Частная жизнь парламентского деятеля
Шрифт:
До этой минуты он не думал о том, что скажет жене, а между тем наступила решительная минута. Чтобы обдумать свои слова, или просто выгадать время, Тесье снова пошел, куда глаза глядят. Нет, недавний его порыв не изменил ничего, он как в замкнутом вругу вечно возвращался в точке отправления. Тираническия обязанности по прежнему угнетали его и казались даже еще безпощаднее, еще тяжелее. Сегодня, как вчера, как в тот день, когда Сусанна узнала его тайну, было необходимо выбирать. Задача оставалась нерешенной и теперь даже казалась еще более жестокой после всего, что Мишель пережил и передумал не придя ни в кавому исходу. Да, точно герою древней трагедии ему приходилось
— Я не могу, не могу больше — шептал несчастный.— Время шло и Мишель тихонько повернул в дому; от внутренней муки лоб его увлажнился. На минуту мысль о самоубийстве мелькнула в его мозгу. Разве смерть не все примиряет? Однако он подавил это желание, как боец готовый бороться до конца. Его смерть ни к чему бы не повела, ничего бы не исправила. Убив себя он только всю тяжесть своего горя оставил бы другим. Но и отталкивая эту мысль — Мишель, невольно, с наслаждением, думал о смерти: ведь так хорошо умереть любя. В любви и смерти так много схожаго — обе сотканы из безсознательности и забвения.
И вдруг Мишелю ясно представилось, как губы Бланки прижимались к его губам. Нет, нет, он никогда не откажется от ея поцелуев, без них он жить не может…
Тесье снова стоял у своего порога и под влиянием этих мыслей теперь решительно вошел.
Анни и Лауренция с няней сходили с лестницы.
— Здравствуй, папа,— крикнули девочки, встретясь с отцем.
Тесье ничего им не ответил и прошел в маленькую гостиную. Сусанна, как это и предчувствовал Мишель, ждала его. Сначала она ожидала мужа с наивным ослеплением, веря, несмотря на очевидность, несмотря на разсудок, что все окончится благополучно и просто. Она думала о их положении, восхищалась твердостью Мишеля, жалела Бланку и радовалась тому, что чувство к жене взяло в нем перевес. Сусанна ощущала прилив доброты и нежности, представляла себе, как почти материнской лаской она постарается смягчить нанесенную ему рану.
Время шло. Нервы Сусанны начали раздражаться. Что он делает? Разве разговор может тянуться так долго? Сусанна старалась успокоивать себя, но все придуманныя объяснения были так мучительно неправдоподобны. Невольное сомнение закрылось в душу Сусанны; она постаралась отогнать его, упрямо уверяя себя, что все кончится хорошо. Нет, она не оскорбит мужа подозрением.
Она хотя развлечься, заняться чем либо, но мысль, бросавшая ее в жар и холод, не выходила из головы. Почему, почему он не возвращается?
Когда, наконец, Тесье вошел в комнату, Сусанна сразу инстинитивно поняла, что ошиблась в ожидании, сразу заметила, что Мишель вернулся совершенно другим человеком. Острое, болезненное чувство охватило ее. Она теряла силы и только с величайшим трудом ей удалось твердо спросить:— Что же?
С убитым видом Мишель сел против жены. Несколько минут длилось мучительное молчание.
— Что же,— повторила Сусанна дрожащим голосом,— устроивается все?
— Нет,— глухо ответил Мишель.
Раздраженная Сусанна поднялась
— Значит она не послушалась тебя? Она слишком любит тебя, чтобы исполнить твое требование?
Опять наступило молчание и снова Сусанна первая заговорила, спросив:
— A ты?
Мишель не отвечал.
— A ты,— почти с угрозой повторила Сусанна,— говори, мне же нужно знать.
— О, я! — ответил Мишель с неопределенным жестом.
— Значит, ты снова любишь ее? — продолжала Сусанна.
— Напрасно я виделся с ней,— еле слышно произнес Тесье.
Сусанна вскрикнула, она все поняла.
— Зачем ты сказал мне это? — простонала она и заплакала.
Теперь она плачет! Слезы, вечно слезы! Мишель встал, чтобы подойти к жене; но что сказать ей? Ту, другую, он мог утешить — а ее нет. Он даже не смел взять ее за руку, поцеловать в лоб и мог только выговорить:
— Ведь ничто не изменилось. Если ты потребуешь, мы не будем видаться.
Слова эти звучали неуверенно и холодно. Не поднимая опущенной головы, Сусанна тихо плакала, она походила на обреченную жертву.
— Сусанна,— позвал Тесье. Она не двинулась. Мишель неуверенно взял ее за руку, но молодая женщина без раздражения отстранила его, говоря:
— Нет, нет.
Полный отчаяния, Мишель, молча, смиренно стоял перед женой.
— Я ничего не могу сделать, ничего,— наконец прошептал он.
— Мне бы хотелось остаться одной на несколько минут,— ответила Сусанна, и он ушел. Некоторое время молодая женщина еще плакала, потом слезы ея высохли, лицо приняло обыкновенное выражение. Она прошла к себе в комнату, поправила прическу, освежила заплаканные глаза, потом направилась в детскую. Там она, как ни в чем не бывало, поцеловала детей, послушала их болтовню, помогла Лауренции решить трудную головоломку и мимоходом спросила у няни:
— Где г. Тесье?
— Я видела, как они прошли к себе в кабинет,— ответила та.
Сусанна пошла в двери, Лауренция попробовала удержать ее, сказав:
— Мама, посиди с нами еще минутку.
Благоразумная Анни тоже прибавила:
— Да, мамочка, одну минуточку.
— Нет,— ответила им Сусанна,— теперь я должна пойти в папе.— Снова поцеловав детей, она направилась в кабинет. Мишель не ждал ее, он изумился, увидя в жене полную перемену: на лице Сусанны не было и тени тех мучительных ощущений, которыя несколько минут тому назад волновали ее. Напротив, на ея чертах лежало светлое спокойное выражение. Что вызвало его — полное ли смирение перед судьбой, или великое усилие воли? Она остановилась в нескольких шагах от мужа и с состраданием взглянула на него. Мишель тоже молча отвечал ей взглядом. Он был счастлив, чувствуя, что видит перед собой не оскорбленную жену, пришедшую осыпать его упреками, а друга, который готов облегчить его страдания. Он ощущал тоже, что чувствует больной, забытый всеми, который вдруг видит неожиданную помощь.
Сусанна подошла к нему и ласковым материнским жестом положила ему на голову руку, тихо сказав:— Мой бедный друг!
Никакого враждебнаго чувства не было в эту минуту между мужем и женой, и Тесье ясно, как еще никогда, понял всю глубину их общаго несчастия. Он сознавал, что все недобрыя чувства, волновавшия Сусанну в то время, когда она отстаивала свои супружеския права, теперь замолкли; ни ревности, ни гордости не осталось в ея просветленной душе. Она страдала и только. Полная горя, глубоко сочувствуя своему бедному мужу, она пришла к нему и, кто знает, быть может, съумеет в своем сердце почерпнуть какое нибудь облегчение его страданиям.