Чары

Норман Хилари

– Готов, Александр?

– Нет еще, – Александр вынул две пилюли из пакетика. – Водки, – улыбнулся он и протянул руку.

– А это еще что такое? – Зелеев подумал: молодой Александр выглядит так, что может вырубиться. Одно то, что он намешал кучу напитков, уже плохо: Александр выпил виски перед обедом, потом – красного вина, потом несколько сортов пива, и сверх всего – наркотики. А теперь еще он запил пилюли водкой прямо из бутылки.

– Что он выпил? – женщина подала голос впервые с тех пор, как они зашли в комнату. – Не хватало мне еще чего-нибудь скотского.

– Не беспокойся, – ответил Зелеев, глядя на Александра. Он не

имел ничего против, чтобы переждать более молодого мужчину. Его собственная эрекция была стойкой, как скала; предмет его мужской гордости никогда еще не подводил. Он выпьет еще чуток, и будет наблюдать, как раздевается Александр. Он не видел его обнаженного тела со времен первого приезда мальчика в Давос – много лет назад, когда Зелеев зашел в ванную комнату, а сын Амадеуса стоял под душем и нежился под теплой струей. Русский подумал тогда – как он красив, а теперь ожидание влило свежую жадную волну крови в его вены. Он редко проделывал это с юношами – но как только они начнут с девицей и немного побалуются, он нацелится на эти круглые мужские бедра, и тогда… До тех пор, пока его мозг не взорвется.

Шло время. Лицо Александра менялось, пьяная летаргия стекала с него, уступая место мощному заряду энергии. Амфетамины, подумал Зелеев. Габриэл уронил галстук на пол и начал расстегивать рубашку нетерпеливыми пальцами.

– Нужно прибавить, – сказала женщина.

– Заткнись, – спокойно проговорил Александр, и Зелеев ощутил новый прилив могучего возбуждения при мысли, что вся эта бесконтрольная чувственность бушует в другом мужчине, стоявшем перед ним.

Брюки и рубашка Александра оказались там же, где и галстук – на грязном ковре. Его тело было бледным – хотя и не таким белокожим, как у Зелеева, а пикантный предмет – меньше, но воинственно вздернутым. Зелеев перевел взгляд с него на девицу. Она напряглась, и он видел, что вопреки себе она тоже была по-настоящему возбуждена.

Какая-то темная сила вызревала в замызганной комнате – растущее исступленное маниакальное ожидание, общий накал жара тел. Обезумевшее помрачение ума.

Они были готовы. Все трое.

Магги разбудил страшный крик. Кричала ее мать: в истерике и шоке – но крик быстро оборвался, словно подрезанный гулом голосов. В темноте Магги села в кровати, сердце ее бешено колотилось, а уши боялись услышать, что же будет дальше.

Она слезла с кровати и побежала к двери, чтобы лучше слышать. Голоса не умолкали – мужские и женские, то пронзительные, то приглушенные, и ничего нельзя было разобрать или узнать, кто говорил. Она открыла дверь и, босая, шагнула за порог в коридор.

– Магдален, что ты тут делаешь? – на Магги надвинулась бабушка, в ночном халате персикового цвета, седые волосы отливали серебром в неярком свете. Она наклонилась над Магги, растопырив руки – словно чтоб остановить ее и толкнуть назад в комнату.

– Я слышала крик, Оми.

– Ничего страшного, детка, – лицо Хильдегард было мертвенно-бледным.

– А мама? Что с ней случилось?

– У твоей матери был легкий шок, но теперь опять все хорошо, а ты должна вернуться назад в кровать.

– А папа дома? – Магги попыталась проскользнуть мимо бабушки, но Хильдегард крепко и жестко схватила ее за руку.

– Назад в кровать. Немедленно.

Это был приказ.

Она попыталась снова уснуть – но теперь это было невозможно. Голоса снова загудели – и надолго,

иногда они возвышались до крика, потом вдруг смолкали или становились похожими на жужжанье. Наконец, любопытство стало просто невыносимым, и Магги подкралась снова к двери и обнаружила, что она заперта – снаружи. Но они еще никогда не запирали ее дверь! Магги была потрясена и хотела было уже кричать и протестовать, но какой-то инстинкт подсказывал ей молчать, и она ретировалась назад в кровать и скорчилась калачиком под одеялом. Неожиданно по коже ее побежали мурашки. Ей стало очень страшно.

Время ползло медленно – до тех пор, пока звук мотора не заставил ее слететь с кровати и броситься к окну. Магги отчаянно вглядывалась в темноту ночи. Машина бабушки стояла на улице с зажженными фарами, освещая вход в дом. Минутой позже из парадного входа вышел Максимилиан, их шофер. Какой-то человек шел рядом с ним. Магги изо всех сил напрягла зрение и увидела, что это был русский, Константин Зелеев – он забрался на заднее сиденье машины и захлопнул дверь как раз в тот момент, когда Максимилиан повез его прочь.

Наверно, решила Магги, ее отец и рыжий дядя вернулись домой немного навеселе. Она несколько раз слышала, как ее мать жаловалась – отец подолгу пропадает вне дома и «плохо себя ведет». Она часто слышала, как родители ссорились – из-за этого, и из-за многого другого. Магги припомнила героев книжек, которые читал ей отец – они пили виски и пиво; это казалось вполне нормальным в книжках, чем-то таким, что обычно делают мужчины – и не больше. И Магги не задумывалась и не беспокоилась, что это же самое делал отец – ведь все равно он возвращался домой. И всегда любил ее. Если он только что вернулся, он отопрет дверь и придет сейчас к ней, чтоб обнять ее – своим быстрым, успокаивающим объятьем, она сможет снова уснуть, и поутру все будет опять в порядке.

Но он не пришел. Магги ворочалась в кровати, беспокойно, тревожно, все время просыпаясь и слыша звуки шагов по дому. Мимо ее спальни, по лестнице, по паркету холла вниз… Опять голоса – они шепчутся, потом голос бабушки, громкий – похоже, она говорит по телефону. Магги опять услышала голос матери, довольно отчетливо, а потом – папин, а когда взглянула на часы, то увидела, что почти пять утра, и страх снова сдавил ее сердечко. Почему папа не зашел к ней, как обещал? Мама иногда говорила, что на него нельзя положиться, но Магги-то знала, что может верить ему во всем. Он был таким «настоящим», родным, и он любил ее больше, чем кого-либо на свете – больше, чем маму, и даже больше Руди, и, конечно, она обожала его. Но была уже глубокая ночь, а папочка все не шел к ней.

Она толкнула снова в дверь и, обнаружив, что она по-прежнему заперта, начала изо всех сил колотить в дубовые панели. Никто не шел на ее шум. И тогда она ужасно разозлилась и одновременно растерялась – она продолжала лупить кулачками, плача навзрыд от досады и раздражения. Ведь в замочную скважину она отлично видела, что весь дом на ногах, везде горят огни. Она слышала гул голосов, топот ног – они бегали туда-сюда в непонятной девочке спешке и тревоге и полностью игнорировали Магги.

А потом, почти сразу же после утренней зари, вернулась бабушкина машина, и Магги снова бросилась и прильнула к окну. Максимилиан вышел из машины, потушил фары, но мотор оставил включенным. Затем он вошел в дом, а потом, через несколько минут, появился опять на улице. Но на этот раз рядом с ним шел отец.