным бумагам и биржам продвинулась настолько, насколько позволяли бюджет и наложенные Конгрессом ограничения.
SIPC все-таки заплатила тысячам жертв, и те начали восстанавливать свои разбитые жизни. Тем временем летом 2010 года более двух десятков жертв (в основном «выигравших вчистую») объединились для совместной работы, чтобы опубликовать трогательный сборник эссе «Клуб, в который никто не хотел вступать» – свидетельство жестокого разочарования и спокойного героизма, проявившихся вследствие преступлений Мэдоффа. А группы защитников, сформировавшиеся в противостоянии Пикарду, все так же добивались налоговых льгот для жертв Мэдоффа и конструктивных реформ в SIPC, которые будут рассматриваться осенью на слушаниях в Конгрессе.
За кадром же весна и лето 2010 года были отмечены почти безостановочной деятельностью группы Ирвинга Пикарда ввиду того, что они с Дэвидом Шиэном подгоняли свой персонал к 11 декабря – крайнему сроку подачи самого крупного и самого сенсационного иска «по возврату ранее выплаченных сумм». Но эти месяцы принесли и непредвиденное давление, а также постоянные закулисные трения между сотрудниками Пикарда и генеральной прокуратурой из-за имущества, конфискованного у Мэдоффа и других обвиняемых. Шиэн с самого начала утверждал, что продажу имущества следует оставить конкурсному управляющему, поскольку все расходы в этом случае оплачивала SIPC и жертвам, таким образом, оставалось больше денег. Прокуратура же предпочитала проводить продажи конфискованного имущества через службу судебных приставов: этот процесс был им лучше знаком и более выгоден для их бюджета.
Конфликт достиг апогея весной 2010 года, когда прокуратура влезла в затянувшиеся переговоры между Ирвингом Пикардом и наследником Пикауэра. Главный юрист Пикауэра, Билл Забел, в шаге от мирового соглашения, требующего уплаты наследником 5 млрд долларов конкурсному управляющему, заартачился, когда прокуратура стала угрожать подачей иска о гражданской конфискации, претендуя на дополнительные активы сверх любого соглашения с Пикардом. Забел вежливо, но неумолимо настаивал на том, что мировая будет окончательной – или не состоится вовсе.
Позднее Шиэн скажет, что день, когда он услышал об «успехах» прокуратуры, стал для него худшим в этом мучительном деле.16. Надежда утраченная и обретенная
Времени у Дэвида Шиэна почти не оставалось.
Согласно правилам суда по банкротствам он был должен до полуночи 11 декабря 2010 года (второй годовщины ареста Мэдоффа) подать иски о возврате денег, изъятых из финансовой пирамиды. К концу сентября около тысячи исков о «выцарапывании» ранее выплаченных сумм все еще были в стадии оформления в его фирме. К ним относились мелкие иски против родни Мэдоффа и против родни со стороны его жены, средние – против элитных хедж-фондов и бывших сотрудников Мэдоффа, и крупные – против самых первых спонсоров Мэдоффа и некоторых крупнейших мировых финансовых институтов.
Почти четыре десятка юристов в офисах Baker & Hostetler в Рокфеллер-центре работали чуть ли не круглосуточно. Иски против более мелких инвесторов были отданы на откуп десяткам юристов, рассеянных по отделениям компании в Орландо, Хьюстоне, Денвере и Лос-Анджелесе. Вместе с командами юристов работали бухгалтеры-криминалисты и частные детективы, а также помощники юристов, судебные компьютерные специалисты и секретари на все руки. Вдобавок фирма рекрутировала батальон юристов из-за рубежа для наблюдения за более чем 275 судебными процессами – от Люксембурга до Каймановых островов – и оперативного реагирования.
Шиэн, любитель сложных комбинаций, распределил работу между несколькими специализированными командами. Одни команды были брошены на подготовку исков против таких отдельных статусных обвиняемых, как крупный банк или хедж-фонд. Другие занимались обширным списком «добросовестных» изъятий «излишков средств» на счете, выведенных весьма скромными инвесторами из категории «выигравших вчистую», тех самых, что противились усилиям Пикарда выцарапать эти деньги обратно. Еще одна многочисленная команда сосредоточилась на изъятиях, которые Шиэн называл «недобросовестными», – на крупных денежных суммах, снятых квалифицированными инвесторами, которые в момент изъятия, скорее всего, имели веские основания подозревать мошенничество.
И наконец, от каждой команды были выделены представители, которые составили рабочую группу по «сверке исков», которая несколько раз в неделю сравнивала заготовленные черновики документов на предмет единообразия и точности формулировок.
Обстановка в фирме смахивала на сумбур в школе права в день выпускных экзаменов: размокшие коробки из-под пиццы, смятые контейнеры от обедов навынос, а в комнатах для переговоров – оперативных центрах – давно не мытые и не чесанные «бойцы» корпели над тем или иным делом, источая крепчающий запах спортзала. Все отлучки были отменены до дальнейших распоряжений, как и положено во время боевых действий. Однажды, ощутив секундное ослабление напряженности, Шиэн спросил коллегу, не желает ли она во благо цивилизации сбегать за бутербродом. «Нет, спасибо… по мне, важнее личная гигиена», – ответила та. Будь у нее время на бутерброд, она бы потратила его на душ.
К середине ноября Шиэн был готов подать иски о возврате денег от бывших сотрудников Мэдоффа. Некоторые из них трудились в фирме с первых ее дней.
Он выдвинул обвинение против Ирвина и Кэрол Липкин, чье знакомство с Берни Мэдоффом началось в 1964 году, когда Ирвин Липкин стал самым первым сотрудником Мэдоффа. В письме, найденном в компьютере Липкина и датированном 1998 годом, он писал, что Мэдофф ему как брат, которого у него не было. Кэрол Липкин, вначале работавшая на биржевого брокера Марти Джоэла, соседа Мэдоффа по офису в начале 1960-х годов, в конце концов тоже перешла в его фирму. Их сына Эрика наняли в 1992 году, и на день ареста Мэдоффа он значился в платежной ведомости. Согласно материалам иска, среди чеков, которые Мэдофф приготовил в последние часы своей аферы, имелся чек почти на 7 млн долларов, который планировалось отправить Липкинам по почте на адрес их дома во Флориде.