Чеченские рассказы
Шрифт:
– …Теперь я понимаю. Теперь я очень хорошо понимаю двадцатилетних парней, которые пришли из армии и увидели эту тугую попку, эти сисечки… Это х… ведет их в ЗАГС!.. Смотрю я в эти молодые стервозные глазки и думаю: что же будет дальше? Сейчас я очень хорошо знаю, что будет дальше!.. А что будет дальше с этой попочкой и сиськами?! Целлюлит! Грудь отвиснет, как у кенгуру! Ротик с губками станет вонючей ямой!.. Но сейчас мне тридцать лет, а тогда было двадцать, и я ничего не знал.
У меня родители всю жизнь живут и не собираются разводиться. У
Светки отец бухал,
Я вообще не пью. Ну, в ментовке как?.. Все равно когда-никогда выпьешь.
Все – пьяница! Теща говорит: “Ты, Игорь, много пьешь”. Она, теща, знает, сколько – много, а сколько – мало! Светка под ее дудку: “Ты книжки покупаешь, а у нас продуктов нету”. А если я буду вместо книжек водку покупать, у нас продукты будут? (Я смеюсь.)
Нет, она этого не понимает! Книги – единственная радость моей жизни.
Это сейчас я себя человеком почувствовал… Вот представь – ты, говорит, лежишь на диване и книжку читаешь, а у нас москитная сетка крупная, и комары пролазят… Миша, ты видел такое когда-нибудь?! – комар подлетает к сетке, прижимает крылья, втискивает голову, подтягивается и вваливается в комнату. Этот комар прошел спецподготовку в учебном центре “Альфа”! (Мы смеемся, я ставлю чайник, Игорь продолжает.)
“Ты с моим мнением не считаешься!” Какое мнение, когда вместо мозгов одна курятина, – вот представь себе восьмилетнего ребенка, он постоянно дергает тебя за штанину и объясняет, как надо жить. Я говорю ей: “Зая, я считаюсь с твоим слишком важным для меня мнением, я его выслушал и понял, что оно нам не подходит”. И тут начинается истерика с попытками суицида! Да…
Мы запираемся в ванной и кричим оттуда: “Прощай!”. Мы запираемся на балконе. Мы едим горы парацетамола и витаминов. Мы играем роль!..
…Вот я был дурак!.. Твердил ей – поступай, поступай… Да еще и к экзаменам подготовил. Поступила… Все! Теперь она бизнесвумен.
Теперь я мало зарабатываю. Я инертный. Я не знаю компьютер.
А мне нравится моя работа! Я не хочу заниматься коммерцией! Нет, иди работать к нам – и все… Она теперь менеджер или дилер. Да хрен его знает кто!
“Давай разведемся!” Давай. Развелись… Потом она мне заявляет с обиженным видом: “Я думала, ты в суде скажешь, что любишь меня и не хочешь разводиться”. Звездец!..
Сына только жалко… Мирить нас пытается. Жаль пацана. Да пусть он лучше всего этого ужаса не видит!
Что такое любовь?! Любил ли я свою жену? Любил!
А почему тогда изменял ей? При первой же возможности – прыг под юбку.
А мы любовью, Миша, называем все что угодно! Сейчас мы даже любовью
занимаемся!
Ложечки серебристо позвякивали в последних чашках чая. Мы погружались в полудрем. Я зевал и потягивался. Компьютер вдруг просыпался и вспыхивал экраном. Игорь вздрагивал.
– Ладно, Миш, пойду я, трамваи уже поехали.
– А сколько времени?
– Полшестого.
Il parвit que monsieure est decidement pour les suivantes.
Que voulez-vous, madame? Elles sont plus fraiches.
(Вы,
– Что делать? Они свежие.)
Cветский разговор.
Лаура – это “женщина, которая приходит ко мне иногда”^1; ей около сорока; на ее левой щиколотке контур: прекрасный контур. Он отвлекает меня от морщин и обвислости очень красивого в прошлом тела; он настраивает меня на поэтический лад. Когда-то Лаура была стюардессой на международных линиях в Баку; и в постели с ней мы методичны, как на учениях.
Бывшая жена тоже спит со мной, от тоски. Ее печальные глаза смотрят одиноко; она произносит привычно: “Узнаю своего мужа” (очевидно, она имеет в виду застывший на полу в позе расчлененного как попало трупа спортивный костюм).
Через час она уходит повеселевшая: у нее женатый любовник с двумя взрослыми детьми.
“Развод порождает разврат!” – занудно басил Лев Николаевич, поручик артиллерии, бывший сначала крайне счастлив в браке, а потом – крайне наоборот: и от этого несчастья сделавшийся субъективным философом.
Уходя в себя от издевок и пошлостей супруги, он задавался вопросом:
“Почему нельзя жить как два цветка?..” А вот нельзя! Непременно нужно – как два гладиатора!
Когда появляются деньги – а они появлялись у Сантуция в день его получки, – машины привозят проституток.
Из такой машины выходит сначала сутер.
Сутер, похожий на юного юриста из сберегательного банка, осматривает мою квартиру. Что думает сутер, созерцая рухнувший стол-тумбу в кухне и тяжелую половую тряпку, засыпанную давним песком? Этот интеллигентный юноша с мобилой в руке?
Потом он заглядывает в комнату и видит коробку из-под монитора.
Коробка накрыта синей скатертью и ломится от уцелевших после раздела имущества хрустальных стаканов, гармошкой вдавленных в блюдца окурков и закусей a la завтрак туриста. Вместе с компьютером и диваном коробка занимает почти все пространство комнаты. Постепенно сутер понимает, что здесь с девушками ничего не входящего в тариф не сделают, – здесь люди простые, по счету соответствуют заявке, и под диван навряд ли кто забрался неучтенный: формальность соблюдена, и юноша удаляется, морщась от табачного удушья…
Здесь, во времянке, я вспомнил, как дедушка, обеспокоенный моей успеваемостью в восьмом классе, говорил: “Будешь плохо учиться – станешь шмаравозником!” (Вообще же дедушке не было дела до моей успеваемости, перед ним стояли задачи посерьезней: он увлеченно выращивал комплексно-устойчивый виноград; это был вежливый старикан
– просто ему нажаловалась моя мама: тогда я уже курил и пробовал пить, успеваемость моя к восьмому классу, мягко сказать, ухудшилась; я не знал, для чего она должна улучшиться, жизненный план мне не могли привить, он отлетал от меня, как футбольный мяч от кирпичных стенок школы № 18.)