Чары
Шрифт:
– Оно окончено, правда? – сказал он в день своего приезда.
– Откуда ты знаешь? – удивился Амадеус.
– Обстановка в доме – она другая. Спокойнее.
Амадеус посмотрел на Зелеева.
– Покажем ему?
– Вам решать.
– Папочка? – Александр повернулся потом к русскому. – Константин, вы не хотите, чтоб я видел?
Зелеев засмеялся.
– Я хочу, чтоб весь мир увидел ее, Александр.
Глаза Амадеуса потеплели.
– Пойдем.
Она стояла под покрывалом, на центральном столе мастерской,
Никто не произносил ни слова, но через некоторое время Зелеев подошел к столу и молча указал Александру на три драгоценных камня, под которыми были выгравированы инициалы: его собственные, под большим сапфиром, сверкавшем на суровом склоне горы из золотого самородка; Амадеуса – под русским изумрудом в дальней части водопада в пене филиграни и стекающего эмалью прозрачного водопада с его острыми, как иглы, хрустальными сосульками с крошечными бриллиантами, и наконец, инициалы Ирины Валентиновны Малинской – под огромным, золотистым алмазом, сиявшим, как солнце, на вершине каскада.
– Ну? – Амадеус больше не мог утерпеть. Александр все еще неотрывно смотрел на скульптуру и не мог отвести взгляда.
– Я не могу насмотреться. Я не могу поверить… – пробормотал он вполголоса. – Я никогда не видел ничего подобного.
– Я говорил твоему отцу – она уникальная, – спокойно и тихо сказал Зелеев.
– Это… она просто волшебная, – выговорил Александр, а потом замолчал. – Самое прекрасное – из всего, что только я видел.
Борясь с соблазном, он наклонился и осторожно погладил миниатюру пальцами.
– Ты можешь потрогать, – сказал Зелеев и посмотрел на Амадеуса, на чьем лице отразилась целая буря чувств. – Она называется – Eternit'e.
Александр коснулся указательным пальцем левой руки золотистого бриллианта.
– Это ради нее? – он обернулся, чтобы взглянуть на отца. – Папочка?
Амадеус подошел ближе.
– Я расскажу тебе все.
На закате они вышли из дома и пошли к водопаду – вдвоем, Зелеев тактично заявил, что ему нужен отдых.
– Этого не скажешь словами, папа. Он… такой прекрасный… и величавый.
Оба они, не отрывая глаз, смотрели на водопад.
– Я могу понять, почему она так любила его, – голос Александра был тихим и грустным. – Но твой по-своему даже прекрасней.
– По-своему.
– Я никогда не думал, что ты любил ее так сильно, папа. Ты мало говорил мне о ней, а мама всегда вела себя так, словно ее вообще не существует.
– Ты не можешь винить ее за это.
– Нет. Конечно, нет.
Какое-то время они молчали, а потом Александр сказал:
– Должно быть, она очень…
Он запнулся.
– Дорого стоит? – закончил за него Амадеус. –
– И тебе правда все равно, папочка, да?
– Тебе это не нравится?
– С чего ты взял? Зачем ты так говоришь?
– Многим сыновьям бы не понравилось, – Амадеус по-прежнему смотрел в сторону, на водопад. – Твоей маме бы не понравилось… не ради себя – ради тебя.
– Маме это было бы безразлично, – ответил Александр, слегка покраснев.
– Конечно, – согласился Амадеус. – Конечно, ты прав.
Они пошли опять по густой травянистой тропинке к дому. Луг, поросший жирянкой и венериным башмачком, отливал странными бликами в розовом свете заката, пара рыжих белок искрой пронеслась над их головой. Воздух был ясным и еще теплым.
– Константину так хотелось показать Eternit'e на какой-нибудь выставке, – сказал вдруг Амадеус.
– Это можно понять.
– Ты думаешь, я неправ… несправедлив, решая ее судьбу один?
Александр покачал головой.
– Она существует только благодаря тебе.
– Я никогда не создал бы ничего подобного без него. Я мог только мечтать… Гений Константина сделал мечту реальностью.
Амадеус вздохнул и добавил:
– Пусть все именно так… но даже теперь я не могу сделать то, чего он хочет.
Александр взял отца за руку.
– Это – твое право. И тебе решать.
Через неделю после того, как Александр вернулся в Цюрих, Зелеев уехал из Давоса. В их последний вечер вместе Амадеус отдал ему неограненный рубин и два ограненных, как бриллианты, алмаза – половину того, что осталось от собрания драгоценных камней Малинских.
– Вы – глупец, – сказал Зелеев.
– Это я уже слышал от вас, – засмеялся Амадеус. – И не раз.
– Вы могли бы стать баснословно богатым – а теперь еще отдаете и то, что осталось.
– Мне достаточно того, что у меня есть.
Зелеев пожал плечами.
– А как насчет Александра? Вы говорили с ним об этом – и о том, что собираетесь делать с оставшимися камнями?
– У матери Александра больше денег, чем она могла бы потратить и за десять жизней. В этом отношении ему нечего бояться.
– Радости права первородства не всегда измеряются в деньгах, mon ami. Эти драгоценные камни, конечно, ему ни к чему… но от нашей скульптуры глазки у вашего сына загорелись.
Амадеус покачал головой.
– Он понимает мои чувства – то, что значит для меня Eternit'e.
– Но это не значит, что он их разделяет. Он не только ваш ребенок – он еще и сын Хильдегард, и я советую вам не забывать об этом, друг мой.
– Что вы пытаетесь мне сказать, Константин? Что Александр захочет взять себе наш чудесный водопад, когда меня не станет? Но я только счастлив, если это так.
– Да, мой друг – но вам не приходило в голову, что не только он один? – сказал мягко Зелеев. – Когда ты создаешь такой шедевр… бесценной красоты и совершенства, всегда найдутся те, кого он заворожит, и они захотят обладать им. Любой ценой.